— Просто прекрасно! Отлично! Я только об этом и мечтал, — с этими словами, в которых отчетливо чувствовалась едва скрываемая злость, граничащая с сарказмом, Лорен пересекал огромный холл левого крыла главного здания Синдиката, прямиком направляясь в сторону, где располагалась комната его напарника. Быстрые шаги информатора глухо отдавались под высоким потолком, который, если поднять голову и всмотреться в него, мог показаться недосягаемым. Вообще само здание было исполнено величия, как снаружи, так и внутри, но Лорену было все равно до окружающей его обстановки: была ли она красива, великолепна, или же являлась явным уродством, ему не было до этого дела. Хотя, уродством он мог бы заинтересоваться, однако только тем, что касалось внутреннего мира человекоподобных существ, населяющих Энтерос, и ни коем образом не было связано со зданиями, ставшими порождением неверной или неопытной руки архитектора-самоучки. Хотя, к самоучкам у саэтэруса было определенное отношение, о котором, пожалуй, можно говорить бесконечно долго, дабы попытаться обозначить хоть какие-то грани его весьма туманных и в некотором роде странных представлений об этом. Может, здесь был замешан его прошлый опыт и количество личностей, видимых им за всё время, ограничиваемое рамками в пятьсот с небольшим лет. Как бы то ни было, сейчас Штейлеса занимали совсем другие проблемы, которые не были связаны с вечной нехваткой денег и сигарет. Вообще за последнее время как раз-таки эти проблемы, если их можно таковыми считать, практически исчезли из его жизни, так как "Чёрный Трибунал" стремился полностью обеспечить своих охотников, которые неустанно трудились, добывая артефакты и оттачивая свои боевые навыки, что, в конечном счете, являлось неоспоримой основой и опорой самой организации. Чем лучше условия, тем больше отдача и количество успешно выполненных миссий, а это и было конечной и необходимой целью этой полулегальной организации, прячущей в темноте своих кабинетов много секретов и пока нереализованных целей, далеких от благородных.
По сдержанным и быстрым шагам информатора можно было догадаться, что он им овладевала крайняя степень раздражения, которая, правда, была успешно скрыта до поры до времени, словно приложение усилий для преодоления расстояния, разделяющего его и конечную цель, в какой-то мере уничтожало силу его эмоций и удерживало внутренне равновесие на грани. Его эмоции так же, как и мысли, спотыкались о количество ступеней, которые он пропускал с уверенностью поднимаясь наверх. Они спотыкались и о повороты, которые он отсчитывал, параллельно повторяя в уме: "Направо, направо, налево," и так далее, пока не начинала кружиться голова, и не возникало острое желание остановить или выругаться, матеря весь Синдикат и количество каждый раз преодолеваемых метров до комнаты Канты, ведь до собственного угла, заботливо предоставленного организацией, ему было гораздо ближе идти.
Проходя по маленькому коридору, который заканчивается последним поворотом, Лорен проводит рукой по стене, и перед тем, как повернуть, несильно бьет по ней рукой, словно утверждая свою победу над этой длинной дорогой. Он дошёл, и последнее, что ему теперь осталось, это известить Канту о цели своего визита. Остановившись перед дверью, ведущей в комнату напарника, Лорен не сразу стучит, а перед этим поправляет свой чёрный китель формы Синдиката, снимает перчатки, убирает их во внутренний карман, после чего поджигает сигарету и пару раз затягивается. Никотин наполняет кровь, бегущую по венам от лёгких, и теперь самое время постучаться, но Штейлес медлит, словно, как только он откроет дверь, на него кто-то нападет. Но ведь он не в таких взаимоотношениях с Кантой, чтобы тот его сразу зарубил своим мечом, хотя информатор уверен: напарник не будет в восторге от нового приказа начальства.
Коротко постучав, Штейлес ждет, когда она откроется, но говорить о приказе прямо с порога он не хочет. Гораздо важнее узнать, как обстоят дела у его напарника, в каком он расположении духа, ведь Лорен его достаточно долго не видел, из-за того, что Синдикат не давал им совместных миссий. Что ж, теперешний приказ — возможность снова отточить свои навыки вместе, а ещё научиться новому. Кажется, Канте не хватало навыков хилерства, несмотря на то, что у него в наличии был артефакт, позволяющий залечивать раны.

