жизнь – это что-то важное
жизнь – это очень быстрое.
жизнь – это очень страшное.
падали люди замертво,
тикали тихо часики.
Хэлл помнила еще с юности и той, другой лишенной смысла жизни, как радуются животные возвращению хозяина. Как они готовы выполнить любое приказание, лишь бы их больше не оставляли в одиночестве. Преданность, взращенная не по своей воле – дурацкое качество. Так она тогда думала, смотря в голубые глаза бездомной бродячей собаки; и не понимала, что смотрит в зеркало. Время калечит память; может быть той девочки перед зеркалом никогда не было? Может мозг Хэлл подарил её так же как создал Холли? Демоны живут в отражении – а в моем живет надежда. И пять Райс будет до самого восхода солнца неотрывно и бесцельно глядеть в маленькое серебряное зеркальце; а оттуда с безграничным пониманием и теплотой её встретят серые глаза Холли. Молчи отражение. Молчи вечно. Осуждай меня ясным взглядом, иная участь незаслуженна мною.
.
Преданность так красиво и плавно переросла в зависимость. Воевода Райс понимала это, с мукой щуря глаза, пытаясь укрыть синие очи от мельчайший кристалликов льда, что норовили ослепить. Снег путался в косматой шерсти, лапы онемели настолько, что дифинет не понимала когда подушечки, проломив наст, соприкасались с мерзлым камнем. Холод грыз сахарные кости, оголодавшим вурдалаком, мышцы то и дело сводило; теплая шкура была незначительной преградой до безжалостного климата Старвэрда. Она уже не может идти, но продолжает упрямое инерционное движение, пока жесткий голос не заставляет ее замереть. Хорус встал возле отвесной скалы, зачем-то ощупывая скользкий от ледяной корки гранит. Хэлл наклоняет голову, навострив треугольные уши. Какой прок её хозяину от куска камня?
.
Ответ на свой вопрос она получает скорее, чем почти отключившийся мозг начинает перечислять возможные варианты: сильный энергетический выброс, молот врезается в отвесную скалу, осыпая дифенета мелкой каменной крошкой. Она взвизгивает, когда особенно крупный кусок чикает по чувствительному носу, недовольно трет лапой морду, тревожа едва затянувшиеся раны. Её наказание – позорные метки. Но она не хочет его злить, это все Холли. Холли. Холли. Не я. Стыд давит на хребет, словно бедный всадник; чтобы лапы не переломились под его весом, точно спички, Райс ложится прямо на снег, устраивая морду на холодной белой перине. Голос вновь хлещет по ушам, улыбка Кайлана не сулит ничего хорошего, но ослушаться женщина не могла. В рукотворной пещере слишком мало место для собаки, поэтому Ракша принимает более компактную форму. Крадется к убежищу, прижимаясь к земле.
.
Ей так страшно.
Раны все еще ноют.
И она достаточно хорошо знает повадки хозяина, чтобы предугадать его поведение. Будет больно; а цепь так коротка. Женщина закрывает глаза, не в силах больше выносить все это несправедливое истязание, опирается лбом в закованное в доспехи бедро хозяина, так жалобно и доверчиво; кроме него она никому не нужна; кроме него никто её не пожалеет и не приласкает; пусть хоть убивает, главное чтобы при этом любил. Да. Больше ей ничего не нужно.
.
– Здесь очень красиво,  – шепот слетает с губ и тонет в завываниях вьюги, – какое прекрасное место чтобы умереть.
.
Беги, беги и не оборачивайся.
Не могу. Я без могу без него дышать.

[icon]https://i.imgur.com/eYgPEKbl.jpg[/icon][status]подари мне ад [/status]

The Darkest hour before the light
A hidden treasure plain in sight
For a moment standing still

