В жизни бывали моменты, когда казалось, что смерть цепляла своими костлявыми лапами, пытаясь забрать с собой, когда она приходила и останавливалась у изголовья, казалось, ждала, но не трогала. Ей не нужна была борьба: она хотела заполучить его сдавшимся, признавшим своё поражение. Но раз за разом Лорен сопротивлялся ей, зная, что в этой жизни у него ещё много незавершенных дел, что он ещё нужен, если не кому-то конкретно, то по крайней мере себе — это точно. Сопротивлялась и его непокорная натура, его нежелание кому-то подчиняться. Он всегда признавал только себя хозяином собственной жизни, но никогда не дрожал над ней, как часто бывает из-за трусости. Он просто не хотел уйти, не попрощавшись, бросив того, кому обещал, на произвол судьбы. Но Кёри всегда знал, что не известно, когда то ли пуля в висок, то ли нож в спине, а, может, что-то ещё заберет его из этого мира. Он всегда знал, что естественной смертью ему не суждено умереть и без малейшего страха вступал в противостояние, с кем бы то ни было. И не важным было то, что противник силен, опасен или влиятелен. В такие моменты ему было всё равно.
Встреча с климбатом не оказалась исключением из этого правила. Лорен не знал, что на него самого нашло, но дрался он так, будто защищал от этой твари родную семью. Казалось бы, выбор был не велик, но Штейлес всегда поступал по совести. К тому же, проблемы с Синдикатом ему не были нужны. А ведь обязательно возник бы вопрос: был на базе по официальному приказу, но защищать разработки не стал? Не чисто ведь и очень сомнительно. Тогда не миновать допроса, а, может, и пыток. О том, что Синдикат любыми способами выбивает информацию, было не сложно догадаться, один раз спустившись в подвал. Да, Лорен мог пролезть незамеченным куда угодно, а подвалы не были особо защищены от внешнего вторжения в пределах главного здания Синдиката. Так что представшая перед саэтэрусом картина, мягко говоря, не вдохновляла. Она даже заставила его пересмотреть свою тактику заново, но никак не смогла заставить информатора отказаться от своей идеи и перестать грызть корни организации. Если уж он поставил перед собой эту цель, то добьется её во что бы то ни стало.
Минуты, часы и дни, прошедшие после встречи с Мазуриданой, Лорен почти не помнил. Его память зафиксировала всё ровно до того момента, когда климбат скрылся из виду, а дальше просто отрубилась, ни коем образом не пытаясь выполнять свою функцию. О том, что за время, пока дрался с климбатом, полностью загнал свой организм, Лорен узнал очень скоро. Даже когда раны более менее затянулись, он не смог не только покинуть больницу, но даже встать с кровати. Казалось, что он умер и возродился, но в самом жутком состоянии. Его реабилитация заняла намного больше времени, чем предполагалось, а сам Синдикат потратил на восстановление своего охотника немалую сумму, значительно превосходящую ту, на которую рассчитывал. Но делать нечего, ведь саэтэрус все-таки защитил ценные разработки, и Гитал не собирался экономить на полезном сотруднике. Но Лорен прекрасно понимал, что не всё так радужно, как кажется. И первое, что беспокоило его, а также могло стать причиной больших проблем, было то, что документы, за которыми он и явился тогда на базу и благополучно украл, пропали. В том, что их забрал климбат, Лорен очень сомневался, ведь тварь не видела, когда он их убрал во внутренний карман куртки, да и цель её была совсем другая. Потерял, пока дрался? Возможно. Но была ещё одна, самая плохая версия. И именно о ней Лорен предпочел думать: эти документы могли у него найти, пока осматривали его перед тем, как доставить больницу. А, если это так, то у саэтэруса намечались большие проблемы. Но так или иначе, когда Лорену передали приказ начальника явится на разговор, информатор понял, что ситуация складывается не лучшим образом. И стала еще хуже, когда Штейлес узнал, что будет отчитываться не перед Гиталом, а перед Тристандом Бэлмонтом. Нет, все бы ничего, но этот тип славился своим крутым нравом, бешеным характером и неуёмным желание убивать. Да, именно так, но в Синдикате он делал это законно, если убийство можно считать чем-то таким, и в первую очередь потому, что сам являлся этим законом. Отправить на пытки, чтоб узнать какую-то кажущейся важной деталь? Да, пожалуйста. Казнить за то, что упустили артефакт истеричного клиента? Да, проще простого. Хотя Тристанд не занимался охотниками напрямую, в то время, пока Гитал отсутствовал, занимал его место. И этот раз оказался именно таким.
Пока Лорен шёл к кабинету начальника, он думал о том, что следует говорить, а что — нет. Но ситуация усложнялась тем, что информатор не знал ничего о том, что известно самому Тристанду. И поэтому мог проиграть в этом неравном поединке. Все законы и права Синдиката были на стороне начальника, а у Штейлеса их не было. Именно сейчас, пока на секунду остановился перед дверью, ведущую в кабинет Тристанда, Лорен осознал, насколько мало будет зависеть от него самого. Этот тип может сделать с ним, что угодно, в его руках в полном смысле слова жизнь Лорена. Этого саэтэрус никогда не мог терпеть, но сейчас придется показать, что смирился, как бывало, когда оказывался привязанным на допросе каких-нибудь преступников, которым перешёл дорогу и случайно попался. Однако тем преступникам было далеко до Тристанда, и это факт. С таким хищником Штейлес ещё не сталкивался.
Едва войдя в кабинет после необходимого стука, Лорен натолкнулся на взгляд, которым обладают только те, кто привык считать, удачный день или нет, измеряя его количеством жертв. Этот жуткий образ проявил себя даже с первых тонов голоса Тристанда. Глухо отдающий сталью, слегка хриплый, твердый, ни разу не мягкий, поражающий своим спокойствием и уверенностью. И эта уверенность чувствовалась в позе и в движениях самого трансдента. В этом образе ни что не противоречило, а являлось скорее единым целым, отточенным годами и доведённым до совершенства. Как именно посмотреть, насколько прищурить глаза, как наклонить голову или же поменять свою позу — всё это не казалось искусственным, хоть и было отмерено до миллиметра. Этот начальник являл собою настоящую опасность, и каждое его слово сквозило скрытой угрозой. То, что мог на счет "раз" убить и не пожалеть, сломать жизнь или бесповоротно испортить её, подмять под себя и раскрошить на миллионы осколков, читалось в его жёлтых глазах и звучало, пожалуй, единственной противоположностью его белым, как снег, волосам.
Лорен остановился перед столом начальника, бросив на Тристанда взгляд, затянулся, докуривая сигарету и, выдыхая дым, затушил её в пепельнице, стоящей перед трансдентом.
— По какому поводу звал? — зеленый глаз чуть сверкнул, а в голосе не чувствовалось ни грамма подобострастия. Может, в нем и была доля вызова, но пока что неясная, не намекающая на что-то большее.

