Эйяфьялла старалась быть прилежной ученицей, старалась выглядеть обычной для этого мира, старалась и только старалась. И все же она не могла просто забыть о прошлом, не могла разделить себя на до и после, не могла стереть себе память. Она могла попросить об этом кого-то из ордена, но она никогда так не поступит. Если она забудет их, то кто будет помнить о них? Она должна и будет хранить память о них, нести свой самый большой грех и никому не открывать его. Она боялась и скрывала это от родителей, предчувствуя настоящую катастрофу, если они откроют этот ларец Пандоры. Эйяфьялла чувствовала давление, видя то, как все эти смертные существа смотрели на Тонатос. С каким блеском в глазах, восхищением, доверием и сколько они ждали от нее. Полукровке казалось, что она должна соответствовать. Она должна быть такой же. Она должна походить на нее. И все же она не была такой в действительности. Это ее злило и разочаровывало, заставляло срываться на несчастном тренировочном манекене, которого можно было избивать. И все же в нем чего-то не хватало для Эйяфьяллы,  не было тех вещей к которым она привыкла за многие годы. Манекен не мог взглянуть на нее со страхом и ненавистью, не мог закричать или же пролить кровь на ее клинок, не мог корчиться в конвульсиях.

Полукровка останавливается в тот момент, когда на тренировочной площадке появилась Тонатос. Эйяфьялла честно не хотела попадаться ей на глаза  в этот момент. У девчонки не было такого спокойствия и терпения. Она была темпераментной, нетерпимой ко многим вещам и привыкшей к своим правилам. Меч из ее рук исчезает, когда Тонатос останавливает манекена. Эйя не была удивлена, что Тонатос уже знала о ее прогулах. Можно ли было что-то скрыть от ее тяжелого алого взгляда? Ей казалось, что весь Соларис для нее является прозрачной конструкцией, а потому ничего в замке не остается секретом для деоса. И все же Тонатос знала слишком мало о прошлом, не используя никакой магии для того, чтобы силой залезть в ее голову. Эйя несколько удивлялась, что никто из родителей так еще не сделал. Было ли это дело в том, что ее разум был закрыт для магии Энтероса или же в том, что...они заботились о ее чувствах?

А затем алоокая затронула очень личную тему. Мир не состоит из убийств и сражений? Наверное. Только не в ее случае. Ее произвели на этот свет только для одной цели. Ее учили только для убийств и сражений. Ее рутина состояла только из убийств и сражений. Для оружия нет иной жизни, нет иной цели. Если оружие будет создано, то оно неминуемо будет проливать кровь и забирать чужую жизнь. Эйяфьялла поджала губы, не находясь с ответом. Это был не Каэнри'ах, но что Эйя могла поделать с собой? Как она могла забыть всё и привыкнуть к новой жизни за какие-то полгода? Она правда старалась, но Тонатос верно видела то, что девчонка делала упор лишь на то, что знала всю свою осознанную жизнь в Каэнри'ах.

— Нет, — произнесла наконец-то девушка, смотря на свою мать. — Мир состоит еще из вечной жажды силы и власти. Гордыни. Жестокости. Убийств. Сражений.

Она звучала ужасно пессимистично, но такова была ее жизнь. Эйяфьялле не повезло быть такой, как Тонатос. Она не была создана самим создателем с каким-то скрытым божественным замыслом, в нее не была вложена благодетель, она не была вестницей рассвета, не была зарей, не сияла подобно солнцу. Ее отец был тьмой, мать была зарей, а сама Эйяфьялла являлась лишь сумерками. Она не была ни древним господствующим существом, не была и богиней. Она не была рождена из любви, но из жажды власти, силы, жестокости и убийств.  Как ей видеть остальные вещи в этом мире? Эйяфьялле казалось, что она не могла постичь этих вещей, если в нее они не были заложены с момента рождения.

— Я стараюсь! Правда! — вспылила девчонка, пиная со всей силы манекен. Конструкция не была активирована, а потому не могла ответить обидчице. Девчонка начала метаться по площадке, бросаясь к небольшой зоне отдыха, где можно было утолить жажду или же присесть. Эйяфьялла схватила деревянный стул, с силой швыряя его в стену. Она привыкла в гневе ломать вещи, превращая вокруг себя все в пепелище. Она никогда не была созидательницей подобно ее матери. Эйяфьялла читала о том, как деосы создавали флору и фауну на Энтеросе. Опять она не могла быть похожей на Тонатос хоть чуть-чуть. — Я хочу быть как ты, но я не могу!

Сострадание, забота, помощь, жертвенность, отвага. Любовь.

