.
   Это был особенный день для ордена Истинного пути.
Вся ирония лишь в том, что никто точно не мог сказать, по какому поводу массовое гуляние. У каждого был свой повод надраться: кто женился, кто посвятился, кто родил... Это был особенный день, когда каждый мог поделиться со всеми своим маленьким праздником. Может, в этом и заключается смысл этого дня?
   Хантер очень хорошо помнит свой первый раз. Тогда он не был фэдэлесом, не был членом ордена, он даже не был Хантером. Пока все веселились, трахали девок, заливая в себя кружку за кружкой, он лежал прикованным к кровати и отдал бы все за бокал чего-нибудь покрепче каких-то травяных настоев, которыми его круглосуточно поили.
***
– ... вадцать пять, сто двадцать пять, сто двадцать пя..., - Дриммэйр замолчал, осознавая, что сбился. Он считал точки. Точки, которые сам придумал, как придумал и то, что их необходимо посчитать. Разум тухнет от безмыслия точно так же, как тело от бездействия. Возможно, он уже успел сойти с ума.
Чей-то бас и топот послышались за дверью, но он не повернул головы. Тысячи шагов он слышал, но все они проходили мимо, сотни разных голосов он слышал, но ни один не обращался к нему... Но в этот раз дверь открылась.
– Эй, парень! – В комнату ввалилась какая-то пьяная гопка. Обычно в такие моменты подскакивают от неожиданности, только у него не было такой возможности. Его удивление выдавали лишь большие красные глаза. Кровать настойчиво прогнулась. Двое уже уселись на его кровать, продолжая квасить, заливая одеяло, простынь, пол, а третий наклонился и поднес к губам дриммэйера бокал. В нос ударил крепкий запах алкоголя.
– Пей, мальчик, пей... – После первого же глотка он начал задыхаться, как малец, впервые пробующий вехеменс. Глаза взмокли, бокал неприятно стукнул по зубам, но он продолжал глотать кислое пойло, до неприятного сводящее челюсть...
– Вот так, мальчик, пей... Сегдня у всех праздник...
Он узнал его по голосу. Когда-то в лесу он назвал его покойником, а теперь зовет мальчиком с жалостью в голосе...»
***
   Прогуливаясь неслышным шагом по замку, Хантер уже успел напиться, протрезветь и снова взяться за бокал. На этот раз с красным полусладким вином. Праздник обещал быть как всегда грандиозным. У поваров было много работы, замок украшали целую неделю в предвкушении чего-то особенного. Все ходили в приподнятом настроении в ожидании халявной выпивки и красивых девок. Однако у дриммэйера были другие планы. В этом году он собирался сделать то же самое, что и в предыдущие года. Оставалось надеяться, что деос знаний придет праздновать не слишком поздно и явиться хотя бы к окончанию соревнований. Кстати о них. Соревнования проводились каждый год. Астериум вообще любил периодически устраивать проверки своим подопечным, поэтому скучать им не приходилось. Например, в прошлый раз один из участников перебрал с выпивкой, выставив себя на посмешище. И нет, это был не Хантер. В прошлом году он не участвовал, и в позапрошлом тоже. Но в этот раз сам черт дернул, и он смело подошел к столу записи, обойдя сомневающихся. Толпа ликующе загудела – не многие учавствовали, но почти все с нетерпением ждали этого зрелища.
   Хантер вписал два имени.
Угадай, Астериум, чье имя второе?

   Заняв одну из немногих пустующих лавок в тени, Хантер покрутил в руках бокал, слегка оттянул повязку, которая скрывала половину лица вниз, выпил остаток залпом и поймал девицу за руку, попросив наполнить ему бокал чем-нибудь покрепче.
   – Выпив еще пару бокалов, ты свалишься в первую же яму на соревнованиях. – Альтер-эго решил не отходить далеко и тоже поучаствовать в мероприятии. Конечно, в качестве наблюдателя, но далеко не молчаливого. – Зачем ты скрываешь свое лицо сейчас?
   – Ох, ради всего святого, заткнись, – зарычал в голос фэдэлес, получая в руки бокал с напитком, похожим на вино, сладким и приятным на вкус, но неслабо бьющим по голове.

