Тьма. Черная, отдающая легким оттенком темно-синего цвета. Она пахнет одиночеством и пустой тишиной, которые вымораживают нервы и превращают спокойствие в бесполезную роскошь, обладать которой не обязательно. Тьма со всех сторон. Окутывает, заполняет собой сознание, вытесняет мысли и потому не разрешает нормально думать. Её слишком много. С ней невозможно подружиться. Но она всегда рядом. Следует неотступно, как тень, отбрасываемая от солнца.
Холод. Он прожигает кости и забирается в душу. Холодно. То ли от потери крови, то ли от кошмара, который творится в душе. Мысли снова и снова, как по кругу, возвращаются к одному и тому же — восстанию климбатов. Как они могли усомниться в лидерстве Белого Кошмара? Как они могли ослушаться его и сломать правила? Зачем они вернулись к Системе, от которой он освободил их более двух тысяч лет назад? Неужели она им так нужна, неужели они её любят? И они готовы жить, закованные в рамки? Готовы каждый раз прогибаться под других и чувствовать над собой превосходство? Нет, это может быть где угодно, но только не на Первой зоне Климбаха, где властвует безумие, абсолютная свобода и хаос. Мысль о том, что глупые придурки-климбаты посягнули на свободу, живущую на зоне, заставляет Шабрири сцепить зубы и оскалиться. Сейчас он один в подземных катакомбах, куда он был загнан меньше часа назад. Подлые заговорщики решили напасть на него все сразу и воспользоваться своим численным превосходством. Как и тогда, двенадцать тысяч  лет назад. 
Тьма режет глаза. Но она не абсолютна — иногда здесь, в этом мрачном подземелье, встречаются полупрозрачные кристаллы, наполненные легким голубоватым светом. Они озаряют шероховатые стены каким-то пугающим свечением, но от этого становится только спокойнее. Где-то далеко капает вода. Размеренно и монотонно, впиливаясь в мозг. И это вселяет непонятное чувство уюта. Здесь так тихо, что можно слышать любой шорох, любой вздох. Но боль от ран глушит абсолютно все чувства и заполняет всё существо климбата. Шабрири прислоняется к стене, но сил, чтобы стоять, нет. Перед глазами — яркие сиреневые круги, в голове — звон, зацикленный на одной ноте. Псих соскальзывает на пол, оставляя размазанные полосы темной крови на стене; чувствует, как холодный камень касается щеки. Закрывает глаза. Безразличие и глухое равнодушие уродливыми монстрами выползают с самого дна сознания и обнимают за плечи. Их холодные когтистые пальцы Шабрири чувствует особенно отчетливо. Он не боится открыть глаза и увидеть страшные лица прямо перед собой. Ему не страшно. Безумие уже отпустило его разум, погасший в агонии; теперь осталась только тишина. Пустая тишина.