Ожидая, пока откроется дверь, Лорен нетерпеливо постучал каблуком высокого сапога по полу, несколько раз быстро затянулся, словно его не впустят в комнаты с сигаретой, а докурить надо, и окинул взглядом обе стороны пустынного коридора, который был не слишком широким, но и не узким. Информатор умел ждать, но сейчас разговор о приказе Синдиката не должен был откладываться надолго, а ещё лучше: состояться сейчас же, ведь при другом раскладе у напарников могли возникнуть проблемы. К тому же Штейлесу хотелось как можно быстрее приступить к выполнению возложенной на него и Канту задачи. По его собственным подсчетам это не должно было занять слишком много времени, но несколько часов потратиться всё же придётся. Вздохнув и откинув назад упавшие на лицо волосы, Лорен остановил свой взгляд на двери напротив, за которой услышал шаги напарника. Без сомнений тот был чем-то занят, когда информатор пожаловал к нему, так что открыл не сразу.
Когда дверь наконец-то распахивается, у Лорена перехватывает дыхание. Взгляд зацепляется за плащ, накинутый на плечи антиквэрума и запахнутый на талии, задерживается дольше, чем того требуют приличия, на складках чёрной ткани, очерчивающих гибкое, но сильное тело. У Штейлеса нет сомнений в том, что Канта облачен только в этот предмет одежды, и мысли предательски покидают голову с такой скоростью, будто почуяли нечто неизбежное, которое их уничтожит. Лорен в первые пару секунд тщетно пытается вспомнить, зачем вообще сюда пришёл. И вместо того, чтобы хоть что-то сказать, так и смотрит на напарника. Нет, он ведь всё-таки помнит, как явился к Гиталу по его же приказу, помнит, как получил задание. Но вот какое? Ах, да, точно: им надо изучить хилерство, а также пентаграммы и руны с ним связанные. Им дадут какого-то наставника. Он уже ждёт их. Мысли нехотя возвращаются назад. Но о каком наставнике и приказе может идти речь, когда перед Лореном стоит полуодетый синеволосый красавец? Но приказ ведь есть приказ, а между самим трансквэрумом и Кантой взаимоотношения, которые не позволят себя как-то иначе повести, кроме, как после приглашения пройти в комнату и отвечать на вопросы, стараясь не обращать внимания на закипающую кровь. Лорен всегда понимал, причём слишком отчетливо, что Канта красив, притягателен и харизматичен, но ему также стоило признать, что он никогда не рассматривал своего напарника в качестве того, с кем он может оказаться в одной постели. И главной причиной этому было то, что по своей сути Штейлес был наблюдателем, а профессия его в качестве фотографа очень этому соответствовала. Он любил красоту, восхищался ею, и тем более тогда, когда она оставалась на фотоплёнке, но во всех остальных случаях она не значила для него ровным счетом ничего, также, как и любовь.
Пройдя в комнату, Лорен на секунду задумался, пропуская вопрос Канты мимо своего сознания, а также несколько запоздало понимая, что первое, что он хотел бы сделать со своим напарником — это сфотографировать его вот таким: уставшим после бессонной ночи, стоящим перед дверью со скрещенными руками, удерживающими края наспех запахнутого плаща, накинутого на обнаженное тело, с тёмными, почти чёрными волосами, которые мокрыми прядями рассыпались по плечам, несмотря на то, что совсем недавно были убраны назад. Он хотел бы запечатлеть на плёнке этот образ и пожалел, что не взял с собой фотоаппарат. Обойдя небольшой диван, стоящий не совсем вплотную к стене, Лорен остановился рядом, привалившись к нему бедром и скрестив руки на груди, при этом одну поднеся ко рту и проложив к губам в каком-то задумчивом жесте. В другой руке он держал сигарету, которая теперь тлела около его бока. Лорену отсюда было очень хорошо видно своего мечника, выхваченного из полумрака несколько скудным светом. Информатор безо всякого зазрения совести рассматривал его, как шикарный и бесподобный экспонат, достойный внимания по крайней мере целой толпы истинных ценителей искусства.
