. . . . . . .Убирайся прочь, засранец! Если еще раз что-то вякнешь про мою сестру, клянусь всем, чем только можно, что оторву тебе уши и запихаю их поглубже под твой хвост! Ты понял меня, сопляк!?
Дверь с диким хлопком затворилась — да с таким, что Саткрит невольно схватился за пару своих волчьих ушей, уже обозначенных грубым голосом, и чуть не подпрыгнул на месте от громокого звука. Наверное, начинал рассуждать мальчишка, когда поднимался с земли и отряхивал одежду от пыли, ему не стоило шутить про месячные сестры хозяина корчмы. Особенно после того, как речь в импровизированной песне зашла о том, почему в ней плохо прожаривают мясо и подают его гостям с кровью.
Бедный вольфмар даже представить себе не мог, что кто-то способен обидеться на строчки из песни, использованные исключительно для рифмы и благозвучия выдуманного на ходу произведения.
— Кхе. Больно мне надо в твоем клоповнике ошиваться! Сам себе дурак, только что лишился лучшего на свете барда, который твоих гостей довел бы до эйфории чудесной музыкой! Давай, иди сюда, я сам тебя подальше швырну! Мудак! Говно! Жопа! — на последнем издыхании выругался Саткрит.
Поправив одежду, он развернулся и шустро зашагал прочь от заведения, боясь, что его владелец сейчас действительно выйдет, приняв вызов, и направится к нему.
— Придурок! Чуть не сломал мне инструмент! — бросил эссемэир через плечо уже на приличном расстоянии.
Присев на уличной скамье, он «заботливо» обнял драгоценную мандолину и бережно вытер ее рукавом от грязи, которая попала на деку. Какой бы расе не принадлежало существо, кинувшее ее на улицу вслед за худощавым телом мальчишки, оно явно было черствым, приземленным, лишенным любви к искусству. Пусть вещь не принадлежит тебе, но разве можно так обращаться с музыкальными инструментами? Даже в том случае, если под звучание струн одного из них распевалась песня, унижающая твоих родных и близких аморальной пошлой шуткой?
Саткрит решительно не понимал подобных людей, равно как и то, почему они обижаются на веселенькую песню. Неужели нынче никто не в силах посмеяться над самим собой? Или же они все завидуют таланту славного мальчишки?
Вольфмар больше остального склонялся ко второму варианту измышлений.
— Ах, до чего жесток стал ко мне мир! — преувеличенно вздохнув, он оплел мандолину тканью чехла и, закинув за спину, устремился в скитания по улицам города и его окрестностям. Спать среди темных закоулков ему не хотелось, хотя когда-то мальчишке приходилось поступать именно так. Однако, то время давно прошло и теперь он не был таким же беспомощным ребенком, как раньше.
Вольфмар появился в третьей за вечер таверне в самый разгар вершившегося в ней веселья. Уставший, измотанный, успевший попасть уже минувшим днем под сильный дождь, Саткрит не испытывал ни капли желания присоединяться к остальным. Он удрученным взглядом окинул длинноволосого парня, который танцевал на столе, нервно передернул ушами от вида подобного представления и присел на пустующую скамью поодаль ото всех.
Откинувшись назад, бард-разбойник уже практически задремал с выражением неподдельного недовольства на лице.
— Э-э-эй, лэди... а что это мы тут сидим? А чего это мы тут скучаем? Не порть веселье, иди сюда... сейчас...
— Аэ... чо? — сонным голосом выпалил Саткрит, поднимая глаза на человека, который потревожил его покой.
Больше всего на свете ему не хотелось выслушивать укоры в свой адрес о том, что своим кислым выражением физиономии он портит настроение весельчакам-гулякам. По меньшей мере из-за того, что вольфмару было плевать на остальных и то, как он влияет на их настроение.
Он накренил голову вперед, мысленно пытаясь ухватиться за остатки прерванного сна.
— Отсоси у коня, ублюдок, — безынициативно выдохнул Саткрит, но в следующий момент был бесцеремонно схвачен за руки и оторван от скамьи, что осознал не сразу.
Парень, не замечая данного ему в грубой форме отказа на новый танец, потащил его на середину зала, где, обняв его за талию, закружился в темпе вальса, а сам обескураженный мальчишка, только и успевший, что протестующе воскликнуть, даже не подумал сопротивляться до того времени, как осознал, что происходит.
Его — парня, — пригласил на танец другой парень, вдобавок перепутав с девушкой! Ничего в мире не могло разозлить Саткрита сильнее, чем подобная путаница, в которой он даже не пытался вынужденно притвориться противоположным полом.
Кроме того, извращенец оказался из породы тех людей, которых не волнует чужое мнение, покуда алкоголь с избытком теплится в их организме. Однако опьянение танцора не было тому оправданием перед Саткритом, затаившим глубочайшую обиду. Повинуясь тем действиям, которыми парень толкал его на танец, эссемэир был вынужден смириться со своей участью, решив, что хотя бы отдавит ему ноги за подобную наглость.
— От тебя пахнет, как от мокрой болонки, — процедил он сквозь зубы после того, как в четвертый раз мазнул носом по свитеру пьяного паренька.
Вольфмар в буквальном смысле напоминал сейчас тряпичную куклу: ведущему в их компании танцору было достаточно совершать все действия и задавать темп, а Саткрит, повинуясь задаваемой инерции, подчинялся исключительно хаотичному направлению в движении.
Когда нахала оттащили его же друзья, Саткрит был вне себя от радости.
Припав на четвереньки и прикрыв ладонью свой нос, за который его цапнули напоследок, он грозно зашипел на извращенца, а в следующую минуту спешно ретировался в темный угол заведения, не желая показываться кому-то на глаза после случившегося.
Но просто так оставлять все это он не был намерен.
— Вы в порядке? — раздался вскоре голос рядом с эссемэиром.
— В порядке? В порядке ли я!? Да я тебе сейчас мандолину в задницу протолкну, будешь знать, в каком я порядке! Пошла прочь, не мозоль глаза, глупая женщина!
Удостоившись в ответ громкой пощечины и презрительного фырканья со стороны служанки, напрасно проявившей беспокойство к мальчишке, Саткрит тут же успокоился и, прикрывая ладонью горевшую щеку, в скором времени покинул заведение вслед за «танцором вечера» и его друзьями.
Держась от них на приличном расстоянии, воришка с волчьими ушами решил следовать до конца за компанией, пока душа не утихомирится с буйствующим решением стребовать с виновника сатисфакции за случившийся конфуз.
— Сволочь! Значит, ко мне шары подкатывал, а теперь с какой-то бабой флиртует!.. — сердито пробурчал Саткрит себе под нос, лишь в следующую секунду до яркого румянца на щеках задумавшись, а почему его вообще подобное волнует? Перед ним был обыкновенный пьяный извращенец, который прилюдно оскорбил его, унизив, как парня. Не было в Месоре такой традиции, чтобы во время застолья парни приглашали на танец парней.
— Кхе. Да я ему яйца отрежу, запихаю в баночку и на тумбочку рядом поставлю, чтобы утром это было первым, что он увидит! Да я его... ему... Я!.. — поджав губы, Саткрит был вынужден смириться с тем, что и не подумает осуществить любую из своих угроз, когда наступит подходящее для этого время. Природа трусливой тряпки, думающей только о себе не подходила для того, кто был готов совершить кровавую месть, да и сам характер обиды совершенно не способствовал экзекуции подобного рода.
Но он всегда мог обокрасть наглеца и быть довольным тем, что хоть как-то ему напакостил. А перед уходом можно было бы и вовсе еще в тапки нагадить, для полноты картины.
Так, проследив за гостиницей, в которой остановился неприятный Саткриту тип, он быстро отыскал нужную комнату и при помощи отмычек расправился с ее замком. Дело оставалось за малым: расправить мешок и сложить в него все ценное, что найдет, а затем подкрасться к спящему весельчаку и нарисовать тому что-нибудь на лбу.
Отредактировано Саткрит Хельм (24.04.16 23:25:45)
Его рука скользит по лицу, пальцы чертят невидимую линию по виску и смахивают прядь, прикрывающую бровь. Её ресницы чуть дрожат, губы то тянутся в нерешительной улыбке, то сжимаются в строгую линию, как если бы она сама себе запрещала думать о чем-то излишне радостном. Черноволосая дева в окружении роз, подол платья которой треплет ветер. Мужчина, что прижимает её к себе так сильно, будто бы желает спрятать от всего мира... 
Риметаргиум ловил себя на мысли, что ему не нравится когда вокруг супруги трутся другие мужчины. Элета общалась со всеми отстранено, со снисходительной улыбкой на губах не нарушая их договоренностей. С той же холодной отстраненностью первозданная могла в любую минуту возвести стену между ними. Неведение не нравилось духу. Лета держала его на расстоянии, не доверяя, это било по самолюбию графа Таргума.... 
Всё шло по плану. Планшет с кодами доступа к различным уровням Элизиума был взломан, большая часть отряда успешно выдала себя за новоприбывших работников станции и внедрилась, карта доступа к консоли была там где и должна — приклеенная жвачкой к стене возле выхода. Как только прочие присутствующие вышли из отсека, человек в белом халате показался из-за двигателя... 
Приятный, пустой и прохладный. Чистый. Настоящий. Каждым тонким шелковым жгутом обнимавшим тело своей верховной жрицы — лоскуты чернильной тени с приятным трепетом касались Марселин, будто осиротевшее дитя наконец воссоединилось с родителем. Каждое ее слово порождало в воздухе невидимые вибрации, раскачивающие чернила пространства, и каждое слово формировало отдельный сгусток, счастливо улыбавшееся из комфортной пустоты... 
В общем и целом было в словах некроманта зерно истины. Жизнь и правда непредсказуема, Тресса это не раз проверяла на собственной шкурке. Смерть в этом плане понятнее и управляемее, факт. Да и ментальные блоки дают сбои и наложение программ. Как подопытная пташка одного из таких, девушка помнила моменты своеволия своего поведения, когда внутренние мотивы перекрывали зов основной программы... 
Значит, что я вступаю в противоборствование с монстром. Ради безопасности. Своей же. А не чтобы помогать тем двоим. Так я их не знаю. Незнакомы они мне. Вот поэтому. И может они на деле такие. Что скормить их какому-нибудь чудищу будет верным решением. А и ещё. Я сомневаюсь. Что смогу далеко убежать. И остаться незамеченным. Тем более, я не летаю... 