They say we're crazy
They say we're ill
~ ost ~
Хрустит крошка рассыпавшихся нервов; господин перемалывает волю, словно жернова мельницы зерно пшеницы; получившуюся пыль безжалостно выдувает свирепая вьюга, разнося сверкающие крошки чего-то очень важного на многие километры вокруг. Хэлл роняет крупные слезы на мерзлый гранит, неужели она не заслуживает даже пары слов? Всего один взгляд, разве она много просит за безграничную верность? Много. Я такая эгоистка, если он не хочет на меня смотреть, значит я не заслужила. Но как заработать крупицу внимания? Райс была хорошей, очень хорошей; убивала по щелчку пальцев; творила такие мерзкие и жуткие вещи, что они до сих пор стоят перед глазами; положила на алтарь сердце, заменив его проклятым артефактом, вытягивающим из нее жизнь. Сделала все, чтобы быть достойной :: и все же не приблизилась к любви ни на шаг. Её далекий и непостижимый ад. Почему не дает в себе сгинуть?
.
Щека прижимается к металлу сильнее; от холода кожа начинает покрываться первыми небольшими волдырями, которые лопаются от каждого горестного всхлипа; она уже заработала обморожение, но боль совсем не ощущалась; густая сукровица катится вниз смешиваясь с бесконечными, уже даже не солеными слезами. Безысходность ситуации сводила дифинета с ума. Ей так было нужно внимания хозяина, что она готова была бросить к его ногам весь мир, но ему не нужен мир :: ему нужны руины :: не нужны братья :: нужны лишь безукоризненные машины смерти :: не нужна она... пора было смирится с тем фактом, что не существует того свершения, которое Бледный лев сочтет достойным. И тут, в минуту наивысшей тоски, одна больная; напрочь лишенная смысла догадка пронзает поток угасающих мыслей. Молния озарения: если хорошая девочка ему не нужна, то может сгодится плохая? Райс не была дурой, утверждение спорное, однако, Воевода обладала неплохими познаниями в стратегии; более того – женщина знала Кайлана, лучше, чем саму себя. Владыка может пропустить мимо своего безразличного взгляда все подвиги на свете, но стоит ему заметить изъян... он вырвет его из тела когтями. И пускай. Пусть хоть застрелит на месте, но более не молчит!
.
– Да, я виновна! – Хэлл растягивает губы в безумной улыбке, чуть отползая на коленях, чтобы дать себе возможность влюбленно смотреть в глаза хозяину, чье внимание ей удалось привлечь, – Признаюсь во всем!
.
Восторг длиться буквально секунду, обычно Хорусу хватало подобных пустых выкриков, чтобы самому додумать в чем и когда провинился подсудимый; женщина своими глазами видела как Граф истязал невиновных; его бледные уста солгали одну и ту же молитву: "сознайся, сознайся, сознайся...". И стоило несчастному проронить в ответ краткое "сознаюсь" и мукам приходил конец. Тогда почему сейчас он выжидающе смотрит? Жуткая догадка сковала все тело; парализовала, как гипнотический взгляд змеи неразумного кролика. Господин желает слышать, в чем же конкретно Хэлл сознается. И тут-то и вскрылась главная проблема отчаянного плана: ей не в чем было каяться. Ракша никогда не придавала Хоруса даже в мыслях. Токсичная, фанатичная, аномальная верность не позволила бы ей даже дышать в сторону измены. Но она ведь только установила контакт! Райс не могла утратить внимание так скоро, она еще не получила нужную дозу самого разрушительного в мире наркотика.
.
– Я.. я... – женщина в отчаянии вскапывала залежи памяти, стараясь припомнить если не свой, то чужой грех... и тут она вспоминает; словно это произошло только пять минут назад: Хорус в ярости топчет тяжелыми сапогами тощее тело подростка, а тот не может уже даже кричать; Ну и где теперь твои боги? Я! Я ваш Бог! Хэлл редко могла видеть столько необузданной, живой ярости в своем флегматичном Владыке, она не подумала; опять слишком поспешила с ответом, бросая тихим полушепотом фразу, которая сломает ей всю жизнь – я фэдэлес.

[status]подари мне ад [/status][icon]https://i.imgur.com/eYgPEKbl.jpg[/icon]

Жизнь - игра
У тебя нет масти
Смерть к тебе не питает страсти
Жизнь тебя проиграла стуже
И смерти ты не нужен...


Пустой зал ловит в паутину гулкого эха каждый тяжелый шаг заточенных в латные сапоги ступней; на парадном балконе, обрамленным тлеющими занавесками, стоит и вдыхает гнилостно-терпкий запах триумфа Бледный лев. Мужчина взирает на умирающий в огне войны мир, который некогда можно было бы назвать его Домом. Кажется он рад, но только почему улыбка на его лице такая черствая? Хэлл занимает место рядом, перепачканные в запекшейся крови перчатки бесшумно ложатся на перила, сжимая потрескавшийся гранит; голова кружится; дыхание распирает от ужаса и восторга. Ничтожный щенок чувствует себя Богом, глядя на то, как целая страна захлебнулась в бурлящей алой ртути. Точка в страшной сказке. Зло не победило, Добро не спаслось, границы стерты вместе со всеми ранее существующими шаблонами, но после опустошений остался не белый чистый лист - тлеющие руины. На них нельзя будет возвести нечто прекрасное, зато... кто сказал, что величие должно иметь утонченный лик? Её Владыка, одержавший победу над глупым совершенством; растоптал и унизил гнилостные идеалы. И теперь новый Бог взирал на плоды трудов своих, его губы пришли в движение, а слова перебили стоящий в ушах писк.
.
- Истинные боги давно мертвы, а те то ныне выдают себя за них лишь горстка презренных букашек.
.
- Правда? И что же они вызвали ваш гнев, Владыка?
.
- Возомнили себя достойными вершить мою судьбу.

