Пальцы скользят вдоль книжного стеллажа, чуть задевая кончиками перчатки расписные корешки бесценных томов. Шаги неторопливые, но уверенные. Наемник маршировал по своим негласным владениям при полном параде, точно генерал: красивый матовый доспех, плащ из дорогого бархата, расшитый шелковыми нитями в тон его единственному любимому цвету, который настораживал своей роковой чернотой. Разодетый аристократ в пустующей сокровищнице знаний был больше похож на мрачного жнеца, чем на любителя запретных магических техник. Взгляд его внимательных янтарных глаз скользил по строкам свитка, педантично подмечая особенности наложения смертельных проклятий. особенно ему понравился пункт про страшную предсмертную агонию...  зловещая улыбка тенью мелькает на благородном лице, придавая ему едва уловимый хищный налет. На самом деле за последние три месяца Сандор изучил залы этой библиотеки вдоль и поперёк, с одержимостью безумца зарываясь в сухие книжные страницы, ожидая отыскать в их тот самый недостающий ему элемент... ключ от безграничного могущества. Чародей знал здесь всё настолько хорошо, что свободно ориентируюсь в любой точке пространства даже в слепую, а именно уткнувшись в очередной древний текст.
— Слишком просто... — мелодичный голос был пропитан горьким разочарованием, — это слишком легкая смерть для него.
      Воспоминания пронзают словно отравленные иглы, забираются прогнившими корнями некогда посеянного семечка ненависти куда-то глубже, чем в самое сердце. Нет. Ужасающая агония, плотские муки, боль, парализующие волю страдания... все это слишком банально, лишено изысканности и не принесет Амберу долгожданного удовлетворения. Нет его месть будет сладкой, мелодичной и даже приятной, словно запах талого снега по весне, только пот под покровом белоснежного льда будут скрываться не чудесные подснежники, а гниющие, смердящие тухлятиной трупы из их общего безрадостного прошлого. Он заставит его жалеть о содеянном. Жалеть столь страстно и рьяно, что сама мысль о смерти покажется чудным вариантом избавления, но он не умрет. Амбер его не отпустит. Маг успокоиться лишь когда лично убедиться в том, что его Враг будет влачить никчемное существование выжженным изнутри призраком своего прошлого могущества до конца существования Мира.
      О, как же он его ненавидел. Ненавидел эту жизнь, ненавидел самого себя, но зачем-то продолжал жить. Нет, даже не жить. Это и существованием с трудом можно назвать, если честно. Так, хаотичное движение в пространстве без цели, но сейчас она есть. Проста и банальна — превратить жизнь одного существа в изощренную пытку. Разве он так многого хочет? Сандор раздраженно фыркает, беря с полки еще пару книг, продолжая все так же на автомате идти вперед, ориентируясь по тактильным ощущениям. Стеллаж заканчивается. Четыре шага вперёд. Повернуться налево и ещё один шаг. Сейчас должна быть лестница... но внезапный голос отвлