ЦИТАТА, ОЛИЦЕТВОРЯЮЩАЯ ВАШЕГО ПЕРСОНАЖА

Тьма. Распахнув глаза впервые, он видел перед собой безграничные волны чернильного ничто, столь знакомого и в то же время далекого, как далека пустота космоса, уходящего за пределы энергетической оболочки вокруг систем, и как холодны глубины океана. Он лежал в этой пустоте, царапая уродливо отросшими ногтями ледяные блоки чернильного камня и хрипя, с каждым дыханием выпуская в ледяную атмосферу облака незримого пара; лежал и ни о чем не думал, словно самf категория мысли была бесконечно далека и бесконечно чужда до состояния невозможности; он лежал и скреб по камню, полз, перебирая торчащими сквозь тонкую кожу костями о шершавый лед - полз, пока не терял сознания от пустоты и снова не начинал свой бессмысленный путь среди мрака.
Мир встретил его не так, как мог бы.
Когда прошли бессчетные дни и его глаза привыкли к окружающему мраку, выцепляя из чернильной мешанины оттенки черного и серого, а грубая кожа на руках научилась отделять ледяную сталь от не менее ледяного бетона или камня, он уже более-менее понимал кто он такой. Он был жив, и он был разумен: на этом все; ни памяти, ни знаний - кроме того, в каком мире происходит существование, какие звезды горят и какие небесные тела кружатся по орбитам. Неясное чувство близости тайны не покидало его с самых первых дней, однако все подробности о нем были словно закрыты на семь печатей с замками, ключ от которых выброшен столетия назад. Все, что он знал сейчас - нужно двигаться, идти сквозь лабиринты из жидкого камня, через мрак и пронизывающий мороз, утоляя голод и жажду неразумными обитателями подземья, не зная счета ни времени, ни пространству. Неведомая сила вела его по незримым путям - наверх, хотя в этом месте, кажется, не существовало таких понятий, как верх и низ.
Иногда он спал - и в этих снах ему не виделась ни поверхность, ни лица: эти сны были полны мрака и холода еще более страшного, чем тот, что был его соседом с первого дня.
В конце пути оказалось не так уж и много отличий.
Город, в который он пробрался в конце своего пути, казалось, был соткан из тьмы - и прежде всего тьма была его сердцем; уходящие в подземные недра кристаллические шахты незаметно превращались в бесчисленные грязные трущобы, бывшие домом для тысяч обездоленных, опустившихся и потерявших человеческий облик созданий, многие из которых не видели неба от рождения до скорой смерти, а крики страдания и боли играли привычную симфонию городского дна.
Истощенный, заросший, покрытый струпьями и грязью, он оказался на этом дне в тот самый день, когда черный лабиринт вывел его в заброшенный штрек, а оттуда - выше к горловине шахты. Те, кто встречался на его пути, были безразличны к новому гостю настолько, насколько бывают безразличны к собратьям по несчастью лишь те, кому больше не о чем думать и нечего терять.
В первую ночь он провалился в сон под аккомпанемент ревущих труб и отдаленного гула с верхних уровней, примостившись к доступному там источнику тепла, и впервые в этом сне он не слышал скрежета зубов и пения незримых чудовищ.
Он проснулся от резкой боли и громких криков: сброшенный на землю и избиваемый железной арматурой, что должна была проломить кости и превратить в фарш внутренние органы; он не знал и не понимал, за что его хотя убить, не имел времени выяснять, а после и не смог - в тот миг, когда пробужденный ударом чужеродный инстинкт погрузил его во мрак. Когда мрак рассеялся - вокруг была кровь.
Мир научил человека, что его сущность - это кровь и тьма.

Трущобы безымянного города, сточные трубы и заброшенные шахты стали его домом на годы и даже больше - пока разум, заключенный в бледное и жилистое тело неопределенного возраста, неспешно познавал мир отчаяния и страха, скитаясь по бесчисленным коридорам и улицам, дрожа и скрываясь в тенях. В этой темной клоаке не проходило ни дня без того, чтобы узкие улицы не разрывали крики несчастных жертв, выстрелы или разрывы, и очень скоро он начал убивать. Сначала - чтобы защищаться, затем - чтобы защищать тех, кто по его мнению нуждался в защите; но месяцы и годы жалкого существования привели создание к мысли, что иного порядка вещей не могло быть. Как в заснеженном лесу или глубоких и черных катакомбах, из которых он вышел на свет, где сильный пожирает слабого - разницы с поверхностью не так и много.
Он все еще не помнил, кто он. Свое собственное имя, эхом отдававшееся в голове, быстро сократилось до более краткой версии - просто потому, что ее проще сказать высохшим языком. Он почти не менялся внешне, его обходили стороной  бесчисленные хвори, недоедание и отсутствие солнечного света, что были бичом обитателей трущоб, а местные банды очень скоро научились обходить стороной странного человека. Сначала - обходить стороной, а после - бежать в ужасе при одном упоминании. Обитатели же дна, первоначально боявшиеся дитя Ночи, со временем начнут едва ли не боготворить его, видя в странном существе своего заступника и защитника. Один за другим, обездоленные  опустившиеся станут встречать его, кланяться и падать на колени, а самые крепкие - следовать за ним.
А еще он чувствовал магию. Совсем не удивительно для жителя этого мира, однако эта магия ощущалась им едва ли не физически незримыми потоками, струилась вокруг и через него, хотя он совершенно точно знал, что никогда ей не обучался - по крайней мере, в своей настоящей памяти. В его снах мелькали видения прошлого и будущего, скомканные и разорванные, лица неизвестных людей и силуэты чудовищ, рвущиеся сквозь оболочку системы гротескные твари разоренные города, названия которым он не помнил.

Так на улицах одного из городов планеты-тюрьмы, чье имя звучало красивее, чем следовало названию гнилой дыры, стихийно появилась новая банда, ведущая нескончаемую войну против десятков и сотен таких же; в другом, более идеальном мире, эта банда непременно смогла бы победить, подчинить и уничтожить все остальные банды, установив вместо хаоса жесткий и несправедливый, но порядок - но Энтерос никогда не был особенно идеальным миром. Все они погибнут в бесконечных войнах банд, как и их семьи, сожженные заживо вместе с общим домом, а Эзекиль - как будет называть себя странное дитя ночи - диким зверем скроется среди городских кварталов и, зализав раны, вновь примется убивать. Не то из-за мести, не то - просто по своей природе, упорно сдерживаемой после того, как нашел подобие дома. Он убивал голыми руками, оружием, несформированными зарядами магии, а после интуитивно вдыхал подобие оборванной жизни в свежие тела и отправлял их блуждать, натыкаясь и разрывая на части врагов. В конечном счете на непрекращающуюся волну террора не смогут закрывать глаза так называемые власти недавно сформированной планеты-тюрьмы - но вместо того, чтобы убить линчевателя не месте, городской шериф заключит его в стазисную темницу и будет ждать прибытия черных кораблей с Эридия.
Он будет ждать дни и недели, сходя с ума от голода и тьмы в пустоте, недели будут сменяться месяцами, пока сознание наконец не покинет истощенное тело, возвращаясь в черную пустоту.

Когда он проснулся вновь - его лицом нет ни стен, ни решеток - лишь уходящие до горизонта ледяные пустоши и черное жерло заброшенной шахты, пронизывающей мертвую белизну. Спустя примерно сотню лет Эйзенкелларианнар поймет, что все обреченные скитания по черному городу, мучения и лишения чужих жизней - порождение хаотичной аномалии времени-пространства, затянувшей перед самим выходом из шахты, распознать нереальность которой он не сумел лишь из-за своего нестабильного состояния психики; но это будет позже - а сейчас перед ним стоял вовсе не Субтэрналес, но нечто иное. Наполовину обнаженный, безоружный, пронизываемый северным ветром, он шел сквозь ледяные пустоши подобно призраку, за который его и приняли смертельно перепуганные жители небольшой шахтерской колонии.
Он все так же не мог рассказать о себе ничего, кроме имени, а шрам на его затылке был таким же, как и по ту сторону аномалии; его посчитали беглым каторжником с Субтэрналеса - иногда каким-то чудом такие еще встречались - но обращать внимание, похоже, посчитали не самым разумным. Ему дали кров и пищу, и Эзекиль остался с шахтерами, работая на добыче минерала и ледяных кристаллов, в силу своих нечеловеческих сил - работая часами и повышая план по выработке в разы. Он оставался немногословным, больше погруженным в свои кошмары, нежели в происходящее снаружи, и всех это устраивало. Это была простая и тихая жизнь суровых и простых людей, устраивавшая и его самого - в физическом труде он находил успокоение бесконечной тревоги, нарастающей с каждым днем, а сны после вытянувшего все силы дня казались менее беспокойными, а иногда - даже пустыми и чистыми, лишенными сновидений. Неизвестно, сколько времени так прошло, но если не смотреть на беду - она не исчезнет.

Налетчики обрушились на колонию, пока люди спали: в этом со всех сторон заброшенном уголке вселенной не было ни единой системы дальнего обнаружения, а из охраны - лишь несколько старых дроидов с пулеметами, на которых вечно не хватало энергии. В эту ночь Эзекиль спал особенно крепко, и как уже тогда бывало - очнулся от криков и ударов, вот только сегодня вместо оборванцев с железными палками перед ним были вооруженные головорезы. Сполохи пламени, звуки выстрелов и взрывов, крики забиваемых заживо мужчин и подвергаемых жестокому насилию женщин, скрип, грохот, запах паленой плоти и нефтяной чад - все это странным образом резонировало где-то глубоко внутри него, шевелилось странным присутствиям в замороженных глубинах сознания, зудело на кончиках пальцев и в затылке, заставляя выбрасывать в кровь активные вещества и включаться почти забытым инстинктам.
Первого врага, решившего ударить в него тяжелой инерционной дубинкой, он порвал голыми руками: в буквальном смысле, метнувшись вперед, вонзив пальцы в глаза и рот и с нечеловеческой силой разодрав череп на две части, больше инстинктивно, нежели рассудком; град пуль прошил насквозь его подругу с детьми, выскочившими следом в поисках спасения - ему было все равно, и он не замедлился на на мгновение, устремляясь в сторону стрелка. Пули, оскольки и лучи плазмы, казалось, были бессильны остановить выпущенного зверя, не чувствующего боли; следуя за ним, уцелевшие шахтеры подбирали оружие и пытались давать отпор: нападающих было не так уж и много, ведь иначе им бы не требовалось ждать походящего момента. Касание магии он встречал широкой улыбкой окровавленного рта, играючи сбрасывая оковы; морозная волна раскололась о него без особых проблем; какой-то отчаянный идиот направил свой взгляд в его разум сквозь покрытые непроницаемой пеленой глаза, кинетической волной ударил чуть выше основания черепа... В последние секунды Эзекиль внезапно осознал, что будет следующим, и попытался предупредить своих, рявкнуть им - прочь - но тьма оказалась быстрее.

Когда он пришел в себя, вокруг него были лишь руины и изодранные трупы: сожженные и замороженные, выпотрошенные, разорванные на части, и облака пара медленно поднимались над залитым кровью снегом, наносимым ледяными ветрами под купол поврежденной климатической установки. Он вспомнил все.
Давно, сотню лет назад - первый взгляд на мир глазами ребенка, чистый и светлый, полный щебетания птиц и звона ручьев, мир тишины и покоя. Вспомнил настороженные глаза крылатых людей, а за ними - темноту; холодные стены и глянцевые полы, бледные лампы, десятки прозрачных трубок, вонзающихся в руки, в ноги, под голову - везде, куда только можно вонзиться. Он падает на землю в безмолвном крике, прижимая руки к голове при воспоминаниях о мучительной боли, вцарапывающейся в само нутро, о жгучей, ломающей все и знутри ярости и звенящих печатях магии. Вспоминал темные коридоры и истошные сны о далекой и холодной пустоте, о голоде и одиночестве.
Он вспомнил, как выходил на свет, похожий на палящее пламя - неведомо сколько лет спустя; когда голову туго давили тяжелые обручи исчерканной рунами рунами стали, когда мгновения покоя при снятых печатях хватало лишь для того, чтобы блаженно расслабиться и вонзить отросшие когти в мягкую плоть; а после - новые годы экспериментов, охоты по приказу, сражений на потеху хозяев. Почти полное растворение себя, собственной памяти и личности, животное существование, тяжелые оковы на голове и вечное истощение энергетической сети, разлитой по всему телу.
Наконец, он помнит странных людей, рассуждавших на повышенных тонах, и слово "проект", и бесконечный перелет сквозь пустоту черного космоса. Белая планета, которой он никогда не видел и не знал, холодная пустота, непонятные машины, десятки подключенных проводов и трубок. Треск, гудение, загорающиеся лампы, преобразования энергии на мониторах, восторженные возгласы.
Замешательство, непонимание, страх. Суета, крики, запах горящей изоляции, вспыхивающие искрами руны. Память срывается в бешеный бег мыслеобразов, по телу скользят древние инстинкты, лицо искажено в ухмылке, видной сквозь дым и мрак. Черная пелена над глазами меняет цвет, люди кричат. Защитный круг исходит дымом и гаснет, конденсаторы плавятся на ходу, а на месте испарившихся трубок и проводки виднеются жилы из чистой энергии.
Темнота.

Эйзенкелларианнар вспоминает все с самого момента пленения, и воспоминания пробуждают зверя, которого сами того не желая выпустили из клетки ученые идиоты. О, они знали, с чем играют - в этом он был уверен, и от того память о катастрофе, которую они вызвали, вызывало чувство удовлетворения. Здесь больше нечего искать - и Эйз покидает колонию, забравшись в один из кораблей погибших рейдеров; отчего-то он интуитивно вспоминает, как им управлять, как взлететь и выйти из атмосферы. Он скитается в поисках своего прошлого и предназначения долгие недели, пополняя запас воды и пищи на планетоидах и станциях, а когда на него накатывает голод - он устраивает засаду на "своем" корабле и поджидает незадачливых спасателей, решивших ступить на борт дрейфующего и не подающего сигналов призрака. Он старается держать зверя в узде, старается изо всех сил - но иногда он бывает сильней; возвращаться же в лаборатории  неведомо-кого он не станет никогда. На счастье всех вокруг, на окраинах системы обреталось слишком много пиратов и мародеров, чтобы не утолять зверя теми, кто не заслужил такой судьбы.

Спустя много дней, а может и лет, бесконечные видения и сны заставляют его приземлиться на темной стороне одной из свободных планет - и, бродя по городским трущобам, разыскивать нечто, что заставляло бы подсознание бросить все и повести его сюда. Долгими ночами он будет бродить по пустым улицам и искать, искать, искать, не находя никого, кроме уличных грабителей, решивших покончить свою жизнь самым болезненным из способов; он ничего не найдет, когда его настигнет голод, и уже на бегу в доки - чтобы не сожрать того, кто не заслуживал такой судьбы, - его взгляд встретится с ней.
Она ничем не отличалась от сотен и встреченных им женщин внешне, но сидящий глубоко в подкорке древний инстинкт ударил словно залп картечи, заставляя сорваться с места и накинуться, сокращая расстояние за секунды, разодрать и поглотить, словно хищник, не знающий никаких иных способов общения. Неспособный контролировать себя, Эзекиль мог лишь наблюдать со стороны - и за доли секунды осознать, что получил отпор.
В той схватке зверь столкнулся со зверем - и бежал прочь, едва не погибнув, чтобы забившись под сточный канал города зализывать раны как физические, так и ментальные, вызванные очередным витком воспоминаний.

Он вспомнил те знания, что заложил в его голову один из деосов состоявший в исследовательской группе, как  миллионы лет назад: безграничное, неописуемое и невозможное создание, поглощавшее себе подобных в безграничном мраке ледяной космической пустоты, чьи отблески все это время отражались во снах несчастного разума, запертого в материальном теле; он вспомнил тысячелетние изменения, по капле, по молекуле преображающие невозможное нечто в бесконечно отдаленное подобие разума; вспомнил далекие далекие образы минувшего о звездном ветре, толкающем тонкие крылья меж неправильных нагромождений острых кристаллических костей. Он вспомнил Он вспомнил информацию о заключении, в котором оказался по воле жестокого божества, и каждая секунда из миллионно-летнего пленения стучала искрами в каждом из синапсов. Он вспомнил все, чем был его народ и он сам, и чем был этот мир и его основы - все, кроме памяти о тех, кто был вместе с ним в кажущимся бесконечном сне. Стали ли они чудовищами, как и он? Много ли их выжило, а если нет - то почему повезло ему? Эта женщина, что едва не стала его жертвой - одна из его народа, но ее след исчез в тот же день, когда он, истекая ихором из разбитого кардония, скрылся из виду. Вопросов появилось значительно больше, чем ответов - и все последующее время он искал эти ответы, странствуя среди звезд и планет, выискивая знания о таких, как он, называясь сотнями выдуманных имен и проживая десятки смертных жизней, в ходе которых он неизбежно вставал на пути внутреннего зверя.
Он напал на след тех, кто пленил его после запечатывания - точнее, на остатки их наследия, затерянного в веках, и на основе спасенных из руин лабораторий записей сумел сделать механизм, что мог удержать ярость зверя, воплощенного в его поврежденной дикими опытами, лишенной равновесия и стабильности диадеме, что располагалась внутри черепа его человеческой оболочки. Антиквэрум искал знания и следы, обучался магиям и наукам, скитаясь и блуждая, исчезая и появляясь вновь, а когда с инстинктами было невозможно справляться даже при помощи короны - он отправлялся к орбите Нордскола и высвобождал свою ярость на тех, кто сделал своей жизнью охоту за жизнями других. Спустя годы и десятилетия имя призрака Нордскола, раз в десятилетие выходящего на охоту и пожирающего людей на кораблях и на поверхности ледяной планеты, превратилась в байку, а из байки - в одну из страшных легенд, имя которым - Легион.