* * *
Почему это вспомнилось именно сейчас? Сквозь боль и ужас, который даже невозможно было описать на доступным смертным языкам. Только не отпускай меня, пусть и дальше будет больно; пускай острые когти и дальше скребут внутри пустой глазницы, цепляясь за кости черепа. Только не отпускай. Позволь побыть с тобой еще мгновение... здоровый глаз дарит туманные очертания знакомого лица. Почему вы грустите, мой господин? Не надо. Хэлл смыкает ресницы, они и так оттягивали этот момент непростительно долго; ведь у каждой вещи есть срок годности, лишь Боги вечны. Чувство невесомости укутывает тем же головокружительным восторгом, что женщина некогда уже испытывала, стоя подле Хоруса на балконе; только сейчас господин остался там, на верху, а она летела вниз, чтобы разбиться вдребезги об острейшие скалы и окрасить белоснежную снежную перину остатками грязной крови предательницы. Кажется у Хэлл не было выбора... но она отчаянно нуждалась в том, чтобы попытаться понять истину и убедиться в правильности своего ужасного пути. Нуждалась в этом, как утопающий в воздухе; порочная потребность преклонить колено не пред монстром; почувствовать себя частью чего-то возвышенного. Глупая-глупая-глупая. Один раз запачкавшись о Мрак, невозможно придти к Свету, чернота не краска, она теперь - часть её сущности, которая губит будто отрава. Брюнетка была безмерно благодарна деосу за смелость, которой она её одарила, смелостью отпустить пагубную зависимость и отвергнуть смысл своего бытия. Спасибо.
.
И она падала.
.
В этот миг была счастлива как никогда прежде, ведь теперь ровно на три бесконечные секунды она стала свободна.
.
Ракшаса Райс - первая приближенная Бледного льва, сумевшая даже на столь краткий миг отвоевать себе право на полет. Последний вдох, а губы как в трансе шепчут имя единственного истинного Бога, который являлся женщине.
.
- Хорус.
.
Вспышка агонии. Твердая поверхность ломает позвоночник, а ребра с хрустом лопаются от мощного удара; искалеченная когтями голова должна была треснуть, словно спелый арбуз, но... хрустят не только кости. Ледяная корка скованного в объятиях зимы горного озера проламывается, поглощая хрупкое тело в разинутой пасти полыньи. Здесь так холодно, словно кто-то нароно высосал все тепло из хрустальной густоты озерных вод. Нет сил пошевелится, изломанное тело идет ко дну. Прозрачная, точно слезы, вода смешиваются с грязной кровью; непоправимо пачкается, а проклятый артефакт начинает сиять стылым светом вечной Зимы. Ледяное сердце, оказавшись в плену холода и безразличия веками спавшего озера не давал Хэлл умереть, но его было и недостаточно, чтобы женщина продолжила борьбу. Не пошевелиться, не выбраться не умереть.

навеки свободная, навсегда предательница, бесконечно несчастная, проклятая
зависшая в пучине ледяных вод
обречена нести бремя своего выбора пока живет этот мир
[icon]https://forumupload.ru/uploads/001a/c0/74/923/238470.jpg[/icon]

убив меня, ты не станешь героем,
не справишься с болью, не сможешь понять.