Эйяфьялла поджала губы, не находясь с ответом на слова деоса. Любовь, несомненно, существовала, но в каком виде? Любовь жила в шраме на ее лице, пробегала по спине мурашками от страха перед властным голосом отца или расцветала синяками на ее коже после ожесточенных тренировках? Когда-то ей казалось, что любовь и боль были двумя сторонами одной медали, но это было очень давно. Она своими глазами видела искреннюю и чистую любовь, но просто ее родители были не теми существами, которые способны на такое чувство. Или же только она так думала? Эйяфьялла опускает взгляд, вспоминая то, что и она не способна любить столь невинно и по-человечески. Она сама погубила когда-то.

Неважно. На самом деле всё это было неважно. Сколько бы Эйяфьялла не старалась, но она не могла стереть ошибок  прошлого. Можно было стирать память и предаться сладким объятиям забвения, но ее величайших грех никогда не покинет ее. Забрался под самую кожу, сплетаясь с ее магической паутиной и становясь частью ее самой. Она могла ногтями расцарапывать кожу в попытках стереть видимую только ей кровь, могла тысячи раз извиняться и лить сколько угодно горьких слез, но никогда не отделается от этой любви.

Ей казалось, что она будет наказана. Сейчас богиня взмахнет своим оружием, избавляя свою дочь от какой-то конечности. Затем бы следовала еще что-то. Боль. Унижение. Боль. И снова боль. Только вместо холодного прикосновения оружия она почувствовала ладонь матери. Столь теплое и аккуратное прикосновение, деликатно не касаясь уродливого шрама. Эйяфьялла не шевелится, не зная того, как ей стоит отреагировать. Подсознательно она всегда мечтала о подобном, но наконец-то получив ласку, Эйя не могла понять и принять неожиданное тепло так просто. Вопрос бессмертной сбивал с  толку еще сильнее, создавая повисшее молчание. Девушка не шевелилась и молчала, не находясь ни со словами, ни с планом действий. Мог ли быть план действий при взаимодействии с родителями? Так забавно посмотреть на них со стороны, когда Тонатос не знала каково быть матерью, да и Эйяфьялла не вела себя подобно дочери. Эмоционально она явно была ближе к ребенку, но и не совсем вела себя как другие дети. Ее растили не ребенком, а оружием.

Эйяфьялла опускает взгляд, не находясь с ответом. Если честно, то она бы и не смогла охарактеризовать себя. Не смогла бы ответить на этот вопрос, не нашла бы слов для описания себя. Каково быть ей? Отчаянно желать любви и признания, чтобы от малейшего тепла застыть подобно ледяной фигуре и испытывать каждый раз тревогу при упоминании этого слова. Любовь. Что скажет Тонатос, если увидит всю личность Эйяфьяллы? Она представляла собой сосуд, который был наполнен ядом чужих слов. Долгое время она жила лишь тем, что скажет ей отец. Его слова были для нее священной правдой и единственным законом во всем холодном мире. Глупая девчонка даже своими мыслями не могла обрасти, а о какой там цельной личности там можно было говорить. Девушка просто не знала кто она такая на самом деле. Оружие? Дочь? Убийца?

— Я не хочу быть собой, — тихо ответила полукровка, осмелившись поднять свой взгляд. Смотреть в глаза Тонатос тяжело по многим причинам, но Эйяфьялле так хотелось найти в незнакомых глазах тепло или понимание. — Я сама себе противна.

Эта правда была не такой горькой, как она ожидала. Словно эта мысль постоянно была с ней, но полное осознание пришло только сейчас. А потому Эйяфьялла хотела притворяться другой. Быть прилежной девочкой, лучезарно улыбаться и быть кривой копией своей матери, а не собой. Только смысла в этом было немного.

— Мне казалось, что если я буду похожа на тебя, то...

Буду сильнее. Буду любима. Буду кем-то. Буду любить. Буду больше своего прошлого.

— Не знаю.

Девчонка отвела взгляд, а затем попыталась прильнуть к Тонатос. У нее не поднялись руки, чтобы обнять мать. Они словно отяжелели и просто болтались. Эйя просто прижалась. Она видела, как дети так делали. Жались к матерям в поисках помощи, тепла, ласки и любви. Жаль, что в академии света никто не мог научить ее быть нормальным чадом.