Шейн про каблуки вспомнил уже сидя за столом в главном зале ордена, где его со всех сторон окружили фанаты-неофиты, которые решили, что доставать нелюдимого трансгерума еще и в безопасной рабочей зоне есть идея просто замечательная и в срочном порядке выполнимая, а над ухом весело гундела лютня, порой фальшивя и нехило так задевая тонкие эстетичные фибры, а оттого, собственно, и ноги вспомнили, что они по идее ныли, истошно страдая от непривычных нагрузок, пока и тут и там вспыхивали камеры и просили "быть пораскованнее". Одна туфля с его ноги тут же полетела в самый блестящий объектив, и после этого все как-то наладилось и прошло без жертв. Но каблук ему все равно вернули.
Как бы то ни было, Шейн бы зол и угрюм. А также добр, потому что орденовская выпивка делала свое дело. Было тепло и лампово, но и до чертей непривычно, ибо Шейн если и бухает, то только в новомодных барах Вильвы, где потом совсем не утонченно блюет в пропахшем розами и клубникой туалете. Однако пьянки для последователей деоса явления столь же обязательные, как и военные советы, посему приходят даже те, кто хочет поспать, пофилософствовать, побуянить или потрахаться. Ибо будем честны - на праздниках можно заниматься этим всем одновременно.
Шейн не хотел ни спать, ни философствовать, ни морды бить, ни трахаться, как бы девочки и мальчики по обе руки ему это стеснительно ни предлагали - Шейн сидит и смотрит глубокомысленно в кружку, слушая мурчания брата. Брат продрал глаза совсем не давно, брат любит бухать и драться, и, собственно, именно этим он ему и советовал заняться. Ведь, бука, будь попроще; ведь, бука, пойди и выпей с подчиненными и побудь веселым парнем хотя бы этим вечером, а то что ты, типа птицы гордая. И знаете что? Он бы и рад. Серьезно. Однако как глаза он ни поднимет, брови на переносице сдвигая, как бы говоря, чуть завидев знакомое лицо в толпе, мол, "пссст, парень, нужна помощь, вот прямо сейчас", так обратно и опускает, предварительно почти печально проводив взглядом прошедшего мимо мага, который показывал ему поднятый вверх палец, мол, понял. Что ты, увалень, понял, вот это только позволь спросить.
Одну Шейн уже споил. Девочка прикорнула на его плече пьяной плетью, самоотверженно перегородив своим телом доступ к рогатому волшебнику хотя бы с одной стороны, за что Шейн, пусть даже имени ее не зная (или зная, но не помня? Черт ее пойми), был ей от всего своего черного сердца благодарен. Главное, чтоб слюни не начала пускать.
Брат в голове от скуки предлагает устроить оргию, или, если не хочется, то хотя бы позволить ее устроить ему. Попытка неплохая, но фоне всех остальных - оригинальная, но, пожалуй, все-таки нет. Ибо Айзель Вазаррион ни с кем не трахается. Айзель Вазаррион - птица гордая и практичная, а оттого трахается только тогда, когда это обещает ему прибавку к зарплате. И нет, он не шлюхан, дурашка; просто звезда.
Шейну напиться сложно, но, видимо, именно сейчас он достиг своей первой стадии - грациозной ланью он встал из-за стола, совсем не грациозно роняя уснувшую девочку лицом об деревянную поверхность, что заметил, но значения не придал. Бросив на прощание что-то вроде "вы, детишки, скучные", он ни разу не шатающейся походкой от бедра процокал сквозь толпу, стремясь слиться с окружающей средой похлеще хамелеона. Как он собирался затеряться среди народа простого, будучи рослым рогачем на пятнадцатисантиметровых каблуках, он не знал - был слегка пьян. Но не настолько, чтобы не заметить погоню, состоящую из особо упорных фанатов, желающих урвать свой маленький кусочек белобрысового трансгерума. К их разочарованию, белобрысый трансгерум сегодня планирует остаться целым, хотя целеустремленность поощряет - с такой только в генералы идти, а не вот это все.
Мужчина согнул колени, пряча свою заметную макушку в макушках пониже, и очень бодро, знаете, довольно профессионально, хотя и матерясь под нос, ибо, черт подери, ноги просто визжали от проклятых каблуков, которые он чуть что, так снимет, будьте уверены, зацокал в тень, где, завидев широкую шляпу, вмиг обрел надежду на удачный исход событий. Пусть брат в голове уже и ржал в голос, как свинья.
Не обращая внимания на то, что лавка, в общем-то, занята, и мимо нее бы он обязательно в любой другой ситуации, кроме этой, прошел,  Шейн приземлил на небольшой пустующий участок свою задницу, благо, что тощую, предварительно стянув с головы мутного типа широкополый убор.
- Пардоньте, дядя, - совсем не располагающим к извинению тоном поприветствовал трансгерум, - я одолжу у вас шляпку.
Шляпу Шейн натянул по самые уши, дочерта загадочно закрыв козырьком лицо и спрятав длинные лапы под лавку, затаившись, как жаба под листом кувшинки, опасливо поглядывая по сторонам. Заприметив не отошедшую далеко девочку с подносом, не сдержался.
- И мне налей.
Получив свою кружку, Шейн, как ни в чем не бывало, вновь обернулся к своему вынужденному соседу.
- Только не думай, что я к тебе подкатываю, дядя. Будь у меня выбор, ни за что бы с тобой не сел, - он отпил пива, - но шляпа у тебя зачетная.