— Я тебе говорил, что ты красивый? — спустя минуту несколько задумчиво проговорил Лорен, склонив голову чуть набок, так и не выходя из состояния некого оцепенения и созецания. Потом посмотрел Канте прямо в глаза, — Я пришёл сказать о приказе начальства. Требуют улучшить навыки владения хилерством. Тебе надо этому научиться, — Пожалуй, Штейлес слишком резко сменил тему, но иначе не мог, ведь то, что он сказал изначально, ни коем образом не укладывалось в рамки их взаимоотношений, установившихся за немалый срок, пока они были рядом.

Отредактировано Лорен Штейлес (10.02.17 07:40:40)

— Давай, буду ждать тебя здесь, — лениво пожимает плечами в ответ на слова уходящего в соседнюю комнату напарника, прекрасно понимая, что иного выбора у него нет. Канта скоро вернётся — это не подлежит сомнению, но какое-то время Лорену придётся провести один на один с собой. Вряд ли будет необходимо ждать слишком долго, может, минут десять-пятнадцать. А, возможно, и меньше. Насчет количества времени, которое проведёт в стенах этой комнаты, информатор сильно сомневался. Всё также оставаясь у дивана, Штейлес поднёс тлеющую сигарету ко рту, затянулся, на пару секунд задержал дыхание и выдохнул. Белый дым повис в воздухе, принимая причудливые формы, а, когда на мгновения застыл, Лорен отмахнулся от него, словно от надоедливого видения. Даже, если информатор и проведёт в комнате напарника пару минут, все равно в ней останется отчетливый запах курева. И Штейлес знал, что Канта не терпит этого, но не мог отказать себе в удовольствии ещё пару раз затянуться, выкуривая сигарету до самого фильтра. Тот факт, что у напарника нету пепельницы, не сразу дошёл до сознания информатора, так что какое-то время он просто смотрел, как сигарета догорала в руке, превращаясь в пепел. А, когда пальцам стало совсем горячо, Лорен бросил её прямо на пол, затушил под подошвой тяжелого ботинка, и, понимая, что так оставлять нельзя, ибо влетит от хозяина комнаты, поднял затушенный окурок с пола, открыл окно и быстро выбросил его туда. Вернулся к дивану и сел на его край, откинувшись на спинку так, что оказался в полулежащем положении. Руки закинул за голову, переплетая пальцы, после чего устремил взгляд наверх, прямо в потолок. Могло создаться ощущение, что, смотря на него, Лорен найдёт ответы на свои вопросы. Вообще ему было о чём подумать, но, пока он курил, в голове не было никаких мыслей, лишь ощущение легкой эйфории наполняло его тело. Сейчас же мозг начинал сосредотачиваться на важных фактах, выдергивая их из вереницы событий, произошедших за последнее время. Однако этот более менее слаженный процесс, для протекания которого Лорен не тратил слишком много сил, оказывался нарушен картинкой, которая имела место быть совсем недавно. Напарник. Его образ, когда он открыл дверь. Сейчас информатор позволял себе ещё раз прокрутить в голове этот момент, а в груди от этого разлился огонь, и дыхание предательски перехватило. То, что он почувствовал тогда и сейчас, пока вспоминал, кардинально отличалось от тех ощущений, которые возникали, если он видел какое-то доступное существо, явно намеревающееся провести ближайшую ночь не в одиночестве. Он любил таких, но по-особенному, ему нравилась их доступность, и он знал, где таких найти. Что же касательно чего-то отличающегося, то к такому Лорен был не то, чтобы равнодушен, но считал себя не достойным чего-то другого, кроме секса без обязательств, когда используют тебя, в то время как ты используешь его. Взаимовыгодно, но пусто. Да, Лорен и не знал о чем-то другом, так что то, что он испытывал сейчас шло вразрез с его представлениями о близости. У него не было животного желания просто переспать, пока он смотрел на Канту, он чувствовал что-то иное, если не брать во внимание желание сфотографировать напарника, а разбираться сугубо с чувствами Штейлеса, касающимися личностных взаимоотношений. Что он чувствовал кроме этого?