Отредактировано Лорен Штейлес (03.05.2016 12:04:51)

Взгляд начальника не обещал ничего хорошего, начиная с той самой секунды, когда только остановился на саэтэрусе, перешагнувшем порог. В этих жёлтых, хищных глазах можно было прочитать очень многое, но только то, что позволил бы сам Тристанд. Этот начальник был сущей тварью, похуже любого монстра, и в этом не стоило сомневаться, даже слушая его речь, его тон, где слишком ясно сквозило намерение подчинить и только потом сделать всё, что угодно. Того, кто отдается против своей воли или же по своей, при этом не сопротивляясь, можно убить, можно сделать своим рабом, марионеткой, слугой, можно сломать, уничтожить или что-то другое, но не считаясь с мнением этой самой подчиненной личности. И Тристанд это умел, однако сейчас у него явных причин на то, чтобы поступить так с саэтэрусом, не было, поэтому Лорен был в относительной безопасности, которая грозилась исчезнуть при первом же неудачно или неправильно сказанном слове, которое могло в какой-то мере породить сомнение со стороны начальника. Штейлес давал себе отчёт в том, что это игра не по его правилам и, если что-то скрывать, то делать это незаметно, а для этого не только каждое слово, но и само поведение должно быть убедительно и не вызывать никаких сомнений. Однако этот начальник будет придираться, провоцировать, цепляться к словам. Лорен, мягко говоря, не был готов к этому бою, потому что не знал, что именно говорить, однако морально все же подготовил себя, понимая, что биться придется до последнего. Главное, чтобы после этого разговора не досталось невиновным, а остальное вполне нормально. Самым худшим исходом могло быть то, что Тристанд разгадает намерения информатора и убьет его, но это было не так просто, как могло показаться на первый взгляд. Пока что Лорен ни разу не попадался за каким-либо деянием, направленным против Синдиката, поэтому у Тристанда пока что не было никаких оснований пытаться вывести Штейдеса на чистую воду. Но все могло быть иначе, если у начальника были те самые документы. которые Лорен украл. Тогда охотник сильно рисковал, потому что не известно, знает этот трансдент правду или же нет. Не лучшие мысли бродили в голове саэтэруса, пока он смотрел в чёрно-жёлтые глаза начальника и пока слушал его речь, осознавая, в какую ситуацию попал.
— Мне передали, что Вам необходимы подробности моей встречи с климбатом, проникнувшем на базу, — вежливое обращение в противовес тому, что Лорен, войдя в кабинет, даже не поздоровался с Тристандом, и начальник явно это заметил. Но в данной ситуации лучше провоцировать именно таким образом, переключая даже малую часть внимания собеседника на что-то другое, отличное от разговора. Так будет чуть легче избежать слишком быстрого проигрыша. Но также Лорен рисковал не справиться сам, но попытаться все же стоило. Хоть он и был в курсе, что Тристанду может быть все равно до того, как обращаются к нему, но, зная законы Синдиката, ясно прописанные чёрным по белому, да ещё и взрывной темперамент этого типа, не трудно было просчитать, то, как начальник отреагирует на это, пусть даже и не подаст виду, но необходимый эффект будет — это без сомнения.
Следующие слова начальника ясно давали понять, кто здесь главный. Тристанд давил авторитетом, указывая офицеру, где его место, и Лорен не собирался с этим спорить, ведь так будет себе дороже, а глупых провокаций Кёри не переносил. Если он не будет следовать правилам, указанным начальником, то быстро выдаст себя и его прибьют, даже не за то, что украл документы и замышлял что-то против организации, а просто за глупо вызывающее поведение, когда говорят нельзя, а тот, кому запретили, все равно делает это. Глупо ведь, не так ли? К тому же, Тристанд был из тех, кто быстро убирает с пути тех, кто не слушает его. Именно поэтому Лорену стоило молчать, пока трансдент говорил. И первый вопрос сразу указывал направление мысли начальника. Эта хитрая тварь хотела, чтобы Лорен выдал тех, кто условно был с ним за одно, даже не осознавая этого, что при случае можно было не только узнать от них нужную информацию, но и манипулировать самим Кёри. Весьма хитро, если бы не одно но, о чём Лорен и намекнул начальнику, называя имя одного из тех, кто разрешил Кёри присутствовать на базе. По несчастью эта самая личность оказалась убита в какой-то перестрелке пару недель назад, когда Лорен ещё отлеживался в больнице. Кого-то ещё называть Штейлес не стал, зная, что у того, кто разрешил ему, было достаточно власти, чтобы единолично принять это решение. К тому же ни в каких документах не указывалось, что на этой базе есть столь важные разработки, о которых сам Лорен узнал только от самого климбата, ведь цель информатора была другой.
— Благодарю, — одно слово в ответ на любезное приглашение сесть, только после того, как был задан первый вопрос. Подчиненный должен стоять перед начальством и знать своей место, и это Лорен уже понял. Со стороны могло показаться, что начальник просто забыл пригласить собеседника сесть, но на самом деле что-то, да было не так. А у этого трансдента каждое слово и действие получалось будто само собой, так свободно и незаметно, но это всё — выверенная до мелочей игра. И вестись на это не следовало. Стоило лишь взять за главное: "В этом типе все фальшиво," и тогда выдержать его натиск будет проще, чтобы не гадать лишний раз, где иллюзия, а где — нет, просто считая все окружающее ею. В данном случае это было как раз кстати.
Лорен сел напротив начальника на отодвинутый стул, остановил взгляд единственного глаза на собеседнике, который оперся локтями на стол. В этой позе чувствовалась уверенность, с этим не поспоришь. Слова Тристанда застревали в голове, вызывая тысячи мыслей, цепляющихся одна за другую, но не следовало упускать главную нить разговора, целью которого было решение убить или помиловать, и очень многое зависело от самого Лорена. "Защищался убедительно и впечатляюще," — Штейлес мысленно повторил сказанное Тристаном, — "Тебя ведь там не было, тварь, ты не можешь знать." Но вместо этого Лорен предпочел сказать несколько другое.
— Да, это был климбат, и он был сильнее меня. А Вы решили, что я достойно сопротивлялся на основе моих травм, полученных в бою? — Дерзость? Да самая настоящая, но в этом Лорен не мог себе отказать, даже думая о том, что Тристанд даже в глаза не видел Лорена до сегодняшнего момента, но также не мог не представить себя, лежащего без сознания, и Тристанда, стоящего рядом и равнодушно смотрящего на очередную сломанную Синдикатом куклу. Эти два образа слишком противоречили друг другу, но Лорен не выбирал из них тот, который был бы наиболее достоверным. И саэтэрус вполне осознавал, что такой вывод начальник мог сделать, исходя из повреждений, нанесенных хранилищу. но дерзость.. Дерзость..
От усмешки начальника кровь могла бы замедлить свой бег в жилах трансквэрума, но сейчас Лорен пропустил это мимо, судорожно соображая, что говорить. Ведь не мог же он выдать этого климбата. Не мог, ясное дело. "Ты тварь, похуже той. Та хоть по природе ею является, а ты таким стал по собственной воле," — чтобы не сорваться, лучше было думать про себя о том, что хотел бы сказать. Сейчас это очень хорошо помогало.
— Этот монстр не назвал себя. Могу сказать только то, что он был в облике климбата, и этот облик был черного цвета, — Штейлесу было проще назвать общие черты, по которым климбата не найдут, к тому же, этот монстр вряд ли будет разгуливать по какой-то планете, кроме Климбаха, в своей климбатском облике, а это и сведет шансы Синдиката найти его, к минимуму, — Или Вас интересует что-то ещё? — Лорен приподнял бровь, и, следуя примеру начальника, тоже закурил. Все-таки без этого едкого дыма он никак не мог, а сейчас ему никто не запрещал курить, что в какой-то мере радовало. И все было бы совсем не плохо, если бы не было так хреново.