То, что климбаты решают устроить переворот, не стало для психа неожиданностью. Он знал об этом, но сводить заговор на нет не хотел, так как желание увидеть предателей в лицо было сильнее почти умершего инстинкта самозащиты. Шабрири знал, что общество климбатов не может существовать без постоянных войн за власть и территорию, и то, что произошло сегодня было тому доказательством. Но заговорщики прекрасно подгадали момент, хотя Шабри и предупреждал своего первого советника Андо о том, чтобы тот был внимательнее и не допустил, чтобы восстание пришлось на период обострения его безумия. Потому что тогда он становился слабее. Потому что тогда его магический резерв снижался. Потому что это чертова болезнь, в конце концов, и она никого не может сделать сильнее. И что в итоге? Самые сильные из предателей ворвались к Белому Кошмару, когда он невменяемый валялся на полу, хотели его схватить, но Андо, который в тот момент сидел на подоконнике, успел их остановить. Но лишь на время, которого психу хватило на то, чтобы понять в чем дело и более-менее прийти в себя. Он сцепился в смертельной схватке с несколькими климбатами, желая каждому из них вырвать хребет. Они дрались как разъяренные животные, но преимущество было не на стороне Шабрири. Он понимал, что даже его бесконечной ярости не хватит на то, чтобы их победить. Но желание драться и отстоять свои права было сильнее здравого смысла. Единственное, что играло Шабрири на руку, это то, что его противникам было неудобно драться в помещении. То ли они боялись оказаться под завалами, то ли чувствовали себя скованно. Но это не имело значения. Тогда была важнее победа, а не причины, которые приведут к ней. Хотя по привычке псих замечал все слабости противников, чтобы потом использовать их. Но один из климбатов оказался умнее — он схватил психа за горло и вместе с ним телепортировался на улицу, где их ждали другие климбаты-заговорщики. И тогда Белому Кошмару пришлось драться не на жизнь, а на смерть, постепенно отступая к берегу моря. К катакомбам, в которые (он знал) климбаты не пойдут искать. Потому что про них ходит слишком много страшных легенд. Потому что из них не возвращаются. Потому что они подразумевают под собой смерть. Без вариантов.
В этой битве псих получил очень серьезные раны, которые были с трудом совместимы с жизнью. Но на адреналине ему удалось добраться до лабиринтов и скрыться там. И только когда тишина пропахшего пустотой и сыростью подземелья сомкнулась за спиной, он позволил себе упасть без сил. Усталость, граничащая с потерей сознания, и боль, которая разрывала тело, разом забрали у него все желание противиться судьбе. И теперь он лежит на полу, медленно умирая от потери крови. Он не знает, выжил ли его первый советник, где были остальные его приближенные, что стало с ними. Сейчас это не важно. Сейчас ничего не важно. Даже пустота, которая огромной каменной скалой надвигается на него и душит в страшных объятьях. Дышать с каждым разом становится сложнее и сложнее, а взгляд ярко-желтых глаз блёкнет и замирает на неестественно белых пальцах руки, бессильно лежащей около лица климбата. Вообще всю его позу можно сравнить с кошачьей — мягкий изгиб спины, полусогнутые ноги и расслабленный хвост, плавной линией лежащий на полу. В какой-то степени красивый, но очень страшный и смертельно опасный белый монстр, умирающий в абсолютном одиночестве.
Он теряет сознание — Тьма забирает его с собой. Она обещает показать бархатное небо, усеянное звездами. Она обещает спрятать от боли и ада, который живет в душе и разуме. Она еще много-много о чем говорит, но альбинос видит только её светящиеся неземные глаза, которые оказываются все ближе и ближе. Вот она, Вселенная. И скоро она полностью поглотит его.

Шесть сосчитанных вдохов, после которых Тьма выплюнет раздробленное сознание из своих бескрайних недр.
Падать в черную реку не страшно — намного страшнее знать, что её густая темная вода поглотит все существо и задушит, ломая трахею и медленно ввинчиваясь в легкие острыми шипами с двойной заточкой.
Но еще страшнее смотреть на огненно-рыжее небо, утопающее в закате, и черное-черное солнце, окруженное такими же черными облаками. От них веет тяжелой древней болью. Кажется, что если долго смотреть на них, то можно увидеть темно-красный контур — это кровь. Густая кровь, которой они пропитаны. Это действительно страшно. Страх сдавливает голову, липкими руками пятнает душу, оставляя в ней уродливые грязные следы, которые потом будет трудно смыть, запрятать, превратить в невидимые, будто ничего и не было.
Шабрири дышит ровно через раз.
Тьма уже совсем близко. Свет её глаз выжигает зрачки; если отвернуться и не закрыть лицо руками — можно потерять зрение. Но вкрадчивый голос, сплетенный из тысячи разных тембров, заставляет смотреть до тех пор, пока кровь не начинает течь из глаз, пересекая бледные щеки климбата-альбиноса темно-красными вертикальными полосами.