Признаться, Эйяфьяллу не интересовал Энтерос. Она изучала историю и мироустройство в академии не для того, чтобы стать полноценным жителем мира, не для службы в какой-то коалиции рас и карьерного роста.  Ее интересовало только два существа во всем этом огромном мире. Не будь Тонатос и Рагнара, то этот мир мог сгореть до тла вместе со всеми его жителями. Эйя играла по правилам этого мира, стараясь стать его частью, но лишь потому, что это понравилось бы матери. Девчонка отчаянно искала одобрение в алых глазах, увидеть то, как уголки ее пухлых губ вздернутся в верх в теплой улыбке. Когда Тонатос обнимает ее, то Эйя чувствует тепло, которое растекается сладким медом по израненному сердцу. Если честно, то ей и сравнивать не с чем было до недавнего времени. В Академии ее угостили долькой шоколада, которого Эйяфьялла никогда и не пробовала. Что-то сладкое, приятно тающее во рту. Сейчас иномирка чувствовала эту сладость, но вместе с ней и горечь на самом кончике языка.  Ее грех, который так и не давал девчонке спокойно отдаться в сладкие объятия счастья и тепла. Она хотела бы цепляться за руки матери, когда та выпустила дочь из объятий, но Эйяфьялла боялась быть излишне навязчивой.

Ей не интересен Энтерос. Ей неинтересно с ним знакомиться. Только из-за родителей она интересовалась этим миром, чтобы понять его лучше. Понять почему же все так сложилось. Почему в этом мире все было иначе. Один факт мог изменить жизнь двух существ настолько сильно, что в этом мире ее не существовало. И все же порой Эйя задумывалась об этом факте, когда ночами не спалось. Какой бы она была здесь, в Энтеросе? Похожей на мать или же на отца? Эйя позволяла себе мечтать, прикрывая глаза и представляя этот образ. Она была бы частью ордена Рассвета, светлой и прекрасной, сильной и праведной. Только это лишь фантазия, которая разбивалась об жестокую действительность. Ей никогда не достичь этого идеального образа в голове, но она отчаянно пыталась.

— Я не хочу прогулок, — буркнула Эйяьфялла. И бить манекен не приносило ей облегчения. — Я хочу быть полезной. Показать себя, что мне не место в Академии Света. Я сильнее любого там и имею больше всех опыта!

Эйяфьялла отличалась самоуверенностью и высокомерием, когда дело казалось других существ. Невыносимый ребенок, который словно не до конца осознал ситуации того, что это не ее родной мир. Здесь другие правила. Другая среда. Все такое другое. Только Эйяфьялла словно была совсем негибкой в изменениях, предпочитая думать очень узко в этой ситуации. Ей казалось, что она бы справилась с практически каждым врагом не только в академии, но и миром. Она бы бросила сейчас вызов всему миру, чтобы показать себя перед матерью и отцом. 

— Дай мне шанс показать себя, — просила Эйяфьялла, не останавливаясь. — Я не прошу тебя готовить мне какой-то завтрак или покупать мне подарок в любимом цвете.

У меня и нет таких вещей. Эйя просто никогда и не приходилось думать о любимой еде, цвете, любимой игрушке или любимом сезоне года. Нет, это было так глупо для жизни в Каэнри'ах. Иномирка попросту не понимала, что мать могла задумываться о таких вещах. Это удивляло, да и сбивало с толку. Ей казалось, что Тонатос будет заботить только этот огромный мир и этот орден. Но...это было не так, что вызывало в девочке слишком много эмоций. Она боялась неизведанных чувств больше, чем самымх опасных монстров и существ Энтероса. Ей проще убивать и уничтожать, чем пытаться разбираться в своих и чужих чувствах.

А чужое сердце казалось еще страшнее, чем собственное.

— Тебе не надо быть ей...

Голос девочки стихает. Нет, правда. Ведь она попросту. Мертва. Ее нет. От нее не осталось ни кусочка, а только горечь.

— Просто будь собой.

Это звучало так иронично из уст той, которая отчаянно пыталась быть другим.

До чего же наивной была девушка. Она верила в то, что во всех мирах ничего хуже уже не случится. Больше ничего не сможет навредить ее сердцу и ничто не сможет ранить ее. Ей хотелось верить в какую-то абсолютную неуязвимость, но это была лишь сладкая ложь, которой она кормила себя каждый день. Закрывать глаза и отворачиваться от правды куда проще. Нет, она не была виновата в том, что произошло. Нет, больше этого не повторится. И все же как легко разбивалось сердце каждый раз. Она беспомощно смотрит в алые глаза той, которая обжигала холодом. Между ними было не просто непонимание, а бездонная пропасть. Эйяфьялле казалось, что она так и продолжала говорить на непонятном языке для Тонатос. Только вот слова богини были понятны для иномирки, но до ее серебряноволосой головы так и не мог дойти их смысл. Эйяфьялла только выделяла самое плохое и даже находила в словах то, чего и не было в помине.

