Раз-два-три, раз-два-три. Мир плясал, горя пламенем мертвых душ, извиваясь тлеющим листком  бумаги под вибрациями энергии, скользящей волнами по земле. Война обрядила все вокруг в мрачные, уродливые одежды, гротескно украшенные рваными нитями искореженных тел. Воздух свистяще смеялся, гуляя по выжженным пустошам, продолжающих выносить на себе сражения. Смеялось и само небо, горько рыдая, роняя на землю изумруды слез, решетя пространство, наполняя его кривым пунктиром дождя. Мир покинул эту эпоху: время тронулось, хромая, зашагав вперед.
И больше ничто не остановится.
Раз-два-три, раз-два-три. Блестела сталь. Лилась кровь. Падали сломанные куклы, лишенные жизни, лишенные самих себя. К каждому склонялась пустота. Взгляд Темного Жнеца одаривал многих своим вниманием, забирая свое по праву в грязь, неся в себе конец нового начала. Начала для кого-то еще, кого-то, кто еще жив.
«Когда-то не станет и меня. Но когда?».
Раз-два-три, раз-два-три. Острые грани разбивали судьбы. Кровавая бойня скалилась хищной ухмылкой, предвкушая новую добычу. Так сколько же еще продлиться этот танец? Так сколько же еще будет править вальс на костях?

Сердце тревожной птицей трепетало в груди, задевая струны чего-то человеческого, чего-то неведомого и плохо знакомого. Ноты страха, ужаса и отчаянья, удушающе живых, окольцовывающих, словно изломанные линии змеиных тел, сдавливающих глотку в тисках своих пастей. Азарт, жажду и гнев, роем разгневанных молний плещущихся в болотах глаз. Надежду… Надежду и веру на то, что это все – всего лишь игры разума.
Но кровь бурлила, но сталь пела, но все это было реально.
Слишком горько.
Пальцы немели, сдерживая напряженными костяшками древко секиры: направляя Жнеца, указывая на кого должен пасть новый росчерк монотонного безразличия. К чему Демиургу жалость и печаль? К чему ему посвящать чью-то сорванную судьбу? К чему вообще память о тех, чьих лиц не различаешь? Память о тех, кто лишь песчинка в пустыне уже совершенных грехов? Грехов, состоящих из застывших гримас мертвых, из пораженных буйством чувств живых, из того что произошло и что еще не случилось.
Эйро не знала ответа на этот вопрос, на всю эту фальшь вздорных размышлений, хоть на что-то, что требовало постоянства. Многоликая, сколько бы ни олицетворяла правду – оставалась лишь лоскутком ее неустойчивости, что сплелось в единый поток: извилистый и бурный. Но к чему все эти тонкости? К чему все эти прелюдии? В конце концов, единственное, что нужно было сейчас знать – это то, что следовало устранить все на своем пути, дабы прервать казнь мира, дабы освободить росток настоящего от степного бурьяна ошибок. А данной ошибкой были их творения – трансденты.
А данной ошибкой были они сами…
Плечо опалило жгутом боли: чья-то когтистая рука скользнула по коже, разрывая плоть, освобождая разум от пелены мыслей, вновь возвращая древнюю на поле брани. Лезвие вслепую рассекло воздух, столкнувшись с чем-то живым и неживым одновременно, с чем-то или кем-то, что посмело не пасть от удара, отразив его… Пустые глазницы вновь полыхнули горящим туманом, выхватывая светлый лик, облюбовывая его, точно родной.
– Все хорошо, – губы неторопливо двигались, непозволительно растягивая слова, придавая им нелепую в сложившейся обстановке певучесть, пока пальцы ненавязчиво отстраняли от себя изящную ладонь, позволяя ороситься черной крови из новой рваной раны на своем теле. – Серпентес… Все хорошо.
«Кого из нас я обманываю? Или я не обманываю?».

Отредактировано Эйро (06.05.16 21:33:22)

Раз-два-три, раз-два-три. Слились вместе два горя, воссоединилось два одиночества, покрывших полотном хмурых туч само небо: безграничное, некогда светлое, овеянное ныне клубами едкого дыма. Дыма, соединенного извечными путами с пожарами, что ныне лизали почерневшие стволы деревьев, щекоча языками саламандр голубой простор небосвода, заливая тот рубиновым заревом несуществующего заката.
Пепел и огонь. Прах и смерть.
Раз-два-три, раз-два-три. Кружились пары вольных бретеров в смертельных танцах, разя мечом, копьем, щитом. Раз-два-три, раз-два-три. Блистал пыл поединков в окованных безумием зрачках. Раз-два-три, раз-два-три.  Гулял в крови адреналин. Раз-два-три, раз-два-три. Не прекратить сей песни смерти, не унять бойни стервятников, гиен и львов. Раз-два-три, раз-два-три. Не утихала жизнь, сбегая прочь, закрыв глаза.