Он искал несколько столетий, и наконец нашел - впервые за эти века столкнувшись со вторым из собратьев, но на этот раз - он не напал. Собрата звали Диллорексум, м то, что он поведал, ввергла Эйзенкелларианнара в шок - если это слово вообще было применимо к перерожденным хтоническим чудовищам. Вовсе не так он видел взаимоотношения его рода с Творцом, и совсем не ожидал предательства, случившегося миллионы лет назад. Осознать себя выброшенным мусором, первой провальной попыткой - не то, чему так просто поверить, и Эйз не поверил собрату, восприняв его слова так, как хотел бы видеть сам. Он узнал главное - антиквэрумы живы, и они спят в своих темницах, будучи слишком опасны для новых детей Демиурга; а то, что он считал зверем и дефектом эксперимента, на самом деле было его истинной сущностью, борьба с которой являлась борьбой против самого себя. Он покинул Диллорексум в смятении, чтобы все обдумать, а когда все завершилось - принял решение принять то, кем он был. Создатель не просто так сделал его Монстром.

Он больше не скрывался и не старался быть лучше, чем был: этот мир не должен ему самим фактом существования, ведь он - его часть и часть плана Демиурга. В поисках знаний он больше не считался с потерями и жертвами среди тех, кто стоит на пути, предпочитая, впрочем, держаться внешних законов ради того, чтобы не создавать себе слишком много проблем. На словах он отрицал все то, что придумал для себя в прошлом - однако по факту все так же стремился к справедливости, истине и защите от зла - только методы на этом этапе были выбраны иные. Несколько десятков лет Эйз добровольцем служил в легионе Коалиции, яростно сражаясь против всевозможной мрази человеческого рода - пока не разочаровался в медлительности и скованности официальных правительств. За века он обрел немало связей и ресурсов, увлекая за собой многих отчаянных и готовых на все, ради идей или денег - неважно; немало из них служили вместе с ним в Легионе и уволились вслед за ним, иные - были изгнаны со службы с позором, а третьи просто не имели тормозов. Банда единомышленников со временем превратилась в военную компанию, и вслед за "стариками" приходили новые люди. С увеличением численности личного состава, расширением зоны ответcnвенности и усилением сложности заказов компании требовалось все больше ресурсов и финансов, и потому очень скоро помимо военной деятельности им пришлось заниматься многим иным - включая горные разработки, контрабанду и торговлю людьми. Эзекиль не заметил, как медленно стиралась грань между справедливостью и преступлением - пока не стало слишком поздно.

Человекоподобный облик
В облике человека Эйзенкелларианнар похож на высокого и худощавого молодого мужчину ле 30-35 с резкими чертами лица, полностью седыми волосами и неестественной темно-красной радужкой глаз, представляющую собой постоянную многомерную иллюзию: на самом деле глазницы антивквэрума являют собой открытую часть магического нутра, заглядывать в которое - не лучшая идея.
Мышечный рельеф заметен в основном из-за отсутствия лишних жировых элементов, мимика практически мертва и ограничивается самыми резкими и явными движениями, глаза - практически неподвижны и устремлены куда-то в бездну. Губы тонкие, сжатые в линию, впалые щеки бледны, а зубы - острые и белые; носит одежду как правило темных либо наоборот, светлых тонов, передвигается быстрой, слегка сутулящейся походкой. Важно заметить, что чаще всего его голову венчает своеобразная корона темного металла, либо высокий технологический шлем, либо алый кристалл, плотно прилегающий к телу: не просто прихоть, но вынужденная мера, поскольку данные изделия являют собой сложные механизмы, влияющие на стабильность диадемы носителя. В час сильного магического перенапряжения, а также при дестабилизации нутра механизмы перестают справляться и излишняя энергия "фонит" с разрушением иллюзий, предостерегая окружающих от возможных негативных последствий. Физическая сила значительно превышает ожидаемую от не очень-то и внушительного телосложения мужчины, если конечно кто-то решит судить исключительно по внешности.