Когда Канта ушёл, было проще думать, так что информатор, откинув другие мысли, сам себе задал этот вопрос. "Что ты почувствовал?" Но мозг молчал, не в силах сформулировать что-то, что хотя бы приблизительно могло охарактеризовать его ощущения.  Сфотографировать его он хотел уже потом, когда вник в ситуацию, когда оценил с точки зрения своей профессии, но ведь было что-то, что не было связано с этим? Мимолетное ощущение, которое он не мог поймать даже сейчас, в своих воспоминаниях. К тому же его мучил вопрос, касающийся того, почему Канта так поступил, ведь он не отличался легкомыслием и желанием кого-либо соблазнить. Этому антику это было чуждо, хотя, может, в этом и причина. Но, если он считает, что открывать дверь таком виде кому бы то ни было, нельзя, ведь на месте Штейлеса мог оказаться, кто угодно, а Канта не знал, что информатор придёт.
"Кошмар какой-то," — думает саэтэрус, проводит одной рукой по лицу в какой-то бессмысленной попытке отогнать приставучие мысли, а стойкое ощущение страха за напарника наполняет душу, потому что информатор прекрасно знает, что не все такие, как он сам, и тот, кто мог прийти вместо него, мог безо всякого зазрения совести воспользоваться положением антиквэрума. Нет, тот не слаб, но физически с ним справиться можно, если у него в руках нету меча. Эти мысли разрывают голову с такой силой и наваливаются на его сознание, что Лорену кажется, что он сойдёт с ума.
Когда Канта возвращается, информатор бросает на него поистине тяжелый взгляд, который не предвещает ничего хорошего. Со стороны могло показаться, что за время отсутствия напарника, в сознании Штейлеса прошли необъяснимые изменения.
— Прежде, чем мы пойдем на тренировку, — снова первым нарушает короткий период молчания, во время которого Мория переступает через порог комнаты, — Хочу задать тебе один вопрос. Знаю, он тебе может не понравится, но я не буду спрашивать разрешения задать его тебе и ты ответишь на него, — звучало по-настоящему жестко, но Лорен не был намерен церемониться. Если Канта в попытке избежать разговора замкнется в себе, Штейлес надавит на него, иначе потом будет только хуже. Да и последствия, они такие, а сейчас он хотел адекватного разговора. Возможно, сейчас в его душе было некое подобие злости, но она не была направлена на напарника, и Лорен держал себя в тех же стальных тисках самоконтроля, оставаясь равнодушным и холодным, но с той лишь разницей, что это было крайне трудно, ведь ему не было всё равно. Собственно, по этой причине и состоялся разговор.
— Ты намеренно открыл дверь в таком виде? О чём ты думал, когда это делал? — Лорен всё также оставался сидеть на диване, но сейчас уже опирался локтями обеих рук о колени.

Отредактировано Лорен Штейлес (12.05.17 19:43:30)

Слова напарника звучат лишь подтверждением собственных догадок информатора. Он не ошибся, предполагая, что Канта даже понятия не имел, что сделал не так. Если честно, то догадаться об этом было не трудно. Даже за то недолгое время, в течение которого он знал этого антиквэрума, понять принципы его поступков не так уж сложно. Конечно, это ни коем образом не касалось логики его поведения или же причин, по которым он иногда ведет себя совершенно неожиданно. Полностью его знать Лорен не мог, но сделать выводы о некоторых вещах, пожалуй, не сложно. Для информатора, для которого самым важным является умение наблюдать, это так. Может, кто-то, проведя всю жизнь или многие годы около Канты, не сможет дать точного объяснения его поступкам. Но Штейлес не брал во внимание остальных. Это дело, ровно как и эта проблема, касалось только его и его собственного напарника. Поведение Мории было ошибочным и могло повлечь за собой наихудшие последствия. А Лорен всегда боялся тех ситуаций, когда может пострадать близкая и дорогая ему личность. Отрицать тот факт, что до Канты ему не всё равно, было бессмысленно. Это стало понятно в первый же день их знакомства. И, если тогда это была своего рода взаимная неприязнь, то сейчас, наверное, она сменилась на нечто более терпеливое. Лорен ценил своего напарника, и не мог не сказать о том, что было неприемлемо. В стенах Синдиката, так точно.