Отредактировано Шейн (27.06.17 15:29:24)

Тортуль думает о том, сколь скоро Хантер будет погребен под тяжестью собственных пьяных недугов, он уже как корабль на мелком озере. Почти сел на дно. И вот архонт потому и размышляет, ах, как слипаются глаза и ресницы чужие, как жрут, забирают свое мелкие черви, разгрызая тонкие, едва ли заметные дорожки под кожей, но идущие неотвратимо точно к самому сердцу, ах, эти мысли, эта сладкая патока под языком, что несет спиртом и леностью. Не он один такой, конечно, многие шаткие и пьяные на записи, многие подталкиваемы желанием без сути, резким решением. Им всем будет больно, они все становятся ломкие, как замороженный в ледовые кубики коньяк - и Праг довольно щелкает мясистым языком, влага скользит по его горлу, в этом есть свое малое предвкушение, толика ясности. Чтож, спасибо на том, что сам он глуп, но глуп по-иному, и со своей косостью и малыми шансами не лезет на штыки, где каждый кусается и царапается больше не потому что вынужден, а потому что разрешено. Он ждет и потом смотрит краем глаза - всего-то крошеное развлечение. Мир для больной души. В этом году Вальери тоже получит немного, свой кусок, и, может быть, даже проиграет не очень позорно. В этом забеге вообще можно ли выиграть?
Весь праздник во славу Астериум - так думается Торту. Зачем же еще делать праздник? Значит, и забег тоже, значит, по-настоящему выиграть нельзя, потому что здесь есть самый бесчестный из деосов под планетами. Да, знания, да, свет глаз, но Тортуль верит в красоту, в которой видит только мерзкую жестокость, чистоту и бесчестие, электрическая пульсация. Он поклоняется тому, что вызывает слезливый комок в горле и мурашки на руках, из-за чего плакать в подушку ночью, из-за чего смеяться над смертью котят. Какая жалость, и как ему жалко себя, бедного-непризнанного, потому что в душе Праг - мелкий, самовлюбленный подросток, полный занос, косых ранок, залитых йодом, которые не затягиваются, вечный сколиоз и кариес самого характера. Ах, как ему жаль, жаль свою мерзопакостность, но он явственно чувствует себя самым счастливым фэдэлесом в мире. Он гаркает, лает отрывисто и непривычно четко - "Слава Астериум!",а затем слушает нестройный хор пьяных и восхищенных. Эхо. Всех тех, кто подхватил. Слушает, как утихает звук и слова - быстро, слишком ясно, как ярко вспыхивает и гаснет любая революция. Пусть говорят, что кто-то вечен, но на самом деле ведь никто не вечен - ведь каждого можно забыть. Умрет он, умрет еще много кто, однажды не найдется новых - тех, кто также готов любить преданно, зубами рвать чужие жилы. И ее, пусть она и будет стоять еще ногами на земле, для этого мира не станет. Кто-то всегда поджигает книги.
