Горы Старвэрд. Название, которое отдает на языке щипучим морозом, вечным и сухим, точно прозрачный горный воздух. Гиблое место. Ничего не растет. Никто не живет. Лишь завывания яростного ветра разбавляют рвут душу на куски, приникая сквозь одежду и кожу. Здешний мороз погасит любое пламя. Искоренит надежду, обратив живую плоть в осколки льда. Казалось сама земля вытягивает жизнь из тела: каждый шаг – испытание, каждый вдох – пытка. Любой кто слаб духом или телом рисковал остаться в объятьях яростной стужи навсегда. Однако, даже в столь суровом краю нашлись два упрямо бьющихся сердца, закованные в непробиваемую броню суровой решимости.

Хорус позволил себе моргнуть и ресницы тут же смерзлись, зацепившись ощетинившимися шипами инея, разомкнуть веки было почти так же трудно, как и сделать следующий шаг сквозь колючую пургу. Отвесные черные скалы пронзали небо с обеих сторон от предательски узкой тропинки, мужчина не мог видеть голодную бездну ущелья внизу и мрак космоса над собственной головой... да что уж говорить, в такую погоду невозможно даже рассмотреть собственные ладони. Все затопил хаотичным белым месивом изо льда и снега. Мужчина с силой выдернул ногу из сугроба, оборачиваясь через плечо. Седые волосы хлестали по лицу, мешая разобрать крупный черный силуэт. Огромная зверюга медленно плелась следом, припадая брюхом к земле, как раздавленная черепаха. Комья снега колтунами застряли в косматой шубе, утяжеляя, сковывая движения... Граф расправил плечи, обращаясь к своей спутнице.

– Привал.

Грубо рявкнул воитель, ощупывая отвесную скалу. Она кажется бесконечной, несокрушимой, вечной. Хорус любит разрушать то, что можно описать этими тремя словами. Дрожь темного предвкушения щекочет продрогшую плоть. Броня, повинуясь воле хозяина, вспыхнула серебром, вскрывая тонкую ледяную корку, словно гнойный нарыв. В следующее мгновение морозный воздух содрогнулся от вплеснувшейся в пространство энергии, мужчина нанес сокрушительный удар, способный стереть в пыль темный гранит. Топор описал в воздухе размашистую дугу и обрушился на вековую твердь горы. Могучий импульс не раскалывает, он буквально крошит в песок, организовывая углубление. Недостаточно. Видимость почти нулевая, взрывы от руны получаются хаотичными. Когда каменная крошка и ледяные кристаллы снес очередной яростный порывом ветра, взором путников открылась небольшая самодельная впадина. Слишком незначительная, чтобы называться пещерой, но достаточный, чтобы немного скрыть их от бушующей непогоды. Воин с некой тяжестью, которая была ему не характерна, опустился на землю, прижимаясь спиной к скалам.

– И чего ты там жмешься? – голос его был свирепее любого бурана, но вот искусственная улыбка умело изображала дружелюбие, Воитель похлопал ладонью по коленке, – к ноге.

Приказ. Хорус всегда общался именно в такой манере, не терпя неповиновения в любой форме. Только вот Хэлл в последнее время стала слишком часто саботировать волю Графа. Мужчина был зол. Тому свидетельством был выбитый у собаки клык и не заживающие раны на морде. Кайлан был плохим хозяином и предпочитал попросту "выбивать" любые зернышки самостоятельности из своих зверушек. Боль – лучший учитель. Страх – мощнейшее оружие.

Кубики

я сломаю твой дух
рано или поздно
мне покорились звёзды
меня слушается воздух
а ты – лишь препятствие на пути
балласт, что мешает идти
× × ×

Было сложно понять, что именно происходит у Кайлана в голове. Чувствует ли он хоть что-то кроме пронизывающего холода бушующей вокруг стихии, способной с непринужденной легкостью сделать металл хрупким хрусталем? Любопытство – провокация. Всегда можно пойти на риск и робко оторвать от земли взгляд, чтобы удостоверится в том, что Бледный лев вообще удосужился уделить кому-то свое драгоценное внимание. Однако, его лицо не выражает даже призрачно тени человеческих эмоций, единственное, что хоть как-то выдавало в нем заинтересованность – два тусклых обломка мерзлого льда, коими служили глаза Кайлана Лайонхарта. Тусклые, острые, обжигающие холодом. Это не взгляд гордого льва, это – мертвые бездны акульего зрачка. Беспристрастная кровожадность движимая не волей, а зверской природой холодного чудовища. Лоб женщины с глухим стуком упирается в металл, готова принять от него что угодно: боль, похвалу и даже смерть. Но она не получит ничего кроме этого мерзлого ветра и не менее льняного молчания.