Было бы странно дерзить и надеяться, что начальник никак на это не отреагирует. Нет, вполне себе можно было представить остстуствие какого-либо намека на эту самую реакцию, но это отнюдь не значило, что Тристанду было бы все равно. Он мог элементарно внести Лорена в список тех, на ком отыграется позже, и наказать его за подобное поведение по полной программе. Но, как ни странно, трансдент отреагировал сразу же, и эта реакция звучала, как предупреждение или хуже — как угроза. А ведь Лорен знал, что этот тип прицепится к слову "достойно," которое Штейлес намеренно использовал его как синоним к словам самого начальника, дабы передать их суть в более кратком виде. И что же? Этот блондин повелся, однако взял очень правильный для такой ситуации тон. К тому же, он прямым текстом заявил, что дерзость может принести вред здоровью или жизни саэтэруса. А разве Штейлес не знал? Однако, единственное, что он мог сделать в ответ — это просто усмехнуться, но мысленно принимая сказанные слова всерьез. Да Лорен не собирался играться ни со своей жизнью, ни с чужой, ведь здесь, да и не только, её отбирают очень быстро, стоит лишь чем-то не угодить. А этот блондин съест его, не жуя, если вдруг трансквэрум по-настоящему перейдет ему дорогу. В этом не стоило сомневаться. Хоть Лорен и привык быть начеку, но сейчас ему надо было быть особенно внимательным. И, казалось, что он сейчас шел по самому краю бездонной пропасти. А Тристанд, по-видимому, был уверен в своей победе. Он ясно понимал, что сможет рано или поздно вывести информатора на чистую воду, если тот где-то замешан. Но доказательств каких-либо не было, ровно, как и подозрений, ведь цель начальника была — узнать, что произошло на базе, а не посадить Лорена в темницу. Внутреннее чутье подсказывало информатору, что, если бы Бэлмонт преследовал вторую цель, то Штейлес уже не находился бы в его кабинете, а сидел бы за решеткой — в лучшем случае. Но сейчас их противостояние носило пока что лишь межличностный характер. Да, Тристанд был уверен в себе, а Лорен собирался это оспорить. Причем сделать это в наглую, будто не думая о возможных последствиях. Но ему ли не знать о них? Штейлес прекрасно знал, на что шёл, когда только согласился работать на Синдикат, но разве он готов признать даже сейчас, что ему тогда не оставили выбора? Он всегда считал, что сам принимает решение, но как же он обманывал себя, намеренно или же нет, каждый раз, когда оказывался загнан в какие-либо рамки, словно зверь в угол, и делал выбор, думая, что последнее слово за ним. А ведь многое, очень многое в этой жизни решалось задолго до того, как он узнавал об этом, и, будь он кем-то, связанным с властью, то непременно почувствовал бы это очень скоро. Но кем он был? Чьей-то пешкой? Куклой? Просто ничего не значащей фигурой этого мира? Или игроком? А, может, ни тем, ни другим? Кто ж знает, просто он всегда выбирал свободу.
Стоило признать, что поведение начальника в какой-то степени казалось Лорену странным: его взгляд, мимика и жесты ясно на что-то намекали. И не почувствовать, что симпатизирует начальнику, Кёри не мог. Только вот чем Лорен понравился этому типу? Может, тот уже слышал что-то о нём? Но Штейлес мог поспорить, что его документы Тристанд сегодня увидел впервые, ведь это было не трудно догадаться даже по тому, что Тристанд не знал, как зовут охотника до тех пор, пока не бросил взгляд на листы бумаги и не повторил написанное там имя вслух. Оно, произносимое блондином, резануло не хуже ножа, и Штейлесу на секунду показалось, что это не его, а какое-то совсем чужое имя. Но под ребрами почему-то отозвалась тупая боль только на вполне реальную мысль, что начальник мог бы произнести его имя иначе. Совсем иначе. Взгляд единственного глаза остановился на блондине. Сейчас Лорен сидел перед ним, оперевшись локтями на стол, тем самым сокращая разделявшее их расстояние.
— Я не знаю его имени, — не смотря на начальника, равнодушно произнес информатор, запуская руку в собственные волосы и медленно пропуская их между пальцами, при этом чуть прикрывая глаз. Ему надо было говорить без какого-либо чувства, но и не сухо, потому что такой тон тоже подозрителен. Просто надо сыграть с этой тварью в её игру, принимая правила, и всего-то — на пару часов, может, — меньше. Однако слишком скоро ситуация изменилась не в лучшую сторону. Видимо, Тристанд еще даже не начинал идти в наступление, но с его следующего вопроса Штейлес осознал, что, намереваясь врать, допустил слишком много ошибок, и не все они ему известны в то время, как начальник располагает большей их частью. Кровь на какие-то доли секунды застыла в жилах, когда блондин спрашивал про блок, который Лорен должен был охранять.
— Вы и вправду полагаете, что я не мог почувствовать появившегося на территории базы климбата? Да, я вынужден признать, что это случилось не сразу, и уже успели погибнуть другие охранники. В связи с тем, что они не справились, я должен был покинуть свой пост и остановить тварь. Понимаю, что это было не совсем по правилам, но разве лучше — уничтоженные разработки Синдиката? И какой был бы толк от охотника, который наиболее сильный из всех присутствующих, если он должен сидеть в одной комнате и никуда не высовываться? — Лорен усмехнулся, раскуривая сигарету, и бросая взгляд на начальника. Стоило признать, что он боялся эту тварь, но не по-животному дико, а скорее как-то осознанно, делая выводы и понимая, кто перед ним. Но Штейлес пересиливал этот страх, не собираясь отвечать под его гнетом, однако ж зная, что это лишь его личная проблема, которая ни коем образом не касается начальника. Ощущение, что Лорен был перед Тристандом препарированной лягушкой, не покидало саэтэруса, но и давало ему силы противостоять. Это был вызов, который начальник ещё не принял.

В каждом слове своего собеседника Лорен ощущал какой-то подвох. Казалось, что он вот-вот проступит через идеально подогнанные друг к другу слова, которые являли собою одну сплошную и очень опасную иллюзию, называемой речью. Они застревали в голове, подчиняли себе ход мыслей, заставляли задумываться о смысле, который несли. Они, словно яд, парализовывали, готовые в любую секунду убить. Наверное, Лорену было бы слишком больно потом, если б он не понял это всё сейчас, но из-за этого и находился в постоянном напряжении. Разве мог он ждать от этого чудовища во плоти чего-то адекватного, нормального и человечного? Конечно же нет, однако этот блондин мог расположить к себе и заставить доверять, и поэтому Лорен на какие-то доли секунды потерял бдительность в тот момент, когда Тристанд согласился с ним. Подтверждение, пусть и сказанное с каким-то другим смыслом, звучало слишком неожиданно и, пожалуй, неестественно. Штейлес проводил взглядом начальника, пока тот вставал, мысленно проклиная все на свете. Когда этот хищник сидел и когда их отделал друг от друга стол, Кёри был в относительной безопасности, которая сейчас моментально исчезла, будто её никогда и не было. Стук каблуков впечатывался в мозг, отбивая инстинкт самосохранения, который, к слову, у Лорена существовал в какой-то своей особенной манере, настолько специфической и странной, что это можно было посчитать это за его полное отсутствие. Начальник обошел препятствие в виде стола быстрее, чем Лорен успел бы среагировать, но саэтэрус и не собирался что-либо предпринимать. Сейчас от него не зависело ровным счетом ничего и оставалось лишь надеяться на благоприятный исход и на своё вечное везение. Когда Тристанд остановился сзади, внутри саэтэруса будто что-то оборвалось, так неотвратимо и болезненно, как будто ему прямо в нутро воткнули острый, как бритва, нож. Ведь начальник просто встал за спиной, но это казалось сродни приговору. В воцарившейся на мгновение тишине комнаты Штейлес отчетливо слышал, как с тихим, почти не слышным лязгом наехали одна на другую пластины крепкой брони, частично закрывающей тело трансдента, и слышал, как скрипнули его перчатки. Сейчас Лорен не мог видеть собеседника, и лишь ощущал его тяжелое, почти гнетущее присутствие, и, казалось, что в кабинете даже свет стал более приглушенным и тусклым. Тени, словно в ожидании чего-то ужасного перестали плясать на стенах и затаились каждая в своем углу. Однако сейчас Штейлес знал, что не получит ни ножа в спину, ни подлого удара сзади. Его смешанные чувства, сейчас почти что заполнившие его сознание до краев, были порождены совсем не этим. Офицер прекрасно понимал, что все идет к его собственному провалу, но, с другой стороны, эта поражающая своей мощью власть заставляла дышать глубже и чаще, будто после долгого бега. Сейчас, когда Лорен не видел начальника, его восприятие обострилось, если не до предела, то достаточно для того, чтобы слышать каждый, даже самый тихий звук, нарушающий тишину кабинета и чтобы ощущать малейшие изменения настроения начальника. От того момента, как Тристанд остановился позади охотника, до того, как заговорил, прошло всего пара секунд, но Штейлесу этого хватило, чтобы слишком отчетливо почувствовать его силу, неразрывно связанную с желанием убивать. Слова, сказанные им, резанули с новой силой, и Лорен закрыл единственный глаз. Где-то внутри негреющим огнем разлилось жесткое предчувствие и осознание того, что он все-таки проиграл. Вот так просто и позорно, даже не начав толком сопротивляться, а ведь его противник даже не приложил никаких усилий. Боль сменилась отчаянием, потом — упрямым желанием идти до конца. Нет, Лорен так просто не сдастся, пусть эта тварь и прижмет его ещё сильнее, пусть пригрозит, пусть будет пытать. Он не скажет. Не скажет, что он информатор, что достает даже самые секретные документы, что собирает компроматы, что грызет корни Синдиката. Если Тристанд узнает об этом, то если не убьет его, то заставит работать на свою организацию, а этого Лорен не мог себе позволить. Он слышал, как Бэлмонт сделал шаг вперед, и теперь вполне разумно мог предположить, что начальник оказался прямо за его креслом. Перчатки блондина тихо скрипнули, когда тот оперся на спинку позади Лорена. Штейлес вдохнул чуть глубже, и почти сразу же почувствовал, как стальная хватка сомкнулась у него на горле, перекрывая доступ кислорода и бросая сознание в панику, подстегнутую почти животным желанием выжить. Сила, с которой информатор оказался отброшен на спинку кресла и придавлен к ней, поражала и была способна без проблем заставить того, кто слаб духом, безоговорочно подчиниться. После удара о спинку кресла по позвоночнику пролетела боль, вгрызаясь прямо в мозг и разрывая строй мыслей, которые и так его с трудом сохраняли. Следуя грубому и уверенному движению чужой руки, Лорен откинул голову назад, полностью открывая горло и словно подставляя его, а взгляд единственного глаза потонул в черно-желтой палитре, пересекаемой узкой линией зрачка.