Ей просто хотелось обрести свое место рядом с родителями. Занять место той, которой и не существовало в этом мире. Представить, что она здесь своя. Быть другим человеком, носить белую маску и из кожи вон лезть, чтобы быть идеальной дочерью. Эйя не смогла справитьтся и с такой задачей. Словно она и правда могла только убивать и разрушать, могла только нести гибель и страдания. Неужели она не была достойна лучшей жизни? Она не могла избежать той цели с которой она появилась на свет и была обречена еще до своего рождения?

Глупая. Бесполезная. Только ломать и можешь. Не заслужила.

Не заслужила.

— Хорошо, — выдавливает из себя девушка, не в силах найтись с достойным ответом для Тонатос. Я поняла, Тонатос. Я пойду.

Она не зовет ее матерью, избегая этого щекотливого слова словно огня. Последние слова матери особенно больно отдаются во всем теле. Словно Тонатос призвала энергетическую невидимую волну, которая должна была сбить девушку с ног. Ноги иномирки держат ее, но вот внутри все сжалось в один комок горькой обиды, который застрял в горле. Она не могла выдавить ни слова из себя. И что ей сказать? Сейчас девушке казалось, что богиня ни за что ее не поймет. Ведь Эйяьфялла так же притворялась кем-то другим. В этой роли было так же неуютно. Возможно, что она все это заслужила. Призрачного второго шанса не существовало, а все это лишь было наказанием, где в конце концов она останется одна. Воспоминания проносятся вспышками перед глазами, когда Эйяфьялла резко поворачивается спиной к матери. Она бежит в свою комнату, желая найти покой. Ей хотелось забиться в угол, спрятаться в укромное место и пережить весь  широкий спектр ярких эмоций. Она раньше всегда так и делала, залезая в самое укромное место вершины.

Эйяфьялла врывается в собственную комнату, громко хлопнув несчастной дверью. Девушка злится на себя и на непонимающую мать, но больше на себя. Обида горькими слезами катится по щекам, а отражение девушки сейчас кажется особенно уродливым из-за подтекшего макияжа. Тушь и темные тени черными слезами обжигают лицо, когда Эйя глупо пытается вытереть их руковом перед зеркалом. Где-то в отражении над ней смеется искаженная личность, ее альтер-эго. Илиясвиль представляет собой все то, чем так отчаянно хочет стать Эйяьфялла. Алые глаза смотрят на нее с осуждением, одним лишь взглядом говоря стольких обидных вещей. Эйяфьялла недостойна, слаба, глупа, непослушна и не является настоящим ребенком. Ведь ее настоящие родители давным-давно м е р т в ы. Эйяьфялла пытается избавиться от алых глаз перед собой, кулаком ударяя по зеркалу и разбивая его. Девушке казалось, что ее сердце разбивается так же легко, как и стекло. Она привыкла давать своим эмоциям выйти из нее через агрессию. Ломала вещи, разносила все на своем пути и могла сойти с вершины только для этого. А ведь она старалась быть примерной дочерью, быть ученицей Академии света и паинькой. И все же все внутри сейчас желало перевернуть комнату, разнести здесь каждую вещь. Когда Эйя разнесла свой стул в щепки, то в ее голову пришла все же идея получше. Назойливая мысль подобно мухе жужжала последние несколько дней о том, что она могла бы не просить шанса проявить себя. Она могла молча отправиться в любую аномалию и доказать Тонатос то, что Эйяфьялла достойна.

Иномирная полукровка телепортируется в заснеженные горы, используя ту самую карту в кабинете Марселин. Девушка не знала пароля, но знала, что хороший удар открывает любые двери. Это не пройдет незамеченным, а потому стоило спешить. Неосознанно она вспомнила именно это опасное место, о котором слышала от других рассветных. Ее зацепило то, что здесь было холодно, а земля укрыта белоснежным снегом. Это слишком сильно напоминало ей о доме. С ней словно сыграли злую шутку раз теперь девушка начинала искать умиротворение и ностальгию в заснеженных горах. Холод пронизывал ее тело в доспехах, а мурашки бегали по коже подобно насекомым. Все настолько знакомо, но в тоже время все для нее здесь было чужим. Эйяфьялла кричит, давая себя свободу для эмоций. Она так часто последнее время пыталась подавлять, скрывать и лгать самой себе, но с нее этого хватит. Внутри что-то ломается с тем, как полный отчаянья и боли крик девушки разносится по округе.