Когда Атон ступил под полог шатра, деос уже знала о нём всё, что нужно и даже чуточку больше: перед её мысленным взором вмиг промелькнули жадные улыбки, указующие персты и разочарованные гримасы. Что ж, драма была разыграна, а маски актёров – сорваны и смяты, и теперь именно богине ядов волею судеб предстояло разобраться с последствиями любовного буйства.
Если верить знающим, тело мужчины сейчас опутывали сети древнего заклятия, энергетические нити которого расцвели у его сердца, мозга и корня языка. И принадлежи женщина к этим знающим, её работа превратилась бы в дело ювелирной тонкости, при которой чародейка корпела бы сначала у сердечной мышцы Атона, распутывая крепкий пульсирующий кокон нитей, затем проделывала бы загадочные пассы у его висков, вытягивая витые струны магии из серого вещества, и в довершение всего освободила бы язык мужчины, связанный правдой и волей обиженной богини. Но Змееликая была далека от кропотливой работы, требующей колоссального терпения, а значит, в дело вступали иные методы…
“Что за ловкая сестрица!” – Между делом подумала Иннари, встречая гостя белозубой улыбкой. Два золотых зуба, гордость любой гадалки, кокетливо сверкнули в свете свечей. – “И откуда у неё такая игрушка? Славная вещица, я бы тоже с такой поиграла, прокляла бы парочку надоевших клиентов…” – Волны приятных мыслей уже почти захлестнули разум женщины, но та в последний момент не позволила им унести себя к пригрезившимся берегам.
– Проходи, золотой, проходи, сахарный. – Раздался низкий грудной голос, и мадам Акромегалия широким жестом указала гостю на высокий пуфик перед столом. – Вижу-вижу… – Она сощурилась, острым взглядом прикипев к лицу клиента. К слову, от такого таинственного прищура некоторые из клиентов мадам мигом бледнели, другие – краснели, а особенно стыдливые падали в обморок. И немудрено: гадалка смотрела на них так, будто переворачивала всю душу, и искала, искала, искала всё то, за что напроказившим смертным было мучительно стыдно. По крайней мере, именно в таких формулировках помятые клиенты потом описывали свои визиты к непростой мадам.
– Располагайся поудобнее, мой милый. – Снова вступил низкий голос, чёрной патокой он лился из густо накрашенных губ. – Да-а! Дай мне руку, скорее, руку! – Предсказательница нетерпеливо плеснула рукой, цепко ухватилась за мужскую ладонь, а после ещё долго хмурилась и цокала над ней, водя пухлым пальцем по сети линий. – Оч-чень плохо! Вижу твою беду, сахарный, чувствую, сопереживаю тебе, как родному! Но непростое это дело, ой-ой-ой, непросто-о-ое! Тут совет нужен! Испросим его у карт. – И вот уже рука мадам, увешанная массивными перстнями, тянется к стопке засаленных карт. Миг – и они веером рассыпаются по столу; цветистые, яркие, невыразимо уродливые и жутковатые существа пялятся с размалёванного картона на Атона. И, судя по их лицам, добра они ему не желают.
– Слушай! – Чародейка замерла над своим зверинцем, брови на её преисполненном трагизма лице взметнулись вверх. Драматичная пауза начала набирать силу, но вдруг! – Хотя постой. Сначала один вопрос. Как ты считаешь, голубчик, это платье меня полнит? – И Иннари в театральном жесте развела руки, предоставляя мужчине всласть налюбоваться сотканной иллюзией: тучной, дородной госпожой Акромегалией.
“Испытание первое, мой герой: сказать женщине правду”.

Отредактировано Иннари (03.05.2016 20:44:17)

