С того самого момента, как Лорен получил приказ начальства о необходимой тренировке, включающей в себя так же обучение целительной магии, он был зол и раздражен. Ему не нравилось такое положение вещей, так как в данный момент своей жизни он не собирался тратить своё время на выполнение приказов Синдиката, которые не являлись миссиями, но поспорить с этим он не мог. Возмущаться тоже не имело смысла: проще смириться и сделать так, как надо, нежели пытаться что-то доказать. С другой стороны у предстоящей тренировки были свои плюсы: умение исцелять всегда полезно, а тем более для охотников Трибунала, ведь их порой отправляют в такие места, откуда мало, кто возвращается. От умения лечить и эффективности хилерских пентаграмм может многое зависеть, из-за этого может даже кардинально измениться исход миссий. Но охотники всё же были боевыми машинами, приспособленными для идеального выполнения миссий и для устранения случайных свидетелей или же владельцев артефактов, которые стали целью Синдиката, поэтому должного внимания обучению магии лечения не особо уделялось. В этот раз Лорен и Канта оказались в числе случайно выбранных напарников, которых Синдикат отправлял на обучение. Таких счастливчиков было немного, из-за чего ценность обучения возрастала в разы. Но вместо того, чтобы безропотно отправиться на занятие они оба совершенно бессовестно опаздывали. Их наставник, который будет им помогать в улучшении хилерской магии, наверное, будет очень недоволен, если они не явятся вовремя. Но что информатор мог поделать с самим собой, когда в его собственной голове не осталось места для здравых мыслей о предстоящей тренировке? До захваченного сильными и противоречивыми эмоциями сознания полукровки не сразу доходило то, что являлось на самом деле важным. Его восприятие реальности сузилось до эгоистичной ревности и чувства собственничества. Эти негативные эмоции скручивались в тугой комок хаоса прямо под рёбрами и разносили на осколки любое проявление адекватной реакции на происходящее. Они превращали в ничто все мысли, которые отличались от тех, которые терзали разум информатора, и не давали ему прийти в себя. Лорен в один миг потерял внутреннюю опору в виде холодного рассудка, потерялся в этом внутреннем хаосе, моментально возникшем с невероятной силой, в хаосе, который никогда настолько сильно не влиял на него. И, если информатору казалось, что всё сошлось лишь на этих эмоциях, то со стороны его терзания оставались не заметны для того, кто не знает Штейлеса достаточно близко. Он так и продолжал сидеть на диване, пытаясь выровнять дыхание, пытаясь справиться с собой. Он точно знал, что через пару минут придет в норму, но лишь ценой больших усилий. Ему было трудно обуздать те эмоции, что рвали его душу на части, но трудно — не значит, невозможно. Он должен был справиться с собой, чтобы не ставить под удар выполнение приказа, и ведь, если разобраться, ничего такого, что могло бы по-настоящему вывести из строя уравновешенного Лорена, не случилось. Но он стал заложником своих же страхов, а тот факт, что он может быть непредсказуем был не слишком известен тем, кто знал Лорена после того, как он попал в Синдикат.
Штейлес сидел на диване, опираясь локтями на колени, и курил. Его руки предательски дрожали, когда он подносил сигарету ко рту для очередной короткой затяжки.
"Черт, прийди же в себя, Лорен," — старается спокойно сказать сам себе, но всё не так просто, как кажется. Со стороны информатор недвижим и абсолютно непроницаем. Кажется, что он закрылся в себе, а в его единственном глазу не видно ничего, кроме отсвета наступающего дня. Никотин помогает хоть немного прийти в себя. Но причина не только в нём. Из состояния внутреннего хаоса Лорена медленно вытаскивает доведенная до автоматизма привычка курить: держать сигарету во рту или между пальцев, затягиваться, смакуя вкус дыма, сбивать нагоревший пепел, тушить оставшийся окурок, безжалостно ломая его о толстое стекло пепельницы. Этот механизм заставляет снова почувствовать то, что происходит с ним в реальности, а не в душе. Он смотрит куда-то мимо напарника и не понимает, почему Канта ведет себя не так, как обычно. Почему Мория слишком безропотно соглашается с тем, что сказал ему Лорен, ведь по сути информатор просто запретил ему вести себя так, как антиквэрум хотел? Почему он не ушёл, хлопнув дверью? Почему не сделал так, как ему свойственно? Он же мог смерить Лорена презрительным взглядом, который, тем не менее, информатор вряд ли заметил бы, он мог назвать его очередным обидным словом, на которое Лорен никак не отреагировал бы. Всё могло быть, как обычно, но этот раз становился исключением.
