Главную площадь столицы была залита лучами солнца. Ежегодный межрасовый фестиваль-ярмарка, который проводился ближе к концу весны, был в самом разгаре. Свежий, наполненный ароматами распускавшихся весенних цветов ветер раскачивал разноцветные фигурки, украсившие деревья, и те шаловливо покачивались играя с шелестящей листвой. Горожане веселились и веселили, обступив кругами, глазели на скоморохов, танцоров и акробатов, вышедших потешить народ по случаю праздника. Шумная ватага ребятни со смехом пронеслась по залитой солнцем мостовой, лавируя между встречными и ловко уходя от столкновений.
Ярмарка, не затихавшая ни днем, ни ночью, полнилась привычным суетливым гулом, в котором смешались резкие выкрики торговцев, нахваливающих свой товар с гомоном многолюдной толпы, неспешным потоком омывающей лавки. Здесь можно было приобрести все, что угодно душе, начиная от необходимых в хозяйстве мелочей и заканчивая роскошными тканями и украшениями, мелких лоточников, снующих в людских потоках, загоны для скота, где предлагали как неказистых лошадок, так и роскошных породистых скакунов, стоящих огромных денег. И над всем этим витали ароматы заморских специй, причудливых сладостей, мягкий дух свежего хлеба и нежного крема для сладких булочек и выпечки.
Появилась стража, и толпа как-то сама собой расступилась, плавно обтекая патруль, словно перед ним катилась волна невидимой силы, расчищавшей проход. Возможно, так оно и было, а, может, и нет, но никому не хотелось проверять это на собственной шкуре. Оборванец, до этого вполне успешно изображавший слепца, вдруг неожиданно прозрел и поспешил раствориться в толпе, счастливо избегнув неприятной встречи с блюстителями закона. Стоило же патрулю скрыться из вида, как попрошайка вновь устроился на прежнем месте, затянув заунывную песню.
Локхони неспешно шел по заполненной народом площади. Он впервые был на таком празднике. Часто находясь по делам на Эридии, Первородный, что удивительно, ни разу не смог побывать на ежегодном фестивале-ярмарке, который проводился в столице. Однако в этот раз его очаровательная дочь Марсилиена решила все взять в свои очаровательные ручки. Ради того, чтобы посетить ярмарку девушка даже взяла короткий отпуск на работе, а потом начала обхаживать Шейра, уговаривая его поехать вместе с ней. Впрочем, долго просить ей не пришлось. Безумно обожающий свою дочь Ворон согласился без особого сопротивления. Он улыбнулся, вспомнив, какой радостью осветились огромные синие глаза дадерума, и, пожалуй, этот момент стоил всех тревог и переживаний, которые охватывали Локхони всякий раз, когда девушка предпринимала очередное путешествие. Правда, хоть в этот раз они отправились в путь вместе.
Чарующая мелодия в сопровождении рокочущих барабанов заставила Первородного оторваться от своих мыслей и резко притормозить. Взметнулась в воздух густые иссиня-черные пряди волос, в полночно-черных глазах антиквэрума вспыхнули заинтересованные алые огоньки. Локхони на несколько мгновений застыл в сомнении, глядя то вслед удалявшейся дочери и ее друзьям, то на круг покачивавшихся в такт музыки горожан, отделявший его от музыкантов. Новый взлет зовущей мелодии, и Ворон, не устоявший перед ее очарованием, свернул к помосту возле которого собралась толпа зрителей. Чувственный рокот барабанов будоражил кровь.
Осторожно протолкавшись сквозь плотную шеренгу любопытных, Шейр оказался у самого помоста и завороженно замер, окунувшись в изысканную красоту танца.
… Он был не здесь…
Он танцевал…
Музыка, рокотавшая где-то на краю сознания, обрушивалась боем тамтамов, переливами флейты, смехом зрителей, проносилась легким шепотом восхищения. Голова откинулась назад, руки взмыли, распуская хрупкие, словно крылья бабочки, полотнища ярких вееров.
Он танцевал.
Его ноги вели свою собственную мелодию - жесткую, ритмичную, словно рокот барабанов. Движения танцора были какие-то резкие, хлесткие, сопровождавшиеся струящимся потоком летящих черных волос, которые, жили своей собственной жизнью, а тело изгибалось, казалось, в самый неподходящий момент.