убив меня, ты не будешь свободен.
не будешь свободен, убив меня
Невероятное спокойствие укрывало ледяным одеялом; легкие до краев наполнительные прозрачной колючей глубиной уже не делали даже слабых попыток изобразить дыхание. Глаза открыты. Или закрыты? Темнота была столь непроглядной что слабые движения век ничуть не меняли картину мира.  Сожаление; единственно что разбавляло гнетущую хрустальную пустоту толщи озерных вод. Хэлл было действительно жаль, что она оказалась неспособной понять; ей не хватило хладнокровной жестокости, чтобы познать величие и остатьс там.
Высоко.
Где светили звезды;
Где звенели мечи и смех;
Где пели горны и отпевали падших;
Где сверкали короны;
Где жили венценосные монстры с улыбками вместо ножей.
.
В глубине омута памяти роились моменты, когда Райс пыталась подражать им, точно маленький ребенок; действовать во имя некого безымянного великого блага; защищала не людей, а идеи; казнила не виновных, а тех, кто оказался на пути у несокрушимой воли её хозяина. И ночами она видела кошмары, переживала каждую сцену вновь и вновь не в силах проснуться или отвернуться. Это было неправильно. Так быть не должно! Войны сражаются, убивают, калечат, однако, когда они оборачиваются назад, то понимают, что жертва была не напрасна. Что на удобренном кровью отважных солдат поле цветут луговые травы, а из пепла деревень вырастают целые города. Ракша оборачивается.
.
И не видит ничего кроме черноты.
.
Она - чудовище, разрушающее мир; может это только к лучшему что она теперь здесь? Все встает на свои места, некий пазл до этого бывший лишь кучей кривых зеркал ложился в четкую картину: это есть наказание за лицемерие, за то что она посмела идти против собственной природы, ставя преданность выше человечности. Смирение. Оно немного облегчает существование, Ракша даже делает облегченный выдох, но из легких вырывается лишь чуть нагретый поток озерных вод. Хэлл не нужно было спасение, прощение или понимание... лишь смерть.
.
По какой-то жутко не смешной прихоти судьбы, именно в моменты принятия конца приходит спасение. Лед трещит на головой, идет трещинами, пропуская в глубину тусклые лучики белого света. Зрачки ловят его, точно паук неразумного мотылька, сердце сжимает судорогой призрачной надежны на избавление; однако, жизни после смерти нет... увы. Чья-то рука вцепятся в плечо, тянет наверх. НЕТ! Нет. Нет. нет. нет. нет... Брюнетка пытается бороться, ей невыносимо возвращаться в мир, где она или предатель или чудовище, женщине наскучила постоянная пытка, но незнакомец упрямо тащил её к свету, неумолимо обнажающему суть вероломной, трусливой и инфантильной дворняги.
.
Райс утонула в этом белом мареве, как недавно была поглощена водами. Сознание покинуло её, позволив провалиться в тревожное забытье. Это был сон без сновидений, первый за все время её расставания с владыкой... ныне пробудится ей было суждено не от нового комара. Тепло? Огонь танцевал свой нервный танец на сухих ветках, жадно облизывая древесину. Райс морщится, ядовито щурит оставшийся целым глаз, привстает на локтях насторожено осматривая окружающее ее пространство. Ломота в мышцах была невыносима, как и боль в сломанных костях, что уж говорить о снятой с правой части лица коже и пустой глазнице; однако, брюнетка даже не морщится, бросая исподлобья прямой и тяжелый взгляд пярмо в глаза своему "спасителю".
.
- Кто ты такой?

Внимательность антрацитовой прорости единственного уцелевшего глаза, впивается в лицо незнакомца с ожесточённостью хищной птицы. Пред ней предстал незнакомец, что знал о ней буквально всё; было ли это удивительно? ответ - отрицательный; Хэлл была невероятно знаменита, если не во всех землях Энтероса, то уж точно в доминионе Схаласдерон. И слава эта была дурной. Даже в клане своего возлюбленного господина женщина не считалась героиней. Что за глупости? Само это слово вызывало смех у приближенных Бледного льва; честь, слава, преданность: здесь извращены до предела, приобрели столь уродливые черты, что даже пороки являются чем-то привлекательным рядом с оскверненными святынями человеческих идеалов. Незнакомец имеет полное право ненавидеть Райс за её непогрешимую праведность. Верные Хорусу солдаты не могут претендовать на снисхождение народа, чьи дома они сожгли дотла, чью страну обратили в руины и кого теперь вели в мрачное, пропахшее кровью и горем завтра.
.
Четкая убежденность в том, что нареченный Безымянным, мужчина ей - враг, пришла практически сразу; прирученный человеком звери по природе свой очень хорошо чувствуют отношение к себе, а уж не избалованная гиперэмоциональным окружением Хэлл, могла различать буквально самые ничтожные оттенки чужих эмоций. Безымянный испытывал к ней смесь презрения и ненависти. Неисчислимость причин подобного отношения сомгла бы поразить воображение кого угодно из живущих. Репрессии? Ужасы войны? Обязательный призыв? Казни? Преследования? Грабеж? Мародерство? Насилие? Запугивание? Угнетение?... список обвивался вокруг горла дифенета подобно удавке. Хочет задушить её? Этот жалкий человечешка?!
.
- Твоя спесь недопустима, червяк, - рявкнула воевода, вместе с гневным рыком выкашливая очередную порцию озерной воды, Безымянный сильно прогадал, если решил нажать на стальную волю женщины примитивными нападками, - если сейчас же не назовешь мне свое имя, то из Неверного дослужишься до Мертвого, ясно тебе?
.
Язвительность Хэлл ни к лицу, но она способна добиваться своего, пришлось научится; не так просто командовать солдатами Леонэйм, при этом не имея каменную душу и воистину нерушимую волю. Безымянный совсем не страшен по сравнению с теми, кого Райс вела в бой. Очень редко губ дифинета касалась улыбка, но ныне уголки губ против желание воеводы судорожно дернулись, наспех изобразив на искалечено лице горькую усмешку. Безымянный далеко не первый, кто ненавидит её за верность; больную преданность самому презренному существу, что когда либо было рождено в клане.
.
- Иначе придется вырвать ответы у тебя силой. Мы друг-друга поняли? - нужно было как можно скорее поставить точку в этой нелепой игре, Хэлл нужна была информация и мужчина ей её предоставит; и воеводе было совершенно наплевать какими методами она добьется своего, - назови мне сегодняшний год и число, - дифинет облизывает свои холодные черно-синые губы утопленницы, раздумывает стоит ли доверять, а затем взвесив все риски выдавливает из себя главный из вопросов, - что слышно о деяниях моего Графа?

Тревога поначалу была лишь черной и холодной точкой в районе солнечного сплетения; сверхплотная незначительная песчинка, разрастающаяся с каждым мгновением, словно вихрь или спиральная галактика; только вместо звезд и туманностей это чернильное месиво стояло из склизкого холода, налипающего на внутренности. Секунда за секундой: вот уже в легкий булькают первые комья удушающего ужаса, что постепенно тянул свои холодные щупальца прямиком к сердцу; и оно беспомощно сжалось, покоряясь возрастающей панике. Хэлл прекрасно распознала в полупрозрачных намеках настоящую беду. Кому как ни ей было известно, что бывает с господином, когда кто-то рискует напрямую ослушаться приказа. Предать. Хэлл тошнит, нервы и ужас сгибают ее тело пополам и женщину пару раз обильно вырвало водой вперемешку с желудочным соком. Руки дрожали. Силы вытекали прямо на белоснежный снег вместе с горячими слезами, корыте она не смогла сдержать. До нее только сейчас дошел весь необратимый ужас происходящего с ней:
Предала.
Вонзила нож в спину тому, кого любила больше всего мира
Укусила за руку того, кто стал для неё целой необъятной вселенной.
Грудь пронзает ледяной стрелой первобытного горя

Так вот что чувствует горюющая по погибшему ребенку, сестра по брату, собака по люимому хозяину.
Мозг гротескно плавится под гнетом отрицания; эти жалкие попытки сравнимы с агонией бьющейся на песке рыбы: трепыхаться можно сколько угодно, но это принесет лишь новые нестерпимые муки. Неприменимая война бабочки и стеклянной банки. Глупая, бессмысленная попытка разрушить неприглядную реальность; раскрошить, растерзать, сжечь и возвести заново. Преданность - это и есть Хэлл. Её душа, последнее светлое, что осталось в пустотелой оболочке; все остальное дано увяло и очерствело, но верность всегда пылала в ней ярче ядра планеты. И что же получается? Она лишилась и этого? Нет. Быть того не может! Мужчина говорил что-то еще, расправлял перед ней крылья, точно павлин свой хвост, но разве весь данный фарс имеет смысл для той, что только что осознала степень своего падения? Пустая. Какая же она до омерзения пус-та-я. Дифету срочно нужно было вновь заполнить несчастную жизнь хоть каким-то смыслом.
.
- Мне нет до тебя дела, крылатый, - слова даются через силу, потому что разум все еще не пришел в порядок, внутри вопила некая нездоровая потребность, грозящая стать для Хэлл роковой, - мне нужно вернуться. Сейчас.
.
• • •
.
Был ли удивителен тот факт, что незнакомец с превеликим удовольствием помог брюнетке добраться до Дома Скорби? Вовсе нет. Хэлл прекрасно осознавала с самого начала их общения, что даденгер слишком благороден, чтобы добить её, но с превеликим удовольствием доставит опальную воеводу прямо в лапы отвергнувшего её господина. Странник не солгал. Женщина поднимает голову, смотрит вверх на покачивающиеся на ветру трупы повешенных придворных. Их глаза высохли, помутнели, плоть опухла от гниения, но лица все еще оставались узнаваемы: покореженные в предсмертной агонии лики смотрели на гостью с осуждением; воеводе пришлось проявить всю свою выдержку, чтобы стерпеть молчаливое осуждение тех, кто погиб по её вине. О да, Хэлл - далеко не дура. на видела как на нее смотрел Кайлан перед тем как отпустить. Ему было больно. И не было в этом мире ничего страшнее раненого в самое сердце хищника.
.
У ворот её встретила стража, без колебания преградившая путь бывшей воеводе; отвращение с которым они глянули в ее сторону было еще одной болезненной пощечиной. Но это тоже в какой-то степени было ожидаемо. Сначала Райс требует пропустить её внутрь, затем просит, и лишь затем умоляет, упав на колени и приводя бесчисленное количество причин по которым ей необходимо попасть на аудиенцию к графу.
.
- Ты - идиотка, Райс, - сквозь зубы шипит один из стражей, пинком отстраняя от себя валяющуюся в пыли брюнетку,  - ОН думает, что ты подохла. Ясно? Уверен в этом свято и непоколебимо, но на всякий случай сир Родрик строго приказал всем стражам даже на пушечный выстрел не подпускать тебя к нему.
.
- Чокнутая, - резюмировал второй, злобно сплевывая густой сгусток слюны, - исчезни пока есть такая возможность, спрячься в самой темной норе в галактике и молись всем богам, чтобы тебя и дальше считали погибшей. Ведь смерть - далеко не самая ужасная участь.
.
- Пустите, пустите, мне нужно его увидеть
.
Было сложно понять на что была похожа эта нескончаема просьба: на смиренную молитву или на бред жаждущего дозы наркотика торчка. Одно Хэлл знала наверняка, она не уйдет отсюда, даже если её погонят силой. Вскоре и до стражей дошел сей прискорбный факт; они как-то особенно печально переглянулись и открыли тяжелые кованные ворота. Райс встала на плохо гнущиеся от волнения ноги, отряхнула одежду и, не поблагодарив воинов, сделала самый тяжкий и волнительный шаг в объятия привычного мрака безысходности. Всё. Обратного пути отныне не существовало; Брюнетка двигалась вперед, быстрее, быстрее, быстрее! И вот она уже летит быстрее сорвавшейся с тисового лука стрелы. Гончая взяла след своего хозяина и теперь, точно одержимая всеми дьяволами преисподней, рвалась вперед.
Навстречу смерти.
Навстречу ужасу.
Навстречу тьме.
Навстречу смыслу.