Казалось, всё внутри шатра заходило от хохота дородной гадалки. Бесчисленные хрустальные рюмочки и фаянсовые котики затряслись на своих местах, зазвенели, вибрируя на частоте, именуемой “мадам Акромегалия”. И даже огромный хрустальный шар, возвышавшийся на подставке из слоновой кости, опасно загудел в непосредственной близости от веселящейся чародейки.
– Ох-ха-альник! Ох-ха-альник! Кра! Подлец! Подлец! Подлец! – Зачастил невидимый попугай, завозившийся в прикрытой шалью клетке позади хозяйки. Честно говоря, доведись Атону отдёрнуть шаль, дабы взглянуть обидчику в лицо, лица бы он там не обнаружил, так как госпожа Галия, уверявшая всех и каждого, что в клетке сидит “премилый попугайчик”, бесстыдно врала. На самом деле в клети вальяжно расположилась лучшая подруга богини и по совместительству её верный меч – звонкая Паника. Но ничто не мешало проказливому клинку время от времени оскорблять клиентов из-за спины гадалки, громко чистить несуществующие перья и распевать дурные песни на разные голоса. Словом, две затейницы прекрасно дополняли друг друга в этом душном, пропахшем ладаном мирке и отводили душу, как могли.
– Я совершенно с тобой согласна, голубчик! Совершенно! – Смогла наконец выговорить чаровница, смахивая с густо накрашенных ресниц выступившие слёзы. – Что ж! – Лицо её сморщилось, однако чуткий наблюдатель (при должном объёме опыта, разумеется) сумел бы угадать в этой жуткой гримасе попытку необъятной провидицы лихо подмигнуть. – Решим эту проблему! – И с этими словами женщина закрыла глаза, глубоко вздохнула – волны моря “Акромегалия” мигом заходили ходуном – и замерла. Но Пресвятой Демиург, что тут началось! Кожа на лице чародейки вдруг пошла рябью, сделалось пластичной и… потекла. Трудно вообразить нечто более ужасное: мадам Галия буквально оплывала на глазах, точно огромная сальная свеча, снедаемая диким жаром. “Воск” сходил с её щёк, стекал с дородной шеи, стремительно убывал из области груди и живота. Казалось, безумию не будет конца, однако вот чудовищная женщина улыбнулась, встряхнулась всем телом и открыла глаза.
– А-ах! Как тебе, милый? – Не без удовольствия промурлыкала обновлённая чаровница, оглядывая себя. – Нет, ещё вот так! – И платье, подвластное воле иллюзионистки, моментально уменьшилось на несколько размеров, ладно прильнув к телу Акромегалии. – Да, теперь, пожалуй, всё. – Пальцы в привычном жесте подправили размазанную помаду. – Мы рабы наших глаз, мой сахарный. Немного иллюзий, чуточка магии материи – и из бо́льшего количества людей можно верёвки вить. Удивительно, правда?..
Предоставив Атону время для размышлений, Галия тем временем занялась картами: руки её легли на разрисованный картон, с нежностью огладили засаленные уголки.
– Так, поглядим… – И гадалка, шепча нечто невразумительное, протянула руку к первой карте из раскинутого на столе пёстрого веера. – Дивно! А скажи мне, милый, чего ты боишься больше всего на свете? – Как бы невзначай осведомилась чародейка, припечатывая карту к столу.
С размалёванного картона на Люминуса жизнерадостно оскалился череп.

– Нравится-нравится, – кивнула Атону Акромегалия, всё также сидевшая напротив него, – но вот только, будь добр, сахарный, следи за своим хвостом. Этих котиков я полжизни собирала!
Вышеозначенным котикам, правда, слова сейчас не давали, однако, будьте уверены, бедняжки изо всех сил таращились на возмутителя спокойствия – в их голубых слезливых глазках плескался немой укор. А пушистый комок, волею художника распростёртый на фарфоровой тарелочке, так и вовсе, казалось, сейчас взорвётся от возмущения (хотя мадам Галия не исключала того, что причиной корч несчастного животного стал вовсе не хвост антиквэрума, а неуёмная фантазия творца, помноженная на отсутствие таланта).
Но, право, необходимо было отвлечься от этих фаянсовых бесенят, ибо ворожба, совершавшаяся в их присутствии, требовала непосредственного внимания гадалки. Тряхнув кудрями, женщина перевела взгляд на Люминуса, избежав тем самым участи тысяч домохозяек, загипнотизированных котиками до полного отупения.
– Забвения? – Провидица улыбнулась. – Это мы можем устроить! – И с этими словами она резко подалась вперёд, вцепилась пальцами в плечо клиента и, подмигнув, телепортировалась вместе с ним в одно богом забытое местечко.
Миг – и полог шатра откинул жабоподобный служка, крутившийся у входа.
– Блбп? – Дёрнулось его адамово яблоко.
– Госпожа удалилась по делам. – Заученным тоном сообщила ему Паника. Голос её вновь звенел закалённым металлом.
– Бл? Бла-а! – Раскрылись зазубренные жабры.
– Клиент жив.
– Бгра-а!
– Иди. – Устало звякнул клинок, притаившийся в клетке. – Охраняй. Ах, да, как же это… служить? СЛУЖИТЬ!
Огромные глаза слуги несколько раз сморгнули, и Квэ́кек, зачарованный звуками знакомого слова, лизнул напоследок одного из фаянсовых котиков – пока никто не видит! – и был таков.
***

Люминуса встретила темнота. Где-то внизу прокашлялись, и родник голоса Иннари отверзся. Речь её зажурчала торопливо, слова зачастили, перескакивая с камень на камень. Неудержимые, они срывались в поток женских мыслей, выныривали, и, дрожащие, продолжали нести мужчине волю богини.
А богиня… богиня была напугана, ибо место, объявшее их своей чернотой, невероятно напоминало ей о собственных годах одиночества. Но не время было тонуть во страхе веков, время было учить правдолюбцев лгать.
– Чтобы освободить твоё сердце, связанное правдой, нужно напомнить ему, почему ты лжёшь. А ложь, как ни странно, рождается из храбрости. Да-да! Отважные герои – вот лучшие лжецы! Их ложь первозданна, первостепенна, жизненно необходима, так как без неё они погрязнут в своих страхах. – Вдох. Женская рука касается колена костяного монстра. – В этих пещерах живут создания, что питаются страхами. Победить их – значит, заговорить своё сердце, убедить себя, что ты выше собственных страхов. Это – твоё первое испытание. Докажи им, что забвение не страшит тебя. Ступай. И помни: говори, всегда говори, пытайся! Иначе они сожрут тебя, милый Люминус. Иначе сожрут. – Последнее слово повисло в затхлом воздухе, мгновение – и перед глазами путешественников уже сплетается туманная фигура первого существа. Его глаза горят на зыбком лице подобно раскалённым добела звёздам. Тонкий палец манит жертву к себе.
– Тебя забудут. – Шепчет путаник. Голос его вязок и тих. – И ты забудешь… Забудеш-шь… – За спиной его взметаются новые свечи чужих силуэтов. И все они вслушиваются в душу Люминуса. Все.
Едва уловимое движение воздуха – и Иннари исчезает, в очередной раз оказавшись неспособной столкнуться с собственными демонами. Теперь Атон предоставлен самому себе. И веренице туманных чудищ, растянувшейся до самого выхода.
Выход этот ждёт его, пусть и заваленный камнями, но овеваемый живительными потоками свежего воздуха. Ждёт. Но дождётся ли?