— Я рассчитывал его сразу остановить, — тихо проговорил Лорен, когда Тристанд чуть отпустил его горло, словно давая право на слово. Звучало глупо, да, но информатор на самом деле именно так и хотел, он даже не предполагал тогда, когда только столкнулся лицом к лицу с климбатом, что база может понести таки убытки из-за его боя, — Я.. я не знаю.. Я не думал, — Ему ли такое говорить, но тем не менее это всё являлось неоспоримым фактом. Ведь Штейлес не мог тогда предположить, что всё именно так закончится. Он даже не знал, что у него самого будут такие страшные травмы. Наверное, он хотел сохранить этот архив, но разве от него что-то зависело, когда выбор был — проиграть и быть убитым, или выиграть и спасти разработки?
— Дались вам эти документы! — Лорен никак не ожидал, что его могут обвинять в чем-то подобном. Нет, пусть он и имел что-то против деятельности Синдиката, но никогда бы не стал действовать таким образом. Ведь подобное не имело бы смысла и лишь поставило бы его самого под удар, — Я даже не знал, несколько хорошо они защищены. Это вышло случайно, — На секунду Штейлес замолчал, закрыл глаз, словно собираясь с мыслями, и глубоко вдохнул. Что уж и говорить, а в таком положении было бы и правду сказать трудновато, не то, что врать, — Я не хотел с ним драться именно там, климбат меня сам увидел и напал. Что мне оставалось делать? — Штейлес теперь смотрел прямо на блондина, не теряясь в его взгляде и не признавая его власть. 
— Отпустите, — это слово прозвучало негромко, но уверенно, и Штейлес прикрыл глаз, полностью отдаваясь на какие-то секунды ощущению руки, властно сжимающей его горло, и медленно облизал губы, всё также не открывая прикрытого глаза. Он чувствовал под спиной мягкую ткань кресла, а под ребрами — глухую горячую боль, что теперь грызла его сознание и отсчитывала время до его следующего провала.

Наверное, все-таки лучшим вариантом было, если ли бы Лорен отвечал перед Гиталом, ведь тому начальнику важен был каждый более менее сильный охотник, а Штейлес, к тому же, до настоящего момента неплохо выполнял все доверенные ему миссии. А это напрямую значило, что, даже если бы и были какие-то несостыковки в фактах, Гитал просто закрыл бы на это глаза, полагая, что Синдикат способен при желании уничтожить кого угодно и какой-то охотник не представляет опасности, тем более разработки он защитил. Но тот, перед кем отчитывался Лорен, не был Гиталом и явно имел какие-то свои собственные цели, касающиеся его персоны и пусть и косвенно, но связанные с Синдикатом. Понятное дело: он играл в какую-то свою игру, а Штейлес невольно стал её участником. Но что-либо сделать против этого он не мог, поэтому сейчас оказался в таком положении. Однако ж, ситуация не казалась критической, ведь Тристанд ни в чем не подозревал офицера. После не особо удачного начала общения с блондином, информатор начинал догадывался о том, что у него самого более выигрышное положение и собирался этим воспользоваться при первой же возможности. В первую очередь, такое положение было связано с недостатком у Тристанда информации по причине того, что Кёри был единственным, кто столкнулся с климбатом лицом к лицу и остался жив, то есть он был единственным свидетелем, но к тому же ещё и участником. Таким образом, получалось, что Лорен мог без особых усилий манипулировать ситуацией, как было выгодно ему, соблюдая лишь необходимые рамки, являющиеся общими фактами, которые и были у Тристанда. При таком раскладе основной целью Лорена было узнать, о чем именно знает начальник, но это было затруднительно, ведь он не мог и не имел права сам задавать какие-либо вопросы, не касающиеся линии разговора, а не самого вторжения климбата. Явным было то, что начальник не собирался тратить на офицера слишком много времени, поэтому Лорен рисковал не узнать, что тому известно, и как результат — выдать себя.
Голос Тристанда звучал сейчас более менее мягко, без намёка на сталь, что давало мнимое ощущение, что Лорен идет по правильному пути. Но ведь, держа Штейлеса за горло, начальник как бы напрямую показывал ему, что имеет власть и может сделать, что угодно. Лорен это прекрасно понимал, поэтому лезть на рожон не собирался, тем более все и так было не особо хорошо. Он рисковал даже сейчас, когда отвечал или молчал, но сжимающая горло рука служила лучшим доказательством и подтверждением ошибочности любых суждений саэтэруса касательно ситуации. Тем временем Тристанд чуть отпустил горло своей жертвы, давая почувствовать свободу и снова наполнить легкие воздухом. Ощущение железных когтей, скользнувших по тонкой коже вниз, заставило задержать дыхание, будто информатор ждал неминуемой боли и был морально готов к ней. Но блондин не причинил её саэтэрусу, вместо этого снова сжимая его горло. Дышать опять стало нечем, а концентрация кислорода в крови стала стремительно падать, вызывая тем самым шум и звон в голове. Слова о благодарности вкупе с хриплым шепотом на ухо, и Лорен чуть прищурился, пытаясь не потерять нить разговора, что было весьма и весьма трудно. Воздуха уже ощутимо стало не хватать и причина этому была отнюдь не пережатая рукой трансдента трахея. Лорен чувствовал, как кровь нагревается и начинает тяжело переливаться в артериях, будто увеличивая свою густоту и с трудом следуя ускоряющемуся против воли саэтэруса пульсу. Дальнейшие слова Тристанда заставили информатора задуматься, но лишь на какое-то мгновение, однако Штейлес не стал отвечать, понимая, что свои соображения лучше оставить при себе. Сказать, как и что было, он успеет, но цель была — выяснить, что нужно этой твари. И блондин не заставил себя ждать. Пока Лорен пытался понять себя и своё тело, которое слишком недвусмысленно отреагировало на ощущение этого трансдента рядом, он упустил момент, когда блондин отпустил его горло и взял за воротник. Он не сразу понял, что тот собирается делать, а когда до него дошло, было уже слишком поздно. Тихий звон отлетевших пуговиц и ощущение холодного воздуха кабинета, скользнувшего по обнаженному телу, звучали почти что приговором, который в скором времени будет претворен в жизнь. Штейлес прикрыл глаза, почему-то отдаваясь этому чувству близкой и неизбежной опасности с пусть и неясным, но терпким привкусом безумного и жгучего желания, разливающегося где-то глубоко внутри и постепенно подчиняющего себе мысли и действия саэтэруса. Лорен давал себе отчет в том, что не знает, почему именно так отреагировал на этого трансдента, который сильнее него и может сделать с ним, что угодно. Но адреналин делал свое дело.
— Да, я его почувствовал первым, но не стал атаковывать сразу, чтобы понять, что он намерен делать. Я последовал за ним, но потерял из виду, — на этом слове саэтэрус запнулся, потому что короткие, но крепкие когти трансдента вошли в его тело, скользнув по ребрам и вызывая непроизвольный вздох и внутреннюю дрожь. По бледной коже потекли красные полосы горячей крови. Штейлес выровнял дыхание, и, чуть оскалившись, бросил взгляд на начальника, — Я потерял его.. — тяжелый вдох и выдох сквозь сжатые зубы, — На какие-то секунды в архиве, — слова давались с трудом, — А, когда стал искать, натолкнулся на него, — Штейлес продолжал контролировать себя, но боль захлестывала сознание, ведь Бэлмонт, как специально, задел едва зажившие раны, и теперь боль усиливалась с каждым вдохом и словом, — Ч-ч-черт, — Лорен откинул голову назад, чувствуя совсем рядом сильное плечо трансдента. Ещё раз вдохнув, запустил руку в длинные белые волосы, сжал их в кулаке, притягивая блондина ближе, и бросая на него взгляд, полный гнева, — Тварь, — прикрыв глаз, скользнул языком по нижней скуле трансдента, одновременно вдыхая его ни с чем не сравнимый запах. Оторвался, вдыхая воздух и смотря с каким-то неясным вызовом, — М-м-м.. Такая же, как и другие..

Предположить реакцию этого трансдента было не трудно, тем более, когда Лорен задел слишком больной вопрос, а, проще говоря, просто приравнял этого типа к другим, которые встречались на жизненном пути саэтэруса. Нет, а чем отличался Тристанд от них? Жестокостью, кровожадностью и силой? А, может, своей вероломностью? Да, наверное, в его случае это все имело высшую степень, но Штейлес не впервые все это видел. Пусть трансдент и был опасным и непредсказуемым хищником, он был и живым существом, которое на протяжении многих лет позволяло себе слишком многое, безгранично подкармливая своего внутреннего зверя, который через какое-то время завладел сущностью этого блондина. И порой слишком правдоподобно казалось, что взгляд этих желтых глаз принадлежит не самому трансденту, а его чудовищному монстру, который притаился где-то внутри, готовый в любую секунду полностью завладеть не только его мыслями, но духом и телом. И сейчас лучшим подтверждением этого была стальная хватка на нижней челюсти и потемневший взгляд вкупе с опасно прищуренными глазами трансдента. Лорен рвано вдохнул, будто пытался не потерять сознание или удержать чувства, рвавшиеся наружу, хотя на самом деле причина была другая. Ощущение этого сильного монстра рядом могло по-настоящему свести с ума и лишить всякого самообладания. С чем это было связано, офицер даже не пытался понять, просто отдаваясь этому ощущению. Сейчас за него всё решал не разум, а тело, ведь все это было сейчас на подсознательном уровне — Штейлес в какой-то мере устал быть один, а эта случайная и неожиданная близость могла ему дать мнимое ощущение важности его существования для кого-то. О том, что это неправильно, не было даже и намека. В любой другой ситуации Лорен не пошел бы на поводу своего подсознания и тела, но сейчас все решала ситуация. У саэтэруса банально не было выбора, да и к чему ему было отказываться от того, чего он хотел? Нет, нельзя сказать, что Штейлес всегда был так несдержан и неосторожен, просто за многие годы, которые он прожил не в лучших слоях общества, ему пришлось пройти через многое, и лишних вопросов тогда не возникало, ровно, как и сомнений. Однако Лорен никогда не использовал ни свое тело, ни свою внешность, как средство достижения целей, разумно полагая, что может добиться всего собственным трудом.
Слова начальника эхом отдавались в голове, будто с информатором говорило его собственно сознание, а не существо, стоявшее сзади и находящееся сейчас непозволительно близко. Эти самые слова, хоть и были сказаны нормальным тоном, не несли в себе ничего хорошего, а проще говоря — были просто угрозой. Наверное, говоря, что Тристанд такой же, как и другие, Лорен знал, что это не понравиться, однако не мог себе в этом отказать. И, судя, по словам начальника, Штейлеса теперь ждало не самое лучшее будущее, и шло все именно к этому, ведь какой-то подвох точно существовал, иначе эта тварь закончила бы разговор намного раньше. охотник теперь, так опрометчиво поступив, рисковал всем, а собой в первую очередь. Молчать-то он мог, но вот остановить себя самого было почти нереально. Когда холодные железные когти скользнули между зубов, чуть задевая их и заставляя приоткрыть рот, Лорен не думал ни о чем. Когда чужие губы коснулись его собственных, Лорен потерял счет времени, почти сразу же ощущая, как поцелуй становиться слишком жестоким и беспощадным. Уйти от него саэтэрус никак не мог, хоть и попытался отстраниться, но сзади него было спинка кресло, а сам он был придавлен к ней, почти что обездвижен, и сейчас, терзаемый болью, жестоким поцелуем и ощущением собственной крови во рту, почти что терял сознание от невозможности дышать, соображать и действовать. В голове с трудом бились последние мысли, кое-как связанные с нормальным восприятием реальности. Лорен не сразу ответил на этот жестокий поцелуй, отдающий его собственно кровью, а когда его губы слились с чужими в едином порыве, казалось, что кровь закипела, теперь превращаясь в подобие магмы, готовое прожечь вены и артерии. Сердце заходилось в бешеном ритме, а дышать было абсолютно нечем.. Были только ощущения, они, режущие мозг на части, разрывающие сознание, острые до предела и такие же неправильные. Когда трансдент оторвался от окровавленных губ своей жертвы, Штейлес лишь вдохнул воздух сквозь приоткрытый рот, чувствуя, как кровь наполняет рот, стекает по губам, подбородку и далее — по шее, вниз, за рубашку, прочерчивая горячую, красную линию. Странно, что в голове саэтэруса была сейчас абсолютная тишина, а мир каким-то непонятным образом сузился лишь до ощущения холода когтей, теперь достающих почти до горла. С трудом вдыхая и подавляя рвотный рефлекс, Лорен смотрел широко распахнутым глазом прямо в жёлтый зрачок напротив, зацикливая зрительное восприятие только на нем, словно хотел удержаться в сознании ещё на какое-то время.
"Я.. Не врал тебе.. Нет, Трис.. Тристанд," — сквозь тяжелое марево мыслей, которые начали постепенно заполнять голову информатора, эта была наиболее чёткой, она звучала почти, как реальность, и Лорен был готов в неё поверить, если ли бы она не была такой явной ложью даже себе самому. Штейлес был готов сказать и сделать, всё, что угодно, лишь б не остаться с этим монстром на целую ночь. А мысли, говорящие о том, что лучше этого не делать, начинали прошивать разум, постепенно отрезвляя и возвращая в реальность. Чужое горячее дыхание, скользнувшее по шее, еще противоречило им, но Лорен точно понимал — ему надо выбраться отсюда во что бы то ни стало. Сказать что-либо он не мог, поэтому сейчас ему оставалось лишь ждать..