В подкорку моментально впивается тихий лязг катаны в ножнах, стукнувших о пол рядом с диваном.
— Я спокоен, — холодно и сдержанно отрезает в ответ на слова напарника. Лорен говорит жёстко, а в его словах нет ни капли эмоций, словно он ничего не чувствует, — Тебе-то все равно до других, но другим на тебя не плевать, — И Штейлес уже собирается встать, словно любое действие сможет отвлечь его от тяжёлых мыслей, с новой силой накатывающихся на мозг, но вместо этого он остается на месте и смотрит прямо в синие глаза Канты. Он не прерывает этого зрительного контакта, не отворачивается. Почему-то тот факт, что Мория оставил свой меч рядом с диваном, то есть освободил руки с какой-то определенной целью, не доходит до Лорена, и он просто смотрит, как напарник сокращает расстояние. Прикосновение чужой руки к плечу обжигает даже через плотную ткань чёрного кителя, но в ответ рыжий лишь прикрывает единственный глаз и, поддаваясь ощутимому, но вместе с тем аккуратному нажиму на собственные плечи, откидывается назад, почти сразу же чувствуя под спиной кожу дивана. Он чувствует, как напарник садиться ему на колени, но почему-то мозг не воспринимает это, как что-то неприемлемое. Наоборот, то, что Канта вдруг оказался так близко, кажется вполне естественным и нормальным, но это лишь иллюзия, и Лорен это понимает только в тот момент, когда берет Канту обеими руками за подздошные кости. Он тяжело вздыхает, а в памяти предательски всплывает то, что было между ними в космолёте, когда они отправлялись в Мёртвую зону. Тогда — так же, как сейчас, по приказу начальства. Тот поцелуй Лорен не мог забыть очень долго, и он помнил о нём и сейчас, а от желания снова почувствовать вкус губ этого строптивого антика начинает кружиться голова. Он чувствует под ладонями чужое горячее тело, он сжимает его чуть сильнее, притягивает к себе и, скользнув одной рукой по телу антиквэрума наверх, вплетает пальцы в водопад его синих волос. На мгновение останавливает на синих глазах своего офицера более осмысленный взгляд.
— Ты хоть понимаешь, что мы и так опаздываем? — Дыхание снова сбито, но на этот раз причины этому другие. Лорен последний раз затягиваться, не прерывая зрительного контакта, и после, задержав дыхание, протягивает руку в сторону, к тумбочке, стоящей возле дивана. Тушит сигарету в пепельнице, а сизый дым покидает лёгкие полукровки вместе с тяжёлым вздохом. Он хотел бы переспать с Кантой прямо сейчас, на этом диване и плевать на то, что они опоздают. Свой вопрос Лорен задал не по этой причине. Хоть первый шаг сделал Канта, это не значило, что он готов разделить с Штейлесом постель. В этом действии было другое: Канта хотел вытащить Лорена из того хаоса липких и мрачных эмоций, он подсознательно хотел подтвердить, что на других, кроме саэтэруса, ему плевать, а информатор не мог воспользоваться этим доверием только для того, чтобы удовлетворить желание своего тела. Не смотря на выдержку информатора, чувствовать Канту рядом и каждый раз запрещать себе переходить определенную черту, чтобы оставить все, как есть, ему было всё сложнее, но что было Лорену дороже? Мимолетные, пусть и новые впечатления, или по-настоящему преданный друг?
Отредактировано Лорен Штейлес (05.04.17 10:07:58)