Мрачные тени густой липкой жижей заполнили собой легкие как только Хэлл вдохнула спертый воздух; ныне здесь царствовал не Кайлан Лайонхарт; на его престоле бесформенной зловонной лужей растеклось безумие. Райс вздрагивает всем телом, мозг сам начинает порождать ужасные ассоциации: тяжело дышать - она у постели умирающего, хочется кричать - закрыта в психиотрической клинике; кожа покрывается мурашками - похоронена заживо в древнем склепе; глаза застилает мрак - никого уже не спасти. Атмосфера тронного зала была более чем нездоровой, полностью отряжая необратимую степень разложения некогда великой личности Хоруса. Нет, не Хоруса. Кайлана. От великого воителя осталась лишь пустотелая оболочка, заполнена ужасающей болезнью. Райс припадает на одно колено, словно от болезненного удара; даже в самых смелых фантазиях женщина не могла представить себе степень упадка графа. Её единственная любовь гнила изнутри, разлагалась, мутировала и менялась прямо у нее на глазах. Что здесь можно сделать? Как помочь? Как спасти? Финальная стрела милосердии пронзает сердце четким и преисполненной отчаяния мыслью: бесполезно. Слишком поздно унять его боль, целуя горячими губами синяки на стылом трупе.
.
Ракшаса смотрит как нечто спускается с вершины горы черепов. Она прекрасно знала, что на всем теле воителя не найти не одного цветного или темного пятнышка. Его светлая кожа обманчиво бела, напоминая по оттенку разбавленный горьким пеплом мел. Тогда отчего же от мужчины так и веяло чернотой? Не темнотой, не мраком и даже не пресловутым злом. Болезнь и пустота. Все это время, пока Райс зависла в коматозе посреди кристальных вод горного озера она по какому-то эгоистичному убеждению считала себя самым одиноким существом, даже не смея предположить, что концентрация отчужденности находится посреди мегаполиса трансдентов. Воин отметил тяжелым глухим стуком каждую костяную ступень, пока не спустился на один уровень с той, кого искренне считал погибшей. Интересно, ему было бы лучше, если бы Хэлл и дальше пребывала в вечном заточении между жизнью и смертью?
.
- Я умерла, - уверены ответ четок и ясен, как удар молотка судьи, Хэлл встает на ноги, позволяет ядовитому холоду взгляда графа растворится в омуте её бесконечно печальных синих глаз, - неужели ты не помнишь как убил меня? Тогда давным-давно... на рассвете.
.
Она помнила то утро ясно и четко; каждое мгновение въелось под кожу, все слова и чувства, все мысли и простой до боли вывод: тогда Ракшаса наблюдала солнце своими глазами в последний раз. Может бло бы лучше, если бы она тогда погибла вместе со всем отрядом наемников, там в земле ее кости давно бы нашли свой покой, а плоть стала бы пищей для бескрайнего моря душистых луговых трав; но судьба распорядилась так, что она перенесла в мир лишь бесконечную печаль и смерть. Как это грустно, понимать что мертвой ты была бы куда полезнее.
.
- Мертвое не может умереть дважды, - после непродолжительной паузы добавила брюнетка, её ладонь с трепетом прижалась к матовой прохладной поверхности грудной пластины доспеха, дифенет с усилием надавливает на зачарованный металл, как будто пытаясь прощупать под толстым панцирем силовой брони пульс Бледного льва, - именно поэтому я стою сейчас пред тобой, а ты - предо мной.
.
Смятение и печаль; какой злодей посмел когда-то убить сердце Хоруса? Что за темные силы терзают остатки его души и что не позволяет поддаться и покорно лечь в могилу? Райс правда пытается его понять, отчаянно и упрямо блуждает в лабиринте порочной души и никак не может отыскать ответов.
.
- Я всегда буду с тобой, даже если ты сам этого не хочешь; попытаешься прогнать - вернусь, задумаешь сбежать - найду, пронзишь мечом насквозь - воскресну, - теперь уже обе дрожащие от пронизывающего все существо трепета ладони плотно прижаты к широкой груди мужчины, с сухим шорохом скользят по бронированному торсу, пытаясь сомкнуться где-то за его спиной, Хэлл прижимается к прохладному металлу искалеченной щекой, пряча пустую глазницу, - и никогда не позволю сгинуть, даже если ради этого мне придется вновь и вновь испытывать твой гнев.
.
Хэлл - была разбита и собрана по частям бесчисленное число раз. Её жизнь есть ничто иное как смертельная мука. Но она терпеливо терпит все бессмысленные страдания, считая их за благо, лишь бы тот единственный уголек внутри груди Кайлана тускло сиял, вопреки всему. Как же отчаянно хочется исправить, спасти, защитить, отвести беду, но уже слишком поздно. Остается лишь вести бесконечное бдение рядом с умирающей искрой, являющейся тем последним остатком графа; беречь и охранять любой ценой; но сможет ли она в одиночку справится с этой миссией.. если сама всю свою жизнь блуждает во мраке?
.
- Чтобы не дать тебе утонуть во тьме, мне придется познать свет, и только она может указать верный путь; злись сколько будет угодно, но это не сможет предотвратить то, чему суждено свершиться.

Отредактировано Хэлл (21.10.21 15:34:49)

Объятия были подобны изощренной пытке, но Хэлл готова была терпеть намного более жуткие издевательства, чтобы заслужить звание быть рядом; её молчаливая трагедия, их общее горе - рядом с Кайланом не дозволено находится некому, кроме пустоты. Укрытый в непроницаемым саван добровольного одиночества, он невообразимо похож на замершее озеро. Не отпускает, но не убивает; просто держит, коллекционирует проклятые души, карая их за излишнюю доверчивость. Утонувшим уже не страшно, Хэлл уже много лед назад оказалась несчастной жертвой беспощадного монстра, научившись со временем видеть в нем единственное любимое существо; сколько бесчисленных лет в её вселенной горела только его черная звезда? Бесконечность. Пока космический туман бытия не решился породить из тумана нечто иное: оно было не лучше и не хуже, а попросту другое. Тёплое, беспристрастное, стабильное, вечное; жестоко было осуждать Райс за то, что она инстинктивно обратила навеки слепой взор в сторону света, которому было не место во мраке несчастного существования. Женщина не хотела брать священный свет для себя; ему нужнее, ради своего господина, остервенело гребёт голыми руками раскаленные до бела угли, протягивает пригоршни сияющий звезд в сгоревших до костей ладонях. Отталкивает. Не принимает дар, отвергает свет, зарываясь глубже в черную грязь безумия; ничего страшного, Хэлл тянет уголки губ в светлой улыбке обреченной; ничего страшного, я принесу ещё. Затем ещё, ещё и ещё... пока в этом мире есть хоть капля тепла, которую она сможет даровать Хорусу, Райс не остановится.
.
Спину печет от незначительно боли. Царапины можно считать своеобразным знаком приветствия Брюнетка преданно смотрит хозяину прямо в глаза, готовая по первому его желанию вырвать из груди собственное сердце; но Бледному льву незачем изучать её внутренности, мужчине любо ломать ее це-ли-ком. Он все еще не понимает, какова на самом деле истинная преданность, принимая великую жертву гончей за вероломство. Единственный глаз жгут несуществующие слезы, которых попросту больше не осталось, отчаяние сильным импульсом крутит нутро, сжимая в кулак легкие и желудок; обвинять ведьму на костре в том, что она слишком долго горит - жестоко. Увы, душа Графа буквально состояла из непоколебимого зла, способного лишь причинять боль тем, кто пытается ему помочь. Хэлл понимает - знает - чувствует - но любит. Упрямо, вопреки всем ужасам беззвездной пустоты. Печаль, сравнимая с миллионом мелких трещин на сердце, опять выгибает спину в мучительном спазме; пальцы бредят куском метала, который можно с трепетом сжать дрожащими от лихорадки руками, плавно провести по горлу одну ровную красную линию, выпуская через старшую рану весь накопленный яд.
.
- Мое слово нерушимо.
.
Так до омерзения бессмысленно озвучивать очевидные вещи; женщина давно поняла, что дело здесь вовсе не в том, что на её теле может появится небольшое клеймо из переливчатого металла; дело в том, что Хорус не хочет отпускать. Он нуждался в Хэлл куда сильнее, чем могло показаться, именно поэтому его лицо более не осквернено леденящим равнодушием. Приказ Бледного льва со стороны можно было бы посчитать неожиданным, Райс же он не заставил даже немного смутится. К подобному типу наказаний владыку приучили архонты, наказывающие своих рабов плетьми. Хэлл не была рабом; даже больше - никто в клане не носил статус невольника. И в то же время, на спинах многих из них красовалась вполне доходчивая повесть о том, что господин у них все же имеется; скрыть рубцы - святотатство. Ими было позволено лишь гордится. Дифинет опускает мрачный взор, стаскивая одежду по пояс, отринув любое смущение: не имеет права вещь на чувство собственного достоинства, а значит - унизительное мероприятие становится рутиной. Горячий лоб уперся в колючий камень, как и локти.