— С чего.. Вы взяли, что я солгал? — когда начальник грубо сжал теперь уже его волосы, Лорен начинал понимать, что так просто не отделается. Но самым худшим было то, что Тристанд каким-то образом догадался, что Штейлес врёт. Наверное, это был один из немногих разов, когда информатор выдал себя. Но сейчас он точно знал, что, даже если трансдент догадался, он ни под каким пытками не скажет, что делал в этом хранилище. Признать свой проигрыш и полностью выдать свою деятельность напрямую значило, что Лорен подпишет себе смертный приговор. И это с подачи этого блондина. Конечно, этот тип не откажет себе в таком удовольствии, понятное дело, и заполучить Лорена в качестве игрушки ему явно будет по душе. Провести остаток своей жизни в виде безмолвного раба Штейлес не собирался, хотя и был уверен, что сразу не смириться с такой участью. Но потом его, если не сломают, то заставят притихнуть и принять своё положение, как единственно возможное.
Следом за словами Тристанд прибегает к действию: его одного движения хватает, чтобы Лорен покорно встал со своего кресла и оказался практически прижат к сильному телу трансдента. Ощущение его так близко снова затуманило разум, однако Штейлес смог взять себя в руки. Ведь не девчонка он какая-то, чтобы так каждый раз реагировать на близость этого типа, но стоило признать, что его энергетика, ровно, как и уверенность в себе, сводили с ума. Все разговоры, загадки и споры, которые касались этой персоны не были способом создания его жуткого и сильного образа, а являлись скорее его прямым порождением, и теперь саэтэрус отчетливо ощущал это сам. Вдох и выдох — попытка выровнять дыхание. Когда-то это помогало, но было бессильно против закипающей в жилах кровью, когда она смешивается воедино с сильными и противоречивыми  чувствами, когда надо сохранять дистанцию, но её нет, когда надо бежать, а на самом деле в голове и в груди бьется одно единственное — желание быть ещё ближе. Слова об агонии, об истинной цели информатора, о его лжи и мести трансдента кажутся каким-то неправильным и диким дополнением к чувствам, которые Лорен испытывал сейчас. Он потерялся в них, пытаясь найти то, что могло бы его остановить сейчас. Хоть одна здравая мысль, но её не было, и тело его почти не знало, что такое закон самосохранения. Он привык к боли, постепенно, не сразу, и сейчас не боялся, как и всегда, того, что могло с ним случиться. Железные когти скользнули вдоль позвоночника, а чужие горячие губы — по шее, и Лорен отдается, просто теряя себя в этих сильных руках, он не хочет сопротивляться, не видит для этого смысла, а все угрозы явились лишь прокушенными губами, да разрезанным когтями боком — может, не все так опасно? Не все так страшно? Мысли тонут в ощущениях, а тяжелый вдох вкупе прикрытым глазом саэтэруса служат лучшим доказательством правильности действий Тристанда. Расстояния между этими двумя нету, она сведено к минимуму, тогда зачем какой-либо смысл? Зачем какое-то сопротивление? Холод чужой брони, её неровная поверхность и каждый вдох-выдох трансдента чувствуются слишком четко, почти впечатываясь в мозг яркими вспышками воспоминаний.. Ближе.. Ещё..
Усмешка скользит по искусанным губам, когда Тристанд говорит про самого саэтэруса, про его тело. Что ж, не стоило питать иллюзий, ведь Тристанду нравится оно? Он хочет его? Конечно, какое дело этому монстру до самой личности Лорена. Для него это просто факт, такой же, как и на бумаге в отчете, такой же, как и фотография и записи в личном деле трансквэрума. Бумаги, факты, цифры.. Но не личность. А для Лорена Тристанд почему-то уже не начальник, который может сделать то, что в его безграничной власти, для него он тот, кто может стать ещё ближе, такой же реальный, земной и досягаемый, как и множество других существ, хоть и остается неуловимо опасным и неимоверно сильным.
— Ты.. Ты хочешь, чтобы я убил тех, кто мне ничего не сделал? — Лорен распахнул глаз, с непониманием смотря на блондина. Он неожиданности он даже забыл о правилах приличия и о необходимом "Вы." — С ума сошел? — взяв начальника за плечи, Лорен резко отстранился, понимая, что всё зашло слишком далеко. Нет, переспать с этим типом он вполне мог и хотел, но вот, чтобы становиться его личным слугой по особо грязным делам — не уж, увольте. А ведь это напрямую значило, что Штейлес признает свою вину, даже просто согласившись на это, — Зачем Вам врать Гиталу? Да и в чем Вы меня обвиняете? Почему я должен покупать это таким образом, когда нихрена плохого не сделал, — сдержанность и только она, но Лорен почти перестал себя контролировать. Все сильнейшие эмоции теперь резко становились негативными, готовые выплеснуться в любую секунду разрушительным, неуправляемым ураганом протеста и сумасшедшим припадком.
— Не прикасайся ко мне! — в силу разницы в росте Лорен смотрел на Тристанда снизу, но это ничуть не помешало ему снова потерять вежливое обращение. Лорен сделал шаг назад, одновременно уходя за стол и увеличивая тем самым расстояние между собой и начальником, — Я правильно сказал, что ты тварь. Но ты ещё и мразь, самая последняя, — теперь этот поток бешенства было не остановить, хоть Лорен внутренне и понимал, что говорит лишнее, — Хочешь меня сделать своей пешкой? Нет, не держи меня за дурака, — с этими словами информатор направился прямиком к двери, намереваясь побыстрее закончить этот разговор и свалить из кабинета. А этот способ, хоть и был ужасен, но является выходом из сложившейся ситуации.

Под ребрами на какие-то мгновения стало совершенно холодно, будто от стали клинка, прошивающего тело, но сейчас это было слишком отчетливо ощущаемое чувство неминуемой опасности. Поворачиваться спиной к этому хищнику, как и к любому другому, было непростительной ошибкой, так же, как и пытаться убежать, но Лорен почему-то отчаянно верил, что сможет спастись, действуя именно таким образом. Глупо? Безрассудно? Да, ещё как. Противостоять этой мощи трансдента он был не в силах, а подчиняться никаким образом не хотел, даже не рассматривая этот вариант. И как итог — должен был получить сполна: за слова, за действия, за неповиновение и, в конце концов, даже за отсутствие намёка на вежливость и уважение к этому начальнику, который не терпел ничего подобного. Этот монстр, хоть и эволюционировал, так и остался таким же жутким, и сейчас имел все права и возможности явить своего Зверя. А Штейлес посмотрит в его красные глаза, полыхающие диким огнем гнева, и ещё раз признает его и поймет, как ничтожно существование тех, кто перешёл ему дорогу. Ощущение надломленного хребта, оно ли слишком реально? Он лишь пешка, сейчас — да, но он не признает этого, всеми силами пытаясь уйти от этой режущей его самолюбие правды, от этой горькой реальности, которая не так давно могла показаться лишь игрой воспаленного воображения. Когда он потерял свою свободу? Когда перестал быть собою, сбиваясь со своего пути? С тем ударом, который обрушился на него и отправил на пол? С той силой, что заставила его упасть к ногам своего властелина, и заставила смотреть на его сапоги? А ведь Лорен упал не сразу, а на какие-то доли секунды ещё держался на ногах, чтобы потом упасть, как подкошенный, но сначала на колени, ещё чувствуя, как Тристанд сжимает его руку над локтем.. Потом — лицом прямо на пол, не успев подставить руки, как-то закрыться от удара о пол, который неминуемо и неотвратимо припечатывает притяжением планеты прямо к себе. Боль в придавленном запястье и хруст ломаемых на части костей вместе с болью, бьющей по нервам руки через пелену подступающего к горлу отчаяния и моментально набирающей силу истерики, затапливающей сознание и ввинчивающейся в подкорку, чередуя судорожные вдохи с ударами сердца. Из горла рвется судорожный и тихий стон, а перед глазами совершенно темно, никаких мыслей.. Ничего, только боль.. Боль, боль.. Она то стихает, пульсирует, то снова набирает силу, сбивая дыхание снова и снова.. Запястье почти не чувствуется.. Тихий звон брони и скрип сапогов отчетливо слышится и впечатывается в мозг липким и противным предчувствием, которое почти сразу становится реальностью — колено на пояснице даёт почувствовать немалый вес трансдента, а вдоль позвоночника сразу же чувствуется напряжение. Теперь Тристанд сверху, придавил свою жертву к земле и имеет над ней совершенную власть, которую никак не оспорить. А что Лорен?