— Покажи мне, как умирают звезды, — просит он, но Тьма только отрицательно качает головой и надевает ему на на глаза черную повязку.
— Ты больше ничего не сможешь увидеть.
И она права — он ничего не видит — ни огненное небо, пропитанное кровью, ни облака, окрашенные в черный цвет, ни неестественно круглый диск солнца, поглощающий все цвета. Он ничего не видит — вокруг лишь пустота, сквозь которую можно услышать, как время отсчитывает секунды.
— Ты знаешь, что она [Тьма] просила уберечь её от Света?
— Она верила тебе.
— А что ты?
— Знаешь, она верила только тебе одному.
— Хочешь спросить о том, какого цвета её глаза?
— Ответь, какого цвета они? Какие они?
"У её глаз нет цвета, в них Вселенная".
Голоса сливаются в единых хор — они то кричат, то понижают интонации и шепчут, ласково и обманчиво нежно проникая вглубь души. Они давят на психику, разбивают волю, обвиняют в неудачах, стирают воспоминания и превращают личность в ничтожество. Шабрири не может сопротивляться этому. Ему кажется, что он тонет в бескрайнем черном океане, небо над которым, обложенное невероятно тяжелыми грозовыми тучами, отчего-то ровного темно-пепельного цвета.
Вдох.
И медленный выдох.
Сто двадцать секунд, чтобы вернуться обратно. Всего сто двадцать секунд, чтобы выбраться из самого центра комы, раскрывшей душные объятья. Этого времени может не хватить, но второе Я не даст альбиносу умереть, оно вытащит его из самого центра Ада и найдет в бездонной пучине Тьмы, которая безжалостно разрушает высотные здания в его внутреннем мире; она затапливает этот умирающий мир тяжелым океаном, который, лениво вздыхая, лижет волнами выдуманные берега, за которыми простирается пустыня разрушающегося сознания. Весь мир рассыпается на осколки. Совсем скоро он пойдет ко дну.
Второе Я вырывает психа из липкой черноты, грубо встряхивает за плечи, чтобы тот пришел в себя и осознал, что всё, что было до этого — не более, чем один из тысячи миров, существующих в его безумной душе.
— Очнись! Ты хочешь, чтобы тьма полностью уничтожила этот мир? Посмотри, что ты наделал?
Шабрири с трудом открывает глаза, залитые кровью, и не отрываясь смотрит на свое альтер-эго. Сил, чтобы двигаться нет, чтобы что-то ответить — тоже.
— Идиот, — цедит сквозь зубы разозленное второе Я, берет психа за предплечье и закидывает его безвольную руку себе на шею, крепче сдавливает когтистыми пальцами хрупкое запястье, а свободной рукой обхватывает поперек тела, почти что прижимая подростка к себе. С силой пружинисто отталкивается от крепкого оконного стекла небоскреба — и, стремительно разорвав расстояние, уносится ввысь, туда, где за густым слоем черных облаков еще светит солнце. Туда, где еще можно дышать и где мир не рассыпается на осколки. В истинную реальность.

Теперь он снова чувствует.
Боль колючим водопадом обрушивается в сознание, давая понять, что другая реальность осталась позади. Голос в голове снова спас его. Вытащил с того света. Но он ли сыграл в этом главную роль или это больной мозг переиначил реальность и показал все под другим углом?
Второе, что ощущает Шабрири — легкое прикосновение к щеке. Рефлексы срабатывают намного быстрее, чем мысль доходит до сознания. Он резко с силой хватает нарушителя спокойствия за запястье. Нечеловеческие глаза вспыхивают злым огнем, который, полыхнув ярким необузданным заревом, быстро затухает и растворяется в бездне расширенных от боли зрачков. Умирает, не в силах разгореться и превратиться в чудовищный пожар. Душа и так выжжена до тла. Там больше нечему гореть — осталась голая пустошь, усыпанная черным легким пеплом, и обломки разрушенных зданий. Поэтому огонь не способен надолго задержаться в безумных хищных глазах, взгляд которых переполнен глухой концентрированной ненавистью и отвращением к этому миру.