Десять раз?
Это намного больше, чем можно выдержать молча.
.
Раз.
Огонь разрезает кожу, но почему-то воеводу кажется, что кнут рассек её пополам. Все существо вопит от жгучей агонии.
Два.
Только сейчас женщина осознает до конца насколько сильную боль дарят жадные поцелуи кнута; мозг, к великому несчастью, осознал степень повреждений, а в горле забулькал предательский стон; Хэлл глотает его вместе со скудной порцией кислорода.
Три.
Дыхание замирает, легкие не в состоянии расправится, они сжимаются в бессмысленны кусок плоти от невыносимой агонии, перед глазами бегут разноцветные точки; кожа на спине начинает сочится кровавой росой, делая касания воздуха ощутимым.
Четыре.
Разум вопит, просит пощады; сбежать, отвернутся, уклониться, то угодно, только не послушно стоять у стены, терпя пытку, ломающую волю. Зубы крошатся от спазма челюстей.
Пять.
Удары начинают накладываться друг на друга, уже не просто оставляя багровые полосы, а раздирая плоть до костей, сдирая кожу живьем; кричать уже не хочется, в общем, как и жить.
Шесть.
Ноги становятся ватными, вся задняя поверхность тела ощущается как единое месиво страданий, будь у Хэлл выбор, она бы предпочла самолично срезать ошметки кожи, надеясь на то, что голые кости не будут так сильно болеть.
Семь.
Губы резко размыкаются в немом стоне, женщина бы с невероятным наслаждением исторгла крик, но очень затруднительно издавать звуки, не имея в запасе даже жалкого глоточка воздуха; поэтому Райс просто открывает и закрывает рот с выпученным глазом, как будто пытка забрала у нее возможность дышать.
Восемь.
Слышен пронзительный тонкий писк, стена перед глазам темнеет, приобретая красноватый оттенок; воительнице известно что это значит, ее орган чувств постепенно отключаются, но если она позволит себе потерять нить сознания, это взбесит Хоруса еще сильнее; вся измученная сущность Хэлл зацикливается на счете.
Девять.
Близость завершения первого витка мучений должна придать сил, но внутренние резервы истощены настолько, что надежде не дано зарядится в пустом, почти отключившемся мозгу; не ясно заем; мотивация стерта в неясную мутную картинку; кажется воли совсем не за что уцепится, сознание медленно соскальзывает по кровавой лестнице куда-то вниз, грозя покинуть хозяйку.

Десять

Рядом слышится гневный голос, Райс нужно приложить яростные усилия, дабы осознать, то от неё требуют.Невероятна дерзость - Хэлл шевелится, тревожа свежую роспись ран, поворачивается через плечо, глядя на мучителя с невероятной усталостью; разве она доставляет ему проблемы? Боль выжала женщину настолько, что она и подумать не могла, что на самом деле самым болезненным будет одиннадцатый удар; он состоит из слов и любимого глубокого баса, не терзает уставшее тело, однако крошит душу в мелкую пыль.
.
- Хватит. - слово должно было быть твердым и исполненным уверенности, но голосовые связки издают приглушенный писк-скрежет, - Ты может делать со мной что угодно, это право - твоё. Но даже не смей сомневаться. Какие еще нужны доказательства? Разве вся наша жизнь не перечень веских поводов уверовать в существование безусловной преданности? Что ещё нужно сделать, чтобы заслужить такое же нерушимое доверие в ответ?