Он танцевал, забыв обо всем, погрузившись в звонкую, призывную, уводящую в чарующий мир совершенных движений мелодию.
Взмах веером, будто бы отгоняя прочь навязчивую мелодию. Рывок вперед и вверх. Он приземлился на полусогнутые ноги, застыл на мгновение в надломленной неподвижности. А потом…
Яркие полотна вееров, тяжелый водопад волос, летящий за резкими, стремительными, удивительно плавными и грациозными движениями танцовщика, открывали безупречные линии, создавая впечатление потрясающей чувственности.
Он танцевал…
Руки мужчины вывернуло назад в горько-болезненном скольжении, ноги его плели и плели замедленно-точеные узоры, следуя линиям изысканного, сложного танца, все тело стонало и изгибалось, точно лишенное суставов. И движения эти были удивительно плавными, наполненными изысканной чувственностью.
Танцовщик был прекрасен. Он дарил себя, свое искусство зачарованным зрителям, что восторженно вскрикивали, когда танцор замирал на самом краю помоста, сплетая двумя большими веерами замысловатые линии только ему известного узора, рассказывая древнюю сказку, вызывая бурую эмоций, что сейчас выплескивались на танцора.
Изысканное восхищение, смешанное с обожанием, желание и похоть, восторг и зависть сливались, образовывая непередаваемый по вкусу микст, в котором сейчас купался танцор, с каждой последующим мгновением двигаясь все быстрее, все резче.
Первородный окунулся в полный невероятной чувственности и грациозности действо, завороженно следя за каждым отточенным движением танцора. Он восхищался его потрясающим мастерством, умением заворожить и подчинить своим искусством зрителей. Танцовщик восхищал и сейчас для антика не существовало ничего ,кроме деревянного помоста и скользящего по гладким доскам гибкого мужчины с двумя яркими веерами.
Антик был не здесь…
Он танцевал…
Танцевал вместе с этим удивительным существом, сумевшим затронуть струны его темной, древнейшей души.
Шейр танцевал…

Одет: свободная расширяющаяся к низу глубокого изумрудного цвета прозрачная рубашка с широкими рукавами с узкими манжетами, обрамляющими сияющие белизной кисти, до середины бедра; платиновая брошь-змея, которой сколот ворот рубашки, не дает полам расходиться при движении; узкие черные штаны, такие узкие, что кажутся скорее второй кожей; пояс в тон брюк; мягкие сапоги.
Грива длинных иссиня-черных волос спадает на плечи и спину, завязана узлом примерно на уровне талии. Челка волнами спадает до ключиц.
В ухе серьга-подвеска с черным бриллиантом, ограненном в виде капли.
Аксессуары
Артефакт Сэберо сделан в виде перстня. Выглядит довольно массивным (впечатление обманчиво), украшен литым узором. Черный камень, вставленный в амулет, обточен в виде кристалла. Руны вплетены в узоры, и кажется почти незаметными.
Маскирует расу от тех, кто может ее ощущать. Эффект может быть самый разнообразный, от полного ее сокрытия до замены на что-то другое. Наложены так называемые «двойные» чары, то есть, заклинание не только меняет расу носителя артефакта, но и маскирует само себя, создавая вокруг артефакта иллюзию обычного украшения.
Артефакт персональный, настроенный только под конкретного владельца. Имеет привязку к владельцу, так что потерять его невозможно.
Активируется при надевании, дезактивируется при снятии.
Артефакт Тиадэро выглядит как татуировка, нанесенная в виде пентаграммы. Она располагается между шестым шейным и первым грудным позвонками. Пентаграмма металлического цвета. Вместо красителя в кожу был внедрен металл и определенными магическими свойствами.
Татуировка служит для призыва остаточной сущности, образованной из некого подобия отрицательных чувств и массива отрицательных инстинктов погибающих и запечатанных антиквэрумов.
За эпизод можно призвать до двух остаточных сущностей. Срабатывает с учетом броска стогранного кубика.
Отредактировано Шейр Локхони (18.04.17 21:16:27)