— Что... ты делаешь?! — зло с шипением произносит подросток, не отпуская чужое хрупкое запястье. Но внезапно темная и до боли знакомая энергетика с силой бьет по нервам, заставляя от неожиданности разжать пальцы и отдернуть руку. Кватро. Чертов Кватро! Он?? Откуда он может быть здесь? Псих остановившимся взглядом смотрит на девушку, которая находится от него на очень близком расстоянии. Стоит протянуть руку — и можно достать когтями до её горла. Он видит её впервые или её пепельные волосы и таинственные темно-вишневые глаза ему знакомы? Но на запрос о поиске совпадений сломанный мозг стабильно выдает ошибку и ответ "не обнаружено".
— Уйди! Отойди от меня!!
В глазах альбиноса читается ужас и ненависть. Желая разорвать расстояние между собой и незнакомкой, он опирается на локоть и с трудом садится, прислонившись спиной к холодной каменной стене. Вцепляется злым взглядом загнанного зверя в темно-вишневые глаза.
— Зачем ты хочешь меня убить?! Ты... ты, — слова замирают на губах, кровь в легких заставляет его коротко тяжело закашляться и опустить голову, отчего кровь тонкой струйкой стекает от угла рта по подбородку.
Он снова поднимает взгляд на девушку.
— Эта внешность... Зачем она тебе?! Отвечай!
В словах отчетливо чувствуется нетерпеливость и крайнее нервное напряжение, которое еще чуть-чуть и перейдет в истерику.
Шабрири кажется, что она это Кватро или часть его — от нее слишком остро веет энергетикой с легким привкусом шафрана. Сейчас его мозг строит уродливые гротескные предположения, заново возводит очередную пропитанную безумием ложную реальность. Он не может правильно оценивать ситуацию и выдает иррациональные ответы. Он поглощен сумасшествием, которое непроницаемой дымкой заволокло разум несчастного подростка. И тот не понимает, что то, что говорит, звучит как бред. В конце концов, это он и есть. Бред шизофреника, переживающего фазу обострения. Но, может быть, его искаженная реальность не является полностью ошибочной?

Отредактировано Шабрири (22.04.17 19:49:51)

Губы против воли обнажают белые острые клыки, превращая легкий оскал в озлобленный и болезненный. Шабрири не получает на заданные вопросы ни одного ответа, которые могут стать определяющими — девушка решает проигнорировать его безумные слова, переполненные злобой. Что это значит? Она скрывает от него истинные намерения или не считает нужным разговаривать с жутким подростком-монстром? Или... она чего-то боится? Теперь он чувствует её страх — несколько липкий и приятный, захватывающий её существо. Страх — это то, что убивает уверенность в себе? "Да," — мягко шепчут голоса, напевая непонятный мотив, который, кажется, псих слышал когда-то очень давно. Сотни, тысячи, миллионы лет назад — в его глазах отражается вечность, скрытая в темной бездне безумия. Шабрири не отрываясь смотрит на незнакомку. Так, словно в следующую секунду бросится и убьет, разорвет на части острыми когтями и вцепится в горло. Смотрит так, словно чует подвох, так, как смотрит смертельно раненное животное, понимающее, что до опрометчивого шага осталось не так много. И ему абсолютно плевать, что этот шаг может стать последним и в конце концов именно он поставит жирную точку в финале его жизни.