Сброшенная кровожадно Вальери сорока с битым крылом тут же попадает кому-то под ноги, и хруст ее косточек посылает дрожь по телу Тортуля Прага. Ему немного жутко от этого - она, эта дрожь, неразличима ни с дрожью возбуждения, ни с дрожью страха, потому что чувства свои Торт сгребает в комок и как-то не делит, жует всю эту кашу бездумно, и потому жутко, потому что невозможно уже разобраться. Когда он смотрит на свернутую черно-белую тварь, в его груди есть цветы, но какие - а, даже деос не знает. Что там? Что же он чувствует, когда отнимает минус один? Неясное. Торт бьет кого-то рядом, надеясь что того, кто только что наступил на птицу первым, бьет косо и это почти не больно, а костяшки все равно ноют от не поставленного удара. Он не получает в ответ, потому что в толпе теряются все четкие определения, в толпе теряется и сорочья туша, и, догоняя Поурира,Торт шипит, что он убийца и губитель, но шипит беззлобно. Без обвинения.
Торт скорее обвинил бы главу Ахрада в том, что его подчиненные слишком хороши, но ревности в нем нет даже на дне, а эта, ах, излишняя серьезность, так напоминающая мягкую застенчивость - не трогай, отойди, пошел вон, кусок говна - ну разве не прелестно? Довольно жмурясь, Тортуль Праг совсем не собирается этому внимать. Какое дело вообще до них, когда белые черты тканей рассекают воздух, знаете, прямая ассоциация на плети справедливости, так какое же дело всем до кого-то злого в чешуе и высокого в мерзости, когда есть нечто прекрасное и тонкорукое? Торт вздыхает, он верит в себя и не знает почти ничего о должной самооценке, но что точно знает - ему слишком лень сейчас тратить свое анти-обаяние на дев, что готовы вспороть живот за меньшие провинности и куда более тихие взгляды. Он бы попробовал чуть позже. Впрочем, есть иные варианты, и пока даже на горизонте не маячит опасности новых детей, которые где-то у Тортуля есть, и, может быть, позже, еще будут.
Но не сейчас. Сейчас всем все равно. На Прага всем все равно всегда, а что до Вальери Поурира... Не зазнавайся, солнышко - сказал великий мудрец. Не факт, что великий, не факт, что мудрец, и не факт, что умел говорить.
- Брсь, иди сюда, никт не смотр-рит.
Всем же плевать. Всем нет дела, и Тортуль склоняется вновь, пытается цапнуть за маленько плечо, укусить в шею, какое там личное пространство, какое там, ох. У Торта сейчас нет рамок и страха - пусть откусит нос своими клыками, он ведь отрастет. Предсказываем нам светлое будущее в подсобке, или хотя бы приятное просто сейчас. У Прага взгляд сально-жидкий, как куриный бульон, полный масла, и такой же масляной язык, которым он задевает чужую одежду, словно надоедливая собака. Перехватывает, перевивает руками поперек груди. Ну давай, нож в ребра, в печень, чего ты там хочешь? И все по головке погладят, порадуются.
- Че как целк, а?
В суматохе звука и цветов болезненные хрипящие смешки Тортуля Прага сразу же умирают и теряются, будто их и не было.