Пока Мория говорил, Лорен сидел с закрытым глазом. В его голове всплывали не лучшие картинки, связанные с тем, что могло бы быть, но дыхание оставалось ровным и размеренным, хоть уровень адреналина в крови зашкаливал. Казалось, что, если бы Штейлес не сжимал до боли в суставах переплетенные пальцы рук, то давно бы сорвался, накричал бы на Канту, но ему следовало всё объяснить. Спокойным и уверенным голосом, чтобы этот разговор отпечатался в голове напарника четким сводом указаний и предупреждений и мог в нужную минуту подсказать верное решение. Сейчас не стоило даже повышать голос, и Штейлес, перед тем, как всё-таки хоть что-то произнести, продолжал смотреть прямо перед собой, не поворачиваясь к Канте, все также сжимая руки, словно держался за край незримой пропасти, словно, если он разожмёт пальцы, то упадёт вниз, туда, откуда не возвращаются.
— Я понял, — сейчас эти слова, как возможность дать понять своему напарнику, что он его услышал. И попытка прервать молчание, которое начало затягиваться. Собственный голос звучит как-то глухо и жёстко, он будто чужой. Словно Лорен очень давно не говорил ни слова, и вот теперь, когда наконец-то смог это сделать, то не сумел совладать с собственными голосовыми связками. Ему хочется закурить, затянуться, снять напряжение. Раскуривая сигарету, он сможет выиграть время для того, чтобы подумать, всё взвесить, привести мысли и чувства в порядок. Но он не делает этого, лишь с какой-то долей отрешенности слушает, как быстро бьется собственное сердце. Кислорода уже не хватает, и дыхание становится более частым. Вдохи глубже, а мысленными образами пролетают возможные варианты развития событий, если бы на месте Лорена был бы кто-то другой. Это не отпускает его, не даёт нормально подумать. Вдох. Выдох. С Кантой нужно поговорить. Время словно замедлило свой бег, но, бросив мимолетный взгляд на часы, Лорен понимает, что прошло не больше пары минут.
— Никогда. Никогда, слышишь, не делай так, — прямой взгляд прямо в глаза напарника. Слова припечатывают своей силой, а в тоне информатора отчетливо сквозят сдерживаемые эмоции, но какие они, понять трудно. Сцепленные руки, которые опираются локтями на колени, Лорен подносит к подбородку. Отводит взгляд. Ему нужно всё объяснить.
— Я спрашиваю, потому что не хочу, чтобы ты повторял эту ошибку ещё раз. Подобный внешний вид — это как красная тряпка для быка. Тебя могут не правильно понять, а виноват будешь ты. Больше так не делай, — С этими словами Лорен достает пачку сигарет из заднего кармана брюк и, не спрашивая разрешения у владельца комнаты, закуривает. Дым расползается белым облаком, поднимается к потолку. Надо многое сказать, но информатор молчит просто потому, что не знает, как это сделать. Он знает, что его собственные мысли ровно, как и вырвавшиеся из-под контроля эмоции, указывают на то, что ему не плевать на напарника, но во всём этом есть то, что он назвал бы не только боязнью, что Канте могут сделать плохо. Это было чувство собственничества. Стойкая мысль, что Канта только его. И именно эта мысль породила в его душе последующий ураган. Два ощущения слились воедино, но последнее настолько искусно стало продолжением страха за напарника, что Лорен смог его идентифицировать только сейчас. И от этого ему стало как-то не по себе. Внутри поднималось бешенство и желание убить любого, кто даже посмотрит в сторону Канты. Его душу раздирала на части ревность, и её острые когти оставляли кровавые следы, которые пока что были призрачны, так как напарник не давал повода для настоящей ревности.
Лорен затянулся ещё пару раз. Говорить он не мог, так как голос сразу бы выдал, но и смотреть на Канту саэтэрус был не в силах. Что-то в нём мучительно ломалось, бескомпромиссно подминало под себя его устоявшееся отношение к напарнику, крошило в пыль его чувства, а в железных тисках самоконтроля бушевал целый ураган чувств.