Она спрашивает о том, может ли он сам идти? Конечно, его уверенность в себе не знает границ, он никогда не признает того факта, что ему не обойтись без чьей-то помощи. И даже сейчас, понимая, что даже подняться на ноги для него будет невозможно, он удовлетворительно кивает, все также не произнося ни слова. Хотя на самом деле ему кажется, что он говорит, говорит без остановки, о том, что мир давно сгнил и он не считает её [собеседницу] реальной, что она лишь чья-то фантазия, остается лишь выяснить, чья и убить виновника всего этого кошмара, происходящего с климбатами первой зоны. Какова связь между девушкой и взбунтовавшимися подростками — не понятно, но Шабрири твердо уверен в том, что эта связь существует, мало того, он может всё логично объяснить, и его бред шизофреника не окажется таким уж бредом. Он всего лишь смотрит на все со своей, крайне искаженной стороны, но нельзя утверждать, что она полностью ошибочна.
— Ты вообще слушаешь меня?? — нервно произносит альбинос, слегка повышая интонацию на последнем слоге, когда девушка задает странный вопрос. На всю его речь она снова отвечает вопросом. Псих недовольно дергает плечом, отчего его тело в следующее мгновение прошивает острая боль. От этого перед глазами все начинает плыть и идет сиреневыми разводами.
— Ч-черт...
Климбат медленно соскальзывает со стены, снова оказываясь на полу, однако холодный камень теперь впивается холодом ему не в щеку, а в затылок, и от этого кажется, что еще немного и колючие иглы холода доберутся до мозга, вскрыв черепную коробку парой кривых ножей. "Может, так и будет лучше," — спокойная мысль скользкой змеей прокрадывается в голову и заглушает собой чудовищный хор полуторы тысячи голосов. "Мне остается только увидеть собственный мозг, когда он растечется по полу. Интересно, из него можно будет достать мои мысли и увидеть их? А воспоминания? Они же более ценные, нежели пустые мысли, проскакивающие сейчас в моей пробитой голове".
И как на зло Голос в голове молчит, словно он оказывается поглощен остальными голосами, которые настойчиво говорят о каком-то страшном мире, умершем несколько тысяч лет назад. "Заткнитесь, чертовы твари!" — мысленно произносит Шабрири раздраженно и зло, его не на шутку начинают бесить эти непонятливые существа, которые живут в его голове и при этом им абсолютно все равно до того, что иногда они ему действительно мешают.
В светлеющем проходе, образованном двумя огромными камнями, кто-то делает неуверенное движение, сделанное, однако, с целью осуществить задуманный план. Шабрири отчетливо слышит каждый шаг, каждый вздох этого существа, которое видимо оказалось привлечено тяжелым запахом крови. И от этого существа веет едва ощутимым запахом опасности. Тонким, почти не заметным, но именно он заставляет климбата снова открыть глаза и перевести взгляд в сторону прохода. Он с этого ракурса никого не видит, но ощущает слабую энергетику, пропитанную чувством голода. Какой же знакомый запах. Псих прикрывает глаза. Будь у него хоть сколько-то сил или небольшая часть энергетического резерва, он бы убил это существо одним ударом сгустка магии, но в данный момент он не может сделать практически ничего. Единственным, что может ему частично помочь в восстановлении сил — это кровь или свежее мясо, но съесть собеседницу он также не в силах — он даже не может поднять руку, не говоря уже о нападении.
— Убей его, — вдруг холодно просит он, его слова напрочь лишены даже намека на эмоции. Кажется, что это говорит совершенно не он — слишком разителен резкий переход от слишком эмоциональной речи к абсолютному равнодушию. Сейчас ему надо, чтобы ни одна даже самая слабая тварь не нарушала его спокойствия, потому что хрупкий мир и так с секунды на секунду должен разлететься на миллионы осколков. Только во всю эту картину не вписывается эта девушка с пепельными волосами — её уже привычно хочется убить, но это очень слабое, пока что не выраженное желание целиком перекрывает другое. Псих хочет, чтобы она оказалась не врагом. Но разум твердит одно и то же, повторяя надтреснувшим голосом, что любой — враг, который хочет убить его. И поэтому на самом дне расширенных черных зрачков альбиноса плещется тяжелым мутным океаном недоверие. Но, может, стоит дать шанс тем двум процентам, которые составляют теорию о непричастности девушки к происходящему на зоне? Может быть, стоит довериться второй раз в жизни и... проиграть. "Ты проиграешь!" — кричат инстинкты. "Тебя предадут!" — кричит здравый смысл, но это не может остановить безумца. Его сумасшествие больше не имеет ничего общего с рациональным мышлением.