Перезвон нот голоса Змееликой заиграл в голове многогранностью, отражаясь в черепной коробке эхом, точно в колодце, разнося имитацию покоя и умиротворения по телу. Странное дело: Многоликая, лишенная покоя находит смирение на поле боя и не от азарта бойни и уничтожения того на что пала ее ярость, а от волнения себе подобной за свою личину, что стала истинной сестрой: сестрой по крови и стали.
– Со мной жизнь, – безэмоционально, смотря точно в глаза Серпентес своим отсутствующим взглядом, решительно пророкотала Жнец, гордо вздергивая подбородок, точно таким ответом раскрывая Змееносной все тайны своего мироздания, вынуждая ту принять себя в первозданном виде. Тайны своей истинной природы, что не в силах обуздать и понять даже сама. – Просто жизнь.
Долговязые пальцы невесомо скользнули вдоль тыльной стороны ладони деоса, запачканной иссиня-черной кровью правды, таящей туманом прямо на глазах, сжимая ее в кулак, несильно сдавливая. Минутная слабость: проявленная нежность и трепет, обернулись пробежавшей по телу волной ярости.
Они продолжали шествовать по земле. По их земле. Их создания. Шествовать, неся разруху и раздор.


Тело горело в агонии животного буйства чувств, выбиваясь пенящейся слюной изо рта, животным рыком из пасти. Жизнь – все энергетические нити, что зияли, мелькая, точно светлячки в темноте, – манили, призывая прийти и поглотить… Поглотить все без остатка!
Трансдент, издав очередной беззвучный боевой вопль, рванулся вперед, наотмашь рассекая столпновение существ перед собой, резко меняя траекторию движения, продолжая бежать, сбивая фэдэлисов с ног, отнимая их хрупкую жизнь, раня и калеча, ломая кости, одаривая зияющими дырами ран. Все это мусор и жалкая пища, что задавливалась влекомым чувством жажды, становясь неважной, несуществующей. О нет, здесь есть более лакомые куски плоти. Здесь есть то, что не дает ему покоя, что не дает покоя всем им, затуманивая разум, завлекая в живой капкан гибели… Гибели для них или же для тех, от кого исходила эта мощь: мощь, что должна была принадлежать им, ведь таковы желания. Ведь таково их стремление.
Нога, точно копыто, поддела землю, вздергивая в воздух куски чернозема и поднимая прах, когда конечность, отпружинив, резко выкинула тело вперед, позволив монстру нырнуть в неожиданно появившуюся брешь из тел за деосом, тотчас сомкнувшуюся за его спиной, пошатнувшись и завалившись от созданной монстром ударной волны. Но все это мелочи. Все это не требует внимания.
Коротко пройдясь длинным языком по когтям, сгребая с наростов алые потоки, существо сгорбилось, вновь взрывая ногой почву, готовясь к очередному рывку: рывку к той, на ком уже появилось невидимое клеймо его добычи. Той, что и сама начала высасывать из дента жизнь, стараясь стать охотником. Но этого недостаточно. Недостаточно, чтобы остановить хищника.
Мгновение и тело вновь выгибаясь согнутой в сердцевине иглой, бросается вперед, стремительно сокращая дистанцию. Да. Одного ранения будет достаточно. Всего одного…
Лишь бы успеть.

Ноги легко, точно по ступеням, подняли тело Эйро в воздух, позволяя ей без страха пятиться назад – все выше и выше, неотрывно наблюдая за кишащей впереди сумятицей, открывая с каждым шагом все больший обзор, все больше подробностей, превращая ее более в зрителя, чем в непосредственного участника битвы, которым она должна была быть. Которым она и оставалась, тем не менее…
«Серпентес сильна. Ничего не случится, если меня не будет непосредственно рядом», – бледным призраком мелькнуло в мыслях, когда истинное оружие вытянулось, приобретя вид смертоносного копья, сдерживаемого обеими парами рук за древко. Действительно. Что она может внизу? Слишком мало места для трех воинов, пусть два и притерлись друг к другу, слишком много опасности причинить вред фэдэлисам или же Змееликой, слишком велик шанс больших жертв и усилий. Слишком много этих «слишком», главным из которых была невозможность подлых выкидов – главной чертой Жнеца в поединках, главным ее пороком. Но у каждого своя правда ведения боя, разве нет? А теперь… Теперь оставалось лишь дождаться подходящего момента...
Раз. Пальцы разжались, выпуская вытянутую "стрелу" копья из рук, вынуждая его стремительно падать, ускоряясь под волей своей хозяйки…
Два. Мгновения сплетались воедино, превращаясь в нарастающие друг на друга секунды, складывающиеся во время. Война – это по большей части терпения и страх. Так всегда...
Три. Сталь легко вошла в плечо дента, пригвоздив его к земле, так и не позволив настичь Змеязыкую, срывая с него плащ скорости, вынуждая взвыть обезумевшим волком, вцепившись в древко, безрезультатно пытаясь его сломать пополам.
– Убей его, Неблагая, – безапелляционно прошептала Эйро, рассеивая Безродного на бусины металла, не желая оставаться безоружность, пусть и на краткое время. – Убей.
Раз-два-три, раз-два-три. Втроем не танцуют… Не танцуют обычно втроем.

Отредактировано Эйро (08.05.16 14:46:59)