Горит восток огнем,
И алый цвет к лицу
Горам, укрытым льдом,
Поющему песку...
Ревущая толпа вскидывается в едином жесте, и чудится в нем нечто зверье, подбирающееся ближе, как будто жажда крови мгновенно сплотила зрителей в единое существо. Дух его несется по кругу арены, пролетает по рядам архонтов — вслед за ним поднимается вой многих и многих глоток. И понятно, почему: внизу, в центре арены один из бойцов красивым поставленным ударом начисто снес голову рабу. Все это не более чем разогрев перед самим сражением — воин, который с легкостью позволяет себя убить, не воин вовсе, — но все это уже стало мерзким и скучным. А чего, собственно, можно было ожидать?
Кровь, смерть... Понимают ли они, чему радуются? Что это же настигнет когда-нибудь их самих? Кем бы ты ни был, сколько бы злата и камней ни накопил, кровь и смерть едины для всех — и когда-нибудь кто-то так же будет радоваться и их кончине.
Хёскульдр едва уловимо поморщился, глядя, как остывающий труп уволакивают с поля, а мертвеющая голова все еще судорожно приоткрывает челюсть, захапывая песок. Это не бой.
Баловство.
Строго говоря, он не обязан был присутствовать здесь рядом со своим халифом, но правителю хотелось соблюдать дарованные традиции.
Меч — всегда возле владыки, и никак иначе.
Если кто-то считает эти строки истиной, то его ждет горячее разочарование.
Незаметно и очень быстро Хёскульдр покидает свое место возле левого плеча, как будто его никогда там и не стояло. Вместо того, чтобы смотреть на посредственные убийства, стоило бы заняться более полезными вещами, но мир разбаловывает смертных, убивает привычку сопротивляться и ждать удара. Любое оружие ржавеет и устаревает, если повесить его на стену...
Ряды каменных домов молчаливы — в дни крупных сборов народа на улицах почти не увидишь, — только ветер высоко и надрывно шелестит меж высокими арками.
Стены — волнопоющий песчаник и старый блестящий рудрум, — они помнят многое, и даже если следы от огня, сколы от ударов магией и обрушения быстро залечивают, память остается. Возможно, меч даже ближе по родству этим домам, чем архонтам, жаждущим чужой смерти.
Добраться до касбы у него так и не выходит, и резкая вспышка из-за поворота становится неожиданностью — не полной, но все-таки достаточной, чтобы обескуражить.
То ли ввиду дальности захвата, то ли по причине не «живости» в прямом понимании, но меч буквально выбрасывает в образовавшееся пространство. Пружинистый, скорее рефлекторный перекат отлично погасил инерцию, однако, явление замкнувшегося мира все равно стало слегка... дискомфортным.
Но это даже не вызывает раздражения. Напротив — всегда хорошо, когда неприятности или приятности находят тебя самостоятельно. Не нужно гонять их, словно пуганых мазам в тропических лесах оазисов, выслеживать по едва уловимым следам, думать, как обхитриться и устроить им засаду на самого себя. Все так просто — тебя затягивает непонятно куда, и делай с этим, что пожелаешь.
Треск и шипение — будто испуганная змея танцует в ладонях раскаленного песка — и множество дверей в самых разнообразных местах. А вот это уже интересно.
Что это? Чьи-то злокозненные происки, очевидно, совершенно бесполезные? Сколько раз защиту города пытались уничтожить или заточить — столько же раз терпели поражение. Часто не сразу, но со временем любая темница разваливается, а тюремщики умирают. Не наскоком, так измором.
Скрежет плавно сходит на нет и сменяется тихим, всхлипывающим плачем где-то за хитросплетением стен. Любопытное место — куда лучше, чем опостылевшая арена, и куда менее предсказуемое. Хёскульдр делает несколько шагов к ближайшей двери и касается ее ладонью, но не распахивает, а идет дальше вдоль стены, не отрывая руки. Хорошее чувство — легкое, чуть будоражащее возбуждение от встречи с неизвестным. На мгновение он даже закрывает глаза, пытаясь подавить свою нежданную радость — радость неочевидного выбора, пусть даже и иллюзорного, искусственно-приторного.
Останавливаясь у одной из дверей, он все же открывает. Длинный коридор, окутанный полутьмой, а в отблесках пламени факелов — красногривая львица заката. Одновременно с этим слышится скрип другой двери — позади неожиданной не-архонтской девушки, — старая деревяшка открывается неохотно и медленно... но лучше бы и не открывалась.
Из нового пространства в коридор ринулась стая странных существ, похожих на бледно-рыжих стрекоз, но куда крупнее, они замельтешили, сталкиваясь друг с другом и стенами, и тут одно из них все-таки смогло продраться сквозь сородичей и примоститься на стену. Несколько коротких движений лапками по надкрыльям — и в стороны полетели искры. Это может нехорошо закончиться...
Восток — рассветный зверь —
Несет на лапах тьму,
Восток — жесток и смел,
Все небо в дань ему.
[icon]https://i.imgur.com/QMMrNaM.jpg[/icon]
Отредактировано Хёскульдр (02.06.22 13:55:18)