Шабрири с трудом поднимается на ноги, приваливается спиной к холодной шершавой стене. Его бьет мелкая дрожь от холода, от боли и от потери крови.; слабость накатывает удушающими волнами и впивается в кости мелкими иголочками, от которых неизменно перед глазами идут круги и начинает подташнивать.
— Тебе можно доверять?
Металлический двойной голос разбивается хрупким стеклом о каменные своды и, кажется, в нем замирает усмешка.
Произнеся эти слова псих чувствует, как проваливается в красно-черный ад, а голоса после минутной тишины, снова обрушиваются в его сознание. Но море, это море его безумия, настолько страшное, что крик замирает на губах.
"Тебе можно доверять?"
Повторяют тысячи неизвестных личностей и смеются.
"Тебе можно доверять?" — снова спрашивает псих и тоже тихо смеется, понимая, насколько абсурдно звучат эти слова. Смех обрывается, когда болевой порог снова оказывается превышен — усмешка кривит его губы.
Он смеется над собой.
Ты ничтожен.
Ты жалок.

Тень превращается в пугающее нечто, срывается со стен страшным гротескным чудовищем и заключает в себя трансдента-падальщика, который испуганно дергается в сторону, желая уйти от нападения, и истошно кричит, когда все-таки тень настигает его. Крик не поможет. Может спасти только сила, которой эта тварь не обладает и потому ей суждено превратиться в кровавое месиво из костей и мышц. Тень пугает Шабрири. Ему кажется, что она обволакивает его так же как и трансдента, и сдавливает до хруста костей, до проломов в черепе и множественных кровоизлияний в мозг. Даже дышать становится труднее, а запах прогнившей плоти ввинчивается тугими винтами в легкие. Шабрири смотрит затуманенным взглядом, как тень стекает с уродливых останков падальщика и растворяется в темноте, гнездящейся в углах, прячащейся по стенам и линиям шершавого каменного пола. После этой тени образ девушки-незнакомки с пепельными волосами приобретает в голове альбиноса страшные черты. Теперь, несмотря на ее слова, полностью разуверяющие в том, что она враг, климбату начинает казаться, что она как раз и есть тот самый враг, который одной лишь тенью способен убить всех тех, кто встанет у нее на пути. Нет, псих не боится, в его душе это инстинктивное чувство уже давно атрофировалось и стало фантомным, он чувствует панику. Она медленными скользящими шагами подбирается все ближе и ближе к его больному сознанию и кидает чувства в черную пропасть, где они совсем скоро превратятся в хаос. Его будет крайне трудно избежать, так как слишком много факторов, влияют на его возникновение. Психическая травма, отчаяние, боль, острая потеря большого количества крови, которая выглодала мозг и запихнула в него какие-то мутные гротескные мысли; измученный тысячами лет рассудок и расколотая на части душа, километры запутанного лабиринта собственной души и острая потребность не доверять и жестоко убивать, каждый раз лицезрея перед собой выпущенные внутренности, переломанные кости и литры однообразно темно-красной крови, разлитой по полу — всё это легко может в любой момент сорвать спусковой крючок, убить самообладание психа. Хотя этого чертового самообладания у него нет, это всё лишь воля случая и какие-то непонятные механизмы, держащие его который год в относительно уравновешенном состоянии. Почему "относительно уравновешенном"? Потому что уравновешенность — это не про него, а относительность лишь показывает, что абсолютным в его случае это понятие быть не может.