Но ведь мне давно все равно. Она просто питомец, который разучился выполнять команды,
нужно всего лишь больше дрессировки.

Голоса в голове перебивали друг друга, плелись узорами первородного безумия, точно иней на лезвии меча, который был небрежно воткут в мерзлый гранит чуть неподалеку от Кайлана. Верный пес терся головой о бедро, словно пыталась расшевелить неподвижного хозяина. Отчаянные попытки Хэлл были смешны. Мужчина готов был рассмеются жестоким, лающим хохотом, но не удостоил воеводу даже подобного внимания. Хорус был слишком занят: внутри разгорались новые искры. Граф определенно чествовал что-то в глубине своей неполноценной души, но расшифровать смысла потаенного зова он не мог. Неопределённость раздражала даже сильнее, чем отчаяние женщины. В смердящей кровью жизни Кайлана всегда было все так просто... даже примитивно: он один, кругом враги, единственный шанс выжить и избавиться зудящего под кожей страха – убивать. Уничтожать все, что может уничтожить тебя. А потом... потом ужас ушел. Ушла хаотичная паника и судорожные попытки защититься от всего мира. В один момент... все сущее просто потухло по щелчку пальцев.
Погас свет
Поблекли цвета
Умерли ощущения
Испарились всякие чувства

Не осталось ничего кроме всеобъемлющего, космического вакуума и черноты, которая будет пострашнее любого сумрака самой беззвёздной ночи. Кайлан забыл как это. Любить. Страдать. Радоваться. Переживать. Может быть он давно бы лег, застыв неподвижным изваянием, потому что просто не видел бы смысла продолжать движение. Но у него остались голоса. Настойчивые, никогда не замолкающие Воин и Монахиня. Они последнее, что осталось у Хоруса от прежней личности. Зависть. Жестокость. Подозрительность. Эгоизм. Когда у тебя остается так мало ощущений, то весьма сложно сопереживать кому-то. Даже ей. Той, что отдала своему жестокому Богу намного большее, чем жизнь. Хэлл принадлежала ему целиком, но Кайлану все равно будет мало самоотверженных жертв. Графу нужно постоянно чем-то согреваться, если это будет не теплая кровь, брызнувшая из раздавленной черепушки, то он сожрет душу. Вытянет все по крупицам, а потом найдет нового донора человечности. И так по кругу. Раз за разом.

– Ты желаешь смерти? – голос Хоруса можно спутать с ножом, что хочет проковырять дырку в голове: въедливый, четкий, беспощадный, – Думаешь ты сможешь так просто избавиться от меня? Или... ты чувствуешь себя за что-то виноватой и путем своей кончины хочешь отмыться от вечного позора?
[icon]https://i.imgur.com/Bjv5du9l.jpg[/icon]

Мужчина надменно смотрел на дифинета сверху вниз. Он превосходил женщину по каждому из возможных параметров... если не считать этой глупой, ненормальной чувственности. Однако, столь яркие переживания подчиненной оказались настолько сильными, что отражались эхом внутри пустого нутра Графа, разносились причудливыми импульсами по мертвой нервной системе. Казалось Хорус тоже испытывает подобие меланхоличной грусти, утопая в морозной тишине. Брюнетка ломается первой, отползает чуть подальше, Кайлан с тенью недовольства смотрит на ее мокрое от слез лицо. Его войны никогда не плачут. Не показывают слабости. Даже перед лицом первозданного ужаса. Они могут стерпеть немыслимые пытки и прожить бесчеловечные унижения, не уронив то, что Бледный лев величал "достоинством". Лайонхарт сам тренирует их выдержку... но на самом деле он калечит. Искажает. Извращает... как когда-то сломали его самого. Всем калекам омерзительна целостность окружающих. Жадность и зависть порождённая уродливым разумом жаждет видеть разрушение. Вездесущий упадок дает Хорусу иллюзию того... что он абсолютно нормальный. Счастливый и полноценный правитель такого же великолепного утопического государства.
Но улыбки здесь оскалы.
Крики не от ликования, а от боли .
Поклоны подарены не в знак уважения, то страх складывает даже самых храбрых существ пополам.

Но ведь... если не присматриваться разница становится совсем эфемерной. Если позволить тщеславию заслонить веки полупрозрачным красным маревом, то величие родится само собой. Смердящее корью. Бесчестное. Деспотичное. Превосходство. Весь Клан теперь вот так же валяется перед ним на коленях в ожидании милости. Приятное чувство. Хорус с сытым самодовольством улыбается, чуть изгибая седую бровь. Псина решила в чем-то сознаться? Какая глупость... он знает о ней все. Даже мысли Хэлл были продолжением его могучей воли, что она могла сделать такого вне ведома хозяина? Женщина хаотично металась у него под ногами, ища возможность оправдать свой минутный порыв. Кайлан уже хотел снисходительно фыркнуть и напомнить ей, что лгать – не самая лучшая мысль, но тут... укол ярости. Игла входит прямо в сердце, впрыскивая в каменный кусок вечной мерзлоты кипящий яд злобы.

– Ты кто? – клокочущее рычание нарастает с каждым слогом, злость растопила флегматичное безразличие далеко не сразу, но все же перемену можно было назвать стремительной, – и после этого ты смеешь продолжать жить?!

Ненависть зреет как мыльный пузырь, наполненный спорами плесени. Боги... отродья Скверны... надменные идолы зла... Хорус ненавидел каждого из них и всех вместе столь яростно, что его одержимость деосами многие бы сочли нездоровой. Бледный лев вскочил на ноги и нервно заметался по небольшому пространству, замороженные чувства трескаются, но внутри не оказывается раскаленной лавы... а лишь тьма, что густой смолой вытекает из вновь открывшихся ран.

– Вероломная сука, ты посмела предать меня?! –  Хорус был воистину страшен в гневе: его лицо покорёжил злобный оскал, заострённые клыки, больше напоминающие челюсти акулы, угрожающе щелкали в морозном воздухе, могучее, а тусклые глаза вспыхнули недобрым светом, – что, почувствовала волю, дрянь? Думаешь можешь за моей спиной пресмыкаться перед ложными богами, а после этого спокойно преклонять предо мной колени? Мерзкая шлюха!

Хорус буквально сходи с ума, помешательство граничит с чем-то совсем неправильным и аномальным, точно мужчина давным-давно был проклят каким-то искусным лиходеем... в каком-то смысле это было так. Испорченный мальчик вырос в деспотичного мужчину, а тот в свою очередь окончательно сгнил изнутри, не способный бороться с токсинами, накопившимися в крови. Граф без малейшего усилия поднимает женщину за волосы, когти свободной руки наотмашь рассекают лицо ровными порезом разрезая правый глаз пополам. Кайлан не отводит взгляда от изуродованного лица жертвы, всматриваясь цепко, ища следы того, что нужно ему. Страх. Отчаяние. Сожаление.

– И чего же ты молчишь?! Сейчас самое время позвать своего небесного повелителя? НУ ЖЕ! Приведи его ко мне! Я сожру его сердце у тебя на глазах! – с больным профессионализмом палача, словно бы Хорус занимался подобным каждую свободную минуту, приподнял безвольно опущенную голову послушно терпящей истязания Хэлл, запустив два пальца в опустевшую  глазницу и потянув череп наверх, все это действо сопровождалось омерзительным хлюпаньем остатков плоти, пальцы греет теплая кровь, – что такое, не рискнешь предать своего нового хозяина, вероломная тварь?! А вот нанести оскорбление данным мне клятвам ты не постеснялась! Может помолимся вместе? Имя! Назови мне имя!

Теперь он держал ее только за глазницу, подвесив на когтях-крючьях хрупкое женское тело. Жертва дергалась, как пойманная рыба, но ее телодвижения ишь больше распаляли гнев внутри. Ему было больно. Скверна... так больно!

Суровый взгляд безумца рассекает одинокая слеза.

Он не может убить ее. Физически. Подвергать бесчисленным пыткам, истязать, ломать кости, стирать личность... он мог пойти на любую подлость мира, но не способен был свернуть шею одной вероломной суке.

Потому что любил. Очень порочной, сложной и иррациональной любовью, которой привязываются хозяева к своим любимым питомцам, воспринимая их как должное, пока не настает время прощаться. Кайлан смотрит на нее. Последний раз. Внимательно, запоминая все черты, старательно растягивая мгновение. А затем его лицо становится каким-то пугающе отрешенным. Почти печальным.
Мужчина расслабляет пальцы.
Влажная от крови глазница соскальзывает с когтей.
Худенькое тело воеводы камнем падает вниз с отвесной скалы, куда далеко-далеко, где бушует белый шторм.
А мужчина остается стоять на верху в полном одиночестве и единственное, что согревало его были остатки горячей крови на руках.
[icon]https://i.imgur.com/Bjv5du9l.jpg[/icon]