Истинный облик

В истинном облике Эзекиль словно бы обостряет свои основные черты своей сущности, отбрасывая иллюзии всего того, что могло смягчать болезненный вид и вызывать симпатию у смертных. Он становится еще выше и крупнее, лицо становится шире и несколько меняет свою форму; едва ли не прозрачная серая кожа плотно обтягивает кардониевый скелет с проступающими через нее ребрами, а сквозь многочисленные разрывы и разломы на теле пульсирует магическая энергия. Руки удлиняются, пальцы превращаются в когти, зубы становятся острее и длиннее, больше походя на орудия хищника, нежели человека; каких-либо иных особенно выраженных примет вроде крыльев, хвоста и рогов нет, но и без того изменения довольно пугающи, загоняющие смертный разум далеко вглубь зловещей долины. При необходимости кожа меняет структуру, "нарастает" в виде полного кардониевого доспеха, обеспечивающего защиту и еще сильнее увеличивающего размеры тела.

Первородный облик

В первородной форме раскрывается вся жуткая сущность создания: огромное, порядка двух десятков метров размером, хищное создание, похожее на неправильного, недоделанного дракона: кардониевый остов покрыт подобием тонкой кожи, которая, однако, во многих местах будто бы сорвана или истлела от времени, обнажая голые "кости", пустоту и яростное сине-зеленое пламя, перекатывающееся внутри чудовища и по каким-то неведомым причинам скрепляющее его, не давая рассыпаться на осколки. Весь его вид говорит о том, что когда-то давно он был иным, не диким живым трупом - однако сейчас первородный выглядит именно так, а не иначе.

Жестокий, уверенный, отсутствующий, безразличный, алчный, справедливый - описаний и эпитетов найдется больше, чем самих черт противоречивой личности Первородного. Когда-то давно он был частью мира людей и стоял на его защите - как мира, так и тех, кто был с ним рядом и всего того, что казалось ему важным. Эти времена ушли навсегда вместе с иллюзиями с тех самых пор, как Диллорексум открыл жестокую правду реальности, и с тех самых пор Эзекиль определенно смирился с ролью монстра. В глобальном плане сфера его интересов лежит за пределами мира смертных, и если он участвует в его жизни - то лишь потому, что так нужно. Весь мир и все живое для антиквэрума делится на две неравные части: он с собратьями - и все остальные, низшие создания Отца. Да, в последнюю сотню лет он воспринимает Демиурга именно так - Отцом, давшим жизнь своим детям и бросившим их на улице подыхать от голода под вой голодных собак. Любить Демиурга особенно не за что, и все же он испытывает противоречивые родственные чувства к пропавшему Божеству именно за то, что получил жизнь.
Критично относится к законам и правилам, однако держит маску законопослушного создания - для того, чтобы таким образом добиваться своих целей, а еще хороший монстр должен быть спущен с цепи лишь в нужное время. Своей главной целью считает исполнение воли Демиурга (так, как ее видит), а именно - занять свое место в мире, набирать знания, влияние и силы; да и в целом прогрессировать во всем; его гнетет неизвестность о судьбе своей расы и о тех, с кем он был запечатан: ментальная связь с собратьями по какой-то причине полностью отсутствует, что сильно его беспокоит и часто погружает в отчаяние одиночества.
Довольно плохо переносит необходимость подчиняться кому-то лично, не без труда создает горизонтальные связи, при этом достаточно харизматичен и знает, как  и когда нужно изображать, что поступаешься интересами. Не очень знаком с понятием эмпатии, любви и патриотизма, столь же негативно относится к попыткам кого-то брать на себя слишком много.
В отношении иных рас выделяет разве что деосов, считая их чем-то вроде младших братьев с золотой ложечкой во рту; категорически отвергает возможность становления федэлесом и прочей службы одному из "выскочек".
Можно сказать, Эйз все еще компенсирует и проходит стадию отрицания после того, как вырвался из лаборатории, где получил довольно тяжелые увечья самой его сущности, и долгое время был отрезан от собственного естества; именно поэтому является весьма эгоистичным созданием, которое превыше всего ставит именно себя.

Связь с игроком:

Планы на игру: импровизация
Развитие персонажа:
2. С развитием по умениям и способностям, использование официальной боевой системы и прокачку через магазин (карточка будет заполняться по стандартным правилам).

Отредактировано Эзекиль (27.10.22 11:04:08)