Девушка задает слишком много вопросов, больше половины которых не фиксируются в мозге подростка. Он и так перегружен сотнями, тысячами вопросов, которые задают пустые голоса и искать ответы на них просто не имеет смысла. "Почему ты еще не умер?", "Эта тень действительно опасна?", "Она хочет тебя убить?", "Нет, нет, зачем ты позволяешь ей подойти настолько близко?", "Что будет, если климбаты-предатели найдут тебя?", "Почему ты молчишь? Не отвечаешь на наши вопросы? Тебе скучно? Да?" Они говорят, не переставая, снова сливаясь в какофонию. которая снова и снова отравляет мозг. И из всего этого понять заданные реальной личностью вопросы становится практически невозможно. Псих помнит только последний вопрос и, чуть помолчав, отвечает.
— Климбаты. Они хотят убить меня.
На последнем слове интонация падает, словно проваливается куда-то. Перед глазами стоит образ Андо, дерущегося сразу с несколькими озлобленными подростками. Последний раз псих видел его использующим одну из своих самых сильных способностей, после которой вряд ли от второго уровня Масдефалта что-то осталось, кроме руин.
Климбаты никогда не ищут по запаху — они ориентируются по следу, оставляемому  магической энергией, поэтому в ответ на предложение девушки, псих лишь отрицательно мотает головой.
Она предлагает ему поесть? Это то, что сейчас необходимо, это то, о чем еще пару минут назад он думал. Шабрири смотрит сначала на собеседницу, словно ища подвох, а затем на останки трансдента. Чувствует, как желание поесть медленно, но уверенно пересиливает чувство опасности. Подступающая паника медленно угасает, но окончательно не исчезает и тлеет черно-красными углями где-то в подсознании.

Он ест жадно и ненасытно, впиваясь в протухшую плоть крепкими белыми зубами. Отвратительный вкус вызывает чувство тошноты, но кровь, путь и дурно пахнущая, несколько стабилизирует внутреннее противоречие. Псих любит кровь. Мало того, имеет к ней патологическую тягу, которая превращается в зацикленность и болезненную одержимость. И все-таки, каким бы ни был отвратительным на вкус мертвый падальщик, его мясо частично восстанавливает силы сильно ослабленного климбата, он уже чувствует пульсацию собственной тяжелой энергетики в артериях, переполненных кровью. Но это ощущение так же тошнотворно, как и мясо трансдента.
— Ты, — сухо и жестко произносит он, а в глазах отражается никуда не девшееся желание убивать, — не должна мне помогать.
Ему кажется странным, что девушка его не боится — хотя обычно более слабые, чем он личности испытывали перед ним какой-то необъяснимый животный страх. Может, она сильнее него? Может, она просто уже слишком хорошо знакома с климбатами? Или она находится под защитой Четвёрки, энергетикой которого от нее так сильно пахнет. Да, Шабрири забыл об этом наблюдении пока ел, но теперь общая картина снова вырисовывается перед ним.
Что ж, у них у обоих нет выбора, кроме как помочь друг другу, и эта мысль тоже оказывается тошнотворной. Псих не хочет быть ни перед кем обязанным, но обстоятельства уже сложились так, что избежать этого становится невозможно.
— Хорошо. Но после того, как выберемся (он почему-то уверен в том, что они выберутся, хотя еще десять минут назад умирал в одиночестве) — никаких обязательств друг перед другом?
Он смотрит на девушку янтарно-желтыми глазами, цвет которых густеет от саркастической и несколько злорадной усмешки. Он не хочет проиграть себе и своему безумию, и потому заставит обстоятельства играть по своим правилам. и он уже знает, как их обмануть.
— Кто твой друг? Какой он? — спрашивает подросток. Нет, теперь в его словах нет и тени сарказма. Словно это не он, а кто-то другой, удивительно спокойный интересуется чужой проблемой. — Я не знаю... смогу ли я помочь, но постараюсь.
Я так хочу тебя убить.