Отредактировано Лорен Штейлес (22.03.17 11:13:22)

С того самого момента, как Лорен получил приказ начальства о необходимой тренировке, включающей в себя так же обучение целительной магии, он был зол и раздражен. Ему не нравилось такое положение вещей, так как в данный момент своей жизни он не собирался тратить своё время на выполнение приказов Синдиката, которые не являлись миссиями, но поспорить с этим он не мог. Возмущаться тоже не имело смысла: проще смириться и сделать так, как надо, нежели пытаться что-то доказать. С другой стороны у предстоящей тренировки были свои плюсы: умение исцелять всегда полезно, а тем более для охотников Трибунала, ведь их порой отправляют в такие места, откуда мало, кто возвращается. От умения лечить и эффективности хилерских пентаграмм может многое зависеть, из-за этого может даже кардинально измениться исход миссий. Но охотники всё же были боевыми машинами, приспособленными для идеального выполнения миссий и для устранения случайных свидетелей или же владельцев артефактов, которые стали целью Синдиката, поэтому должного внимания обучению магии лечения не особо уделялось. В этот раз Лорен и Канта оказались в числе случайно выбранных напарников, которых Синдикат отправлял на обучение. Таких счастливчиков было немного, из-за чего ценность обучения возрастала в разы. Но вместо того, чтобы безропотно отправиться на занятие они оба совершенно бессовестно опаздывали. Их наставник, который будет им помогать в улучшении хилерской магии, наверное, будет очень недоволен, если они не явятся вовремя. Но что информатор мог поделать с самим собой, когда в его собственной голове не осталось места для здравых мыслей о предстоящей тренировке? До захваченного сильными и противоречивыми эмоциями сознания полукровки не сразу доходило то, что являлось на самом деле важным. Его восприятие реальности сузилось до эгоистичной ревности и чувства собственничества. Эти негативные эмоции скручивались в тугой комок хаоса прямо под рёбрами и разносили на осколки любое проявление адекватной реакции на происходящее. Они превращали в ничто все мысли, которые отличались от тех, которые терзали разум информатора, и не давали ему прийти в себя. Лорен в один миг потерял внутреннюю​ опору в виде холодного рассудка, потерялся в этом внутреннем хаосе, моментально возникшем с невероятной силой, в хаосе, который никогда настолько сильно не влиял на него. И, если информатору казалось, что всё​ сошлось лишь на этих эмоциях, то со стороны его терзания оставались не заметны для того, кто не знает Штейлеса достаточно близко. Он так и продолжал сидеть на диване, пытаясь выровнять дыхание, пытаясь справиться с собой. Он точно знал, что через пару минут придет в норму, но лишь ценой больших усилий. Ему было трудно обуздать те эмоции, что рвали его душу на части, но трудно — не значит, невозможно. Он должен был справиться с собой, чтобы не ставить под удар выполнение приказа, и ведь, если разобраться, ничего такого, что могло бы по-настоящему вывести из строя уравновешенного Лорена, не случилось. Но он стал заложником своих же страхов, а тот факт, что он может быть непредсказуем был не слишком известен тем, кто знал Лорена после того, как он попал в Синдикат.
Штейлес сидел на диване, опираясь локтями на колени, и курил. Его руки предательски дрожали, когда он подносил сигарету ко рту для очередной короткой затяжки.
"Черт, прийди же в себя, Лорен," — старается спокойно сказать сам себе, но всё не так просто, как кажется. Со стороны информатор недвижим и абсолютно непроницаем. Кажется, что он закрылся в себе, а в его единственном глазу не видно ничего, кроме отсвета наступающего дня. Никотин помогает хоть немного прийти в себя. Но причина не только в нём. Из состояния внутреннего хаоса Лорена медленно вытаскивает доведенная до автоматизма привычка курить: держать сигарету во рту или между пальцев, затягиваться, смакуя вкус дыма, сбивать нагоревший пепел, тушить оставшийся окурок, безжалостно ломая его о толстое стекло пепельницы. Этот механизм заставляет снова почувствовать то, что происходит с ним в реальности, а не в душе. Он смотрит куда-то мимо напарника и не понимает, почему Канта ведет себя не так, как обычно. Почему Мория слишком безропотно соглашается с тем, что сказал ему Лорен, ведь по сути информатор просто запретил ему вести себя так, как антиквэрум хотел? Почему он не ушёл, хлопнув дверью? Почему не сделал так, как ему свойственно? Он же мог смерить Лорена презрительным взглядом, который, тем не менее, информатор вряд ли заметил бы, он мог назвать его очередным обидным словом, на которое Лорен никак не отреагировал бы. Всё могло быть, как обычно, но этот раз становился исключением.