— Отпусти, с-сука-а, слезь! — Штейлес бьется, пытаясь вырваться и оказаться на свободе, орет и материться, — Нахрен я тебе повторю! — но Тристанд сжимает волосы своей жертвы, отрывая её от пола, второй рукой сжимая горло, и Лорен затыкается. Он глотает воздух, поступление которого стремительно прекращается, и смотрит на своего мучителя почти безумным взглядом, — Тебе сказал, — резко выдыхает, чувствуя, как легкие горят огнем, а боль в напряженных мышцах становится все настойчивее и настойчивее. Кажется, что ещё движение — и Тристанд сломает саэтэрусу позвоночник, не без удовольствия чувствуя, как он разлетается на части. Инстинктивно Лорен хватает трансдента за запястье руки, держащей его за горло, сжимает до боли в собственных костяшках. Боль.. Боль.. Она режет, раздирает на части, она кричит о том, что Штейлес ещё жив, что он ещё дышит смотрит на этот мир, пусть и отчетливо ощущая начальника над собой, его власть, его силу.. Ещё один рывок назад, теперь прижимающий Лорена прямо к плечу мучителя.
— Нхааа..
Информатор больше не в силах терпеть ни эту сплошную боль, ни это давление силой и властью, напрочь раздавливающее его свободу. Закрыв глаз, он тихо стонет, с трудом пытаясь дышать и ещё сильнее стискивая непослушными пальцами чужое запястье. Слова Тристанда о напарниках, которым просто не повезло, проскальзывают мимо сознания трансквэрума, а вот упоминание о Канте прошивает не хуже разряда тока. В голове шумит и звенит, виски нещадно сдавливает и, кажется, что вот-вот и саэтэрус потеряет сознание, но спасительная темнота не так благосклонна к нему. Лорен судорожно дышит, цепляясь за нить разговора, снова распахивая глаз и теперь смотря прямо перед собой.
— Зачем.. он.. тебе.. когда у тебя есть я? — что-то получше на ум просто не пришло, но Лорен сказал это так спокойно, что могло показаться, будто это было в порядке вещей, и никакого намека на провокацию или вызов. Просто слова.. Тающие в сознании. И Лорен твердо знает, что пусть и будет теперь каждую ночь спать с этим типом, но Канту ему не отдаст. Он не тронет его напарника.. Не тронет.. Тяжелое дыхание скользит по губам, которые Лорен часто облизывает, и информатор снова прикрывает глаз..

Отредактировано Лорен Штейлес (11.05.2016 21:21:57)

Боль продолжает разливаться по телу, но теперь уже каким-то пульсирующим и горячим потоком, будто в венах саэтэруса течет не кровь, а лава, раскаленная добела. Чужие слова застывают в голове, на уровне подсознания контролируя заходящееся в припадке тело. Непроизвольная дрожь сбивает дыхание, рвется жестким осознанием где-то на уровне грудины, где-то за ней, и там же тяжело печет предчувствием, прожигает вены, артерии, трахею, бронхи, добираясь до напряженного позвоночника, выгнутого назад сильной и властной рукой. Кажется, ещё вдох, и он разлетится на куски, ломаемый чужой жаждой власти, один позвонок отделиться от другого, с разламывающимися хрящевыми дисками, сопровождаемый глухим, но чётким хрустом, таким, что он вбивается в голову через барабанные перепонки, почти разрывая их, вбивается вместе с агонической дрожью тела, ещё пытающегося сопротивляться. А крик захлебывается где-то в горле, срывается с искусанных губ хрипом, больше похожим на предсмертный вдох.. И темнота. Тишина. Ощущение сосущей пустоты и.. свободы?
Когда Лорен успел потерять реальность, думая, что игра его мозга является ею? Он ещё дышит? Он живёт? Глаз распахивается ещё шире, с застывающей болью где-то глубоко, на самом дне, с болью, которую не испить мучителю. А ведь он этого жаждет, как кровопийца, припавший к шее собственной жертвы, которая ещё дышит, цепляясь непослушными пальцами за ощущение жизни, за её терпкий привкус прямо на языке, отчего-то отдающий кровью. И Лорен чувствует себя, словно попал в ловушку, в паутину, которая держит его, чтобы никогда не отпустить, чтобы опустошить его или сделать своим рабом. Чужая рука отпускает горло, давая вдохнуть, но, скользнув по спине, заставляет ещё больше прогнуться. Новая порция боли проходит по телу, сдерживаемый стон умирает между стиснутыми зубами, до боли в суставах, в челюстях.. Кровь снова льется по артериям к мозгу, восстанавливая ход неясных мыслей. Штейлес потерял себя в ощущениях, но теперь воспринимает мир опять, пусть боль не ушла, пусть по лицу течет кровь из разбитой скулы, вниз, по губам и подбородку, капает на пол. Капля за каплей, так ли вытекает жизнь, нарушаемая рваным дыханием, с бьющимся током красной жидкости глубоко по жилам? Красные полоски чертят по шее прямую линию, пересекаемую выступающей ключицей. В единственном глазу дрожат искры подступающей истерики, но перекрытой дыханием смерти. Неужели этот трансдент способен убить его, Лорена? Но ответ на этот вопрос слишком очевиден — может. Может, еще как, и ему за это ничего не будет.. Ничего..
— Не трогай его, — выдыхает вместе с последним воздухом в лёгких, запускает руку в чужие белые волосы, пропуская их через пальцы, сжимая длинные пряди в кулаке, — М-м-м-м.. — Ощущение чужих крепких зубов, пропарывающих плоть, выпускающих кровь, в сочетании с почти звериным рыком трансдента. Ощущение длинного языка в глубокой рваной ране. Это все реально и неотвратимо вместе со стоном, застывающим на уровне горла, стоном, который прерывается из-за нехватки воздуха. Судорожно ловя ртом воздух, не теряя сознание, снова содрогаясь от новой порции боли. Похоже, у этого психопата особая любовь к чужой крови. А кровь и боль неотделимы, идут рука об руку, растворяясь в меркнущем ощущении реальности. Сила чужих рук поднимает с пола, бросая на холодную поверхность стола. Лорен бессильно откидывает голову назад, тяжело вздыхая, чувствуя стальную хватку на горле и чужой вес, прижимающий его к гладкой поверхности мебели, которую быстро заливают потоки крови из раны на шее. Бледная кожа расчерчена красными линиями, становящимися темнее у раны, откуда льется эта красная жидкость, отдающая привкусом железа. Взгляд глаза в глаза, и мир опять сужается до этого зрачка напротив, но теперь не желтого, а красного, будто в нем плещется кровь тех, кто был убит по вине этой твари.