Отредактировано Торт (16.07.17 15:54:04)

- Слава Астериум, - едва слышно повторяет тихий женский голос за всеми.
Одинокая фигура стоит обособленно, как тень или нищий попрошайка, за которого взгляд зацепится в последнюю очередь. Астериум, с ног до головы укутанная в темные ткани, не стала надевать Вазарию поверх, ей хотелось оставаться видимой, но неосязаемой для восприятия всех окружающих её фэдэлесов. Это праздник для них. Это их праздник, и всё равно, большинство из собравшихся на гуляниях никогда точно не могли понять чему именно он посвящен и откуда родом, и потому слепо привязывали его к некому особому дню почтения своего деоса. Ну для Астериума это всегда было забавой. Ибо даже характерные празднику состязания в ловкости и хитрости были придуманы не им лично, а кучкой упертых фэдэлесов. Просто это было так давно... Что не было никого из ныне живущих, кроме самого деоса, кто помнил, как был заложен первый кирпич замка на месте некогда зеленеющего холма, согретого эридийским солнцем. Случилось это именно в этот день, да, и он знаменовал начало нового пути для ордена тех далеких лет, подобно оправившемуся от долгих лет поиск здоровья изрубленного войной калеке. Вот почему это праздник для всех, для каждого и обо всем на свете, будь то свадьба или же некто пил по случаю своего первого в жизни соития с девкой. Астериум всегда предпочитал оставаться лишь тенью позади всех в этот день, ибо знал, что его появление в толпе опять привлечет чересчур много внимания, и празднество встанет в очередном акте мольбы и просьбах о благословении... А уж на пьяную голову кто во что горазд был. Кто трапезничал, кто веселился и танцевал. Алые глаза видят и побоище на окраине леса - кажется, спорщики не смогли разговором выяснить, чье орудие сильнее, хотя было совершенно очевидно, что они были равны. И вообще, деос из года в год наблюдал за тем, как больницы на следующий день после праздника просто кишат пациентами с самыми разными случаями, ибо только сегодня можно было абсолютно все. И абсолютно все этим пользовались... Некто, вон, даже решился на совсем отчаянный шаг: вписал имя деоса в список участников ежегодного забега.

- Просто скажи, что это, увы, невозможно, иначе соревнования просто потеряют всякий смысл, - на целый миг Астериум даже широко улыбнулась, вглядываясь в сторону столов. Она видит "виновника" невиданного аттракциона щедрости, его светлая шевелюра нагло выбивается из под краев кожаной треуголки. Ну а внутренний голос обращался, само собой, к растерявшемуся распорядителя состязаний, - Скажи, что, однако, деос услышал просьбу своего фэдэлеса. И что я буду принимать участие в состязаниях, но не как бегун, а как награда для победителя.
- Что?...
- Объяви всем и каждому, что победитель сможет просить у деоса всё что захочет. Такова моя воля.

Безумие, наверное, но разве мог ослушаться распорядитель и изменить волю самого бессмертного лидера? А Астериум тихо улыбалась в стороне. Ибо, наверняка, не все участники хорошо помнили о том, что порой боги слышат и мечты, и страхи и самые темные делания душ, вот только слышат их искажённо... По своему. Но разве это не прекрасно своей непредсказуемостью?

Список участников:
Вальери, Торт, Хантер, Ахав, Дитрих
Если кого-то забыла на уставшую голову - пните в лс.
Отпишите то, как подошли к месту состязаний и ослепли магически.

Еще уточняю, что все фэдэлесы могут ощутить присутствие деоса рядом (через особую связь, да), но определить точно, где именно стоит Астериум - не получится, ибо она магически скрывается. Но если очень-очень постараться... И бросить кубик 1 на 50 граней, где от 40 до 50 - успех в обнаружении, то да, вы найдете Астерию. Но это если кому-то надо прям  х)

Отредактировано Астериум (19.07.17 01:38:53)