В подкорку моментально впивается тихий лязг катаны в ножнах, стукнувших о пол рядом с диваном.
— Я спокоен, — холодно и сдержанно отрезает в ответ на слова напарника. Лорен говорит жёстко, а в его словах нет ни капли эмоций, словно он ничего не чувствует, —  Тебе-то все равно до других, но другим на тебя не плевать, — И Штейлес уже собирается встать, словно любое действие сможет отвлечь его от тяжёлых мыслей, с новой силой накатывающихся на мозг, но вместо этого он остается на месте и смотрит прямо в синие глаза Канты. Он не прерывает этого зрительного контакта, не отворачивается. Почему-то тот факт, что Мория оставил свой меч рядом с диваном, то есть освободил руки с какой-то определенной целью, не доходит до Лорена, и он просто смотрит, как напарник сокращает расстояние. Прикосновение чужой руки к плечу обжигает даже через плотную ткань чёрного кителя, но в ответ рыжий лишь прикрывает единственный глаз и, поддаваясь ощутимому, но вместе с тем аккуратному нажиму на собственные плечи, откидывается назад, почти сразу же чувствуя под спиной кожу дивана. Он чувствует, как напарник садиться ему на колени, но почему-то мозг не воспринимает это, как что-то неприемлемое. Наоборот, то, что Канта вдруг оказался так близко, кажется вполне естественным и нормальным, но это лишь иллюзия, и Лорен это понимает только в тот момент, когда берет Канту обеими руками за подздошные кости. Он тяжело вздыхает,  а в памяти предательски всплывает то, что было между ними в космолёте, когда они отправлялись в Мёртвую зону. Тогда — так же, как сейчас, по приказу начальства. Тот поцелуй Лорен не мог забыть очень долго, и он помнил о нём и сейчас, а от желания снова почувствовать вкус губ этого строптивого антика начинает кружиться голова. Он чувствует под ладонями чужое горячее тело, он сжимает его чуть сильнее, притягивает к себе и, скользнув одной рукой по телу антиквэрума наверх, вплетает пальцы в водопад его синих волос. На мгновение останавливает на синих глазах своего офицера более осмысленный взгляд.
— Ты хоть понимаешь, что мы и так опаздываем? — Дыхание снова сбито, но на этот раз причины этому другие. Лорен последний раз затягиваться, не прерывая зрительного контакта, и после, задержав дыхание, протягивает руку в сторону, к тумбочке, стоящей возле дивана. Тушит сигарету  в пепельнице, а сизый дым покидает лёгкие полукровки вместе с тяжёлым вздохом. Он хотел бы переспать с Кантой прямо сейчас, на этом диване и плевать на то, что они опоздают. Свой вопрос Лорен задал не по этой причине. Хоть первый шаг сделал Канта, это не значило, что он готов разделить с Штейлесом постель. В этом действии было другое: Канта хотел вытащить Лорена из  того хаоса липких и мрачных эмоций, он подсознательно хотел подтвердить, что на других, кроме саэтэруса, ему плевать, а информатор не мог воспользоваться этим доверием только для того, чтобы удовлетворить желание своего тела. Не смотря на выдержку информатора, чувствовать Канту рядом и каждый раз запрещать себе переходить определенную черту, чтобы оставить все, как есть, ему было всё сложнее, но что было Лорену дороже? Мимолетные, пусть и новые впечатления, или по-настоящему преданный друг?

Отредактировано Лорен Штейлес (05.04.17 10:07:58)