— Да.. Да.. Я все сделаю.. — Лорену кажется, что это не он говорит, а кто-то ещё. Язык почти не слушается, дышать трудно, но Штейлес не даст себя сломать, пусть он и признал силу начальника. Но признал почему? Не из-за боязни за себя или свою жизнь, а лишь для того, чтобы Тристанд не тронул напарника. Да, именно ради Канты. Вот так просто он был готов вытерпеть всё, лишь бы с ним все было хорошо. Чужая рука снова сжимает волосы, заставляя ещё сильнее откинуть голову назад, чуть прогибаясь в спине. Опять боль, будто позвоночник надломлен. Коленями сжимая чужое сильное тело, закованное в броню, теперь чередуя каждый свой вдох с чужим, отдаваясь этому ощущению, устало прикрывая глаз. Когда Штейлес чувствовал эту тварь так близко? Руки скользят по чужим плечам, под ладонями — холод брони. Реальность снова покачнулась, уходя куда-то в сторону вместе с расплывающимися очертаниями стен и Тристанда, не отрывающего своего голодного взгляда от полумертвой и избитой жертвы. Но сломанной ли?

Отредактировано Лорен Штейлес (14.05.2016 23:25:43)

Всё-таки он согласился на убийство. Да, вот так просто, когда пути к отступлению оказались перекрыты. Неужели Лорен способен убить невиновного только для того, чтобы с его напарником ничего не случилось? Если бы такой выбор возник у Штейлеса при выполнеии миссии, то он, не задумываясь, выбрал бы жизнь напарника и его безопасность. Но сейчас все было зациклено на том, чтобы все-таки сломать саэтэруса и заставить делать то, что хочет этот начальник, пусть это будут даже самые жуткие и безобразные идеи. И Лорен добровольно согласился на это. Теперь ему предстоит вместе с напарником сойтись в борьбе не на жизнь, а на смерть с двумя другими офицерами, которые либо такие же по силе, как он сам, либо сильнее. Ведь Тристанд не станет жалеть ни тех, ни других, чтобы насладиться зрелищем сполна и запомнить его надолго. А рядом с Лореном будет только Канта, на которого придется положиться, ведь все будет зависеть только от их совместных действий. Эти мысли, одна за другой, пролетали в голове рыжего, пока он лежал на рабочем столе начальника. И что же? У него снова не было выбора, а чужой голос с отчетливыми рычащими звуками впивался с самый мозг, заставляя терять счет времени также, как и его ощущение. И чувство потери чего-то важного, будто момент, когда все ещё можно было изменить, ускользает прочь, словно песок через пальцы, безвозвратно и неотвратимо. Рваный вдох слышится громче, чем на самом деле, четко отпечатывается в сознании, как любое движение и взгляд сейчас, и кажется, что мир сужается только до смутных и одновременно очень острых ощущений, кажется, что они становятся ножами, пронзают тело, заставляя его изгибаться в агонии, когда на самом деле отчетливо больно лишь за грудиной да вдоль спины. Холодная поверхность отрезвляет, но сила чужих эмоций и красные, как кровь, глаза, как дорогое вино, пьянят, утаскивая за собою в мрачную пучину, туда, где забыты мораль, законы, порядки и долг. В этих красных глазах легко прочитать "предательство," "вероломство," "невинные жертвы," вот только почему-то хочется читать, пропуская гласные, будто бы смысл. А сколько убитых? Загубленных? За что? За правду, что не нравилась этому монстру. Он псих и убийца, безжалостный и холодный.
Снова удар по лицу, и новая порция боли с быстротой молнии прошивает тело полукровки. Лорену больно и столь же обидно. За что бить его сейчас? По алебастровой коже снова течёт алая кровь, смывая уже запекшуюся темную. Штейлес судорожно облизывает губы, снова откидывая голову назад, когда чужой длинный язык скользит вдоль шеи. Отрицать, что это вызывает слишком сильные эмоции, бесполезно, и судорожный вдох рвется из горла сквозь плотно сжатые зубы. Боль пульсирует где-то на уровне подсознания, там же сплетаясь воедино со всеми эмоциями и ощущениями. Лорен снова заложник собственных чувств, которые слишком противоречивы, но значат ли они хоть что-нибудь? Ощущение чужих губ, вовлекающих в страстный и жестокий поцелуй, сводит с ума, заставляя Лорена все больше и больше отдаваться этому монстру. Собственная кровь, её привкус на языке и вкус поцелуя — все это сливается воедино, заставляя Штейлеса глухо застонать сквозь поцелуй, подаваясь навстречу мучителю. В легких кончается воздух, а боль снова разливается по телу. Но теперь она вместе со слабостью и смутным ощущением еще одного, такого же сильного, как и Тристанд. "Гитал?" — это имя, пролетев в голове, звучит как самая дикая надежда на спасение, но вот реально ли это. Но Лорен всегда верил своему восприятию, даже если оно искажалось каким-нибудь бредом. Он верил себе, а не другим. Воздух холодит разгоряченную кожу теперь обнаженных плеч, и Лорен прикрывает единственный глаз.
— Понял, конечно, — Штейлес почему-то усмехнулся, не убирая рук с сильных плеч Тристанда. Он слишком отчетливо чувствует каждый вдох трансдента, теперь уже скользнув руками ему на грудь, все также ощущает холод его крепкой брони. Отчего-то возникает мысль, что эта самая броня не раз спасала своего хозяина от быстрого и смертельного удара врага. А ведь Лорен не враг, но он бы с удовольствием, не меньшим, чем удовольствие этого садиста, просунул бы ему между ребер нож, чтоб тонкое лезвие сначала перечеркнуло вены с артериями, а уж потом замерло бы в каких-то миллиметрах от ровно бьющегося сердца. Эта мысль слишком смутная, чтобы что-то значить, но она яснее других и звучит, как скрытая угроза, которую, увы, Тристанд не сможет почувствовать.
— Ты так и не сказал, с чего взял, что я вру? — лукавые искры промелькнули в зеленом глазу, и Лорен, поднявшись со стола, оказался в вертикальном положении, продолжая сжимать сильное тело трансдента коленями. Его руки скользнули за плечи эволюция, и могло показаться, что Лорен хотел его обнять. Даже сейчас, сидя на столе, Штейлес все равно не смог сравняться с начальником по росту, поэтому продолжал смотреть в его красные глаза снизу вверх, — Так скажешь?
Узнать ответ на этот вопрос Лорен хотел, да ещё как, но его внимание теперь снова переключилось на ощущение Гитала. В том, что это он, Штейлес ничуть не сомневался. И этот начальник являл собою единственное спасение для истекающего кровью информатора, который рисковал не совсем против воли, но стать личной проституткой Тристанда. А такая перспектива не радовала саэтэруса, поэтому, воспользовавшись эффектом неожиданности, Лорен с силой отпихнул от себя трансдента, тут же соскакивая со стола и ломанувшись к двери. У него было ощущение, что за ним гоняться все монстры Энтероса, которые вот-вот догонят и раздерут на части. В дверях Штейлес почти налетел на входящего в кабинет Гитала, и, пролетев мимо него, скрылся в темноте коридора, не оборачиваясь и не сбавляя скорости. Спустя несколько поворотов, информатор притормозил. Он точно знал, что Тристанд сейчас не будет его преследовать, но ощущение неминуемой опасности не покидало его. Он хотел убраться из здания Синдиката, но разумно предположил, что показываться на глаза кому-либо в таком виде не стоит, поэтому направился прямиком к себе, благо по пути вряд ли кто-нибудь встретится. А о случившемся Кёри не собирался кому-либо рассказывать, даже Гиталу. Тот не дурак — сам догадается. Но вот в следующий раз Лорен обязательно будет спрашивать, кому из начальников ему придется отчитываться в выполнении миссии.

Отредактировано Лорен Штейлес (16.05.2016 18:28:07)