Поляну, на которой обосновалась Серпентес, заливал солнечный свет. Огромные тяжёлые шмели копошились в сочном клевере, их гудение, казалось, заполняло собой весь мир. Ари лежала на узорчатом покрывале, лениво наблюдая за особенно пухлым шмелём.
– Его долго нет, госпожа. – Подала голос Паника, призванная Иннари не так давно. Ресницы женщины дрогнули, и та перевела взгляд на говорливый клинок: тот кутался в пёструю ткань, безуспешно пытаясь соответствовать расцветке весёленького сервиза. Чай остывал. Атон запаздывал. И кусочки сахара, красиво разложенные тут и там, уже начали привлекать внимание суетливых муравьёв.
– Я не… я не пойду туда. – Упрямо произносит богиня, взглядом впивается в камни, завалившие выход из проклятой пещеры. Камни ответствуют Ари молчанием. Они холодны и недвижимы.
– Вы боитесь, о губительница? – Дерзит железка, и древняя вскидывается, зло сверкает потемневшими глазами: “Тебе ли не знать, чего я боюсь?!”.
Повисает обиженное молчание. Муравьи, пользуясь моментом, оттаскивают первый кусочек сахара, осторожно огибая ладошку богини.
– Пять минут. Мы подождём ещё пять минут. – Ари, уязвлённая чужой обидой, говорит тише, чем обычно. Паника не возражает ей, ибо той ведомо, что Неблагая и вправду боится, ужасно боится снова спуститься вниз.
Летний день тонет в молчании. Муравьи методично мародёрствуют в тени заварочного чайника. Шмели пируют в клеверовых башнях.
Ари путает пальцы в цветастых шелках, жесты её навязчивы и нервны.
Спустя семь минут и девять с половиной похищенных кубиков сахара (Иннари всё же успела откусить один кусочек) она откидывается на спину, взором теряется меж облаков. Небо, ясное, нежное, чистое, словно созданное только что, удерживает внимание богини ещё несколько драгоценных секунд, но вот она закрывает глаза и проваливается во тьму.

***
Там, где я был, так долго не было света.
Я оставался один на чужих берегах.
Моё солнце не здесь, оно просто прячется где-то.
Но каждый новый мой шаг будет шагом в его лучах.
Астральная проекция, сотканная волей деоса, склоняется над Атоном. Тело её напоминает облака, с которыми Златоглазая попрощалась совсем недавно: лёгкая, невесомая фигура парит над растрескавшимися камнями, одежды вязким туманом увиваются за ней. Иннари, честно говоря, сражена столь неожиданным преображением, так как ни разу ей ещё не случалось представать перед почитателями в подобном виде. Однако здешние пещеры, видно, таят ещё немало чудес. Но богине слишком страшно, чтобы думать сейчас и об этом. Кроме того, главное чудо этих пещер в данный момент нуждается в её помощи.
Голос видения тих, но отчётливо различим.
– Поднимайся, Атон. Вставай! – Магия отзывается эхом в каждом слове Иннари, изменяя звуки её речи, играя ими, словно бард – послушными струнами. Женщина смутно осознаёт, что знакомец, наверное, даже её не узнает: так сильно исказило зеркало пещер её суть, однако от дела своего не отступается. – Дент тебя задери! – Шепчет нежное создание, разливаясь жемчужным дымом. – Если ты сейчас не встанешь, Атон Люминус, я заберу тебя с собой в вечность, рассчитанную только на самых мерзких деосов! Поднимайся! Ах… – Колкие слова застревают в горле: только сейчас богиня осознаёт, как тесно их обступили местные падальщики. – Назад! Пещерные крысы! Назад! – Рявкает женщина, разом как-то съёжившись подле Атона. Где-то впереди пианино заходится какофонией диких звуков. – Он не боится вас! Мы… не боимся… – Одна из тварей протягивает когтистую лапу к Иннари, и сердце женщины ухает куда-то вниз.
“Вечность, рассчитанная только на самых мерзких деосов… Я не… Не хочу туда. Не смогу. Снова...”

*Текст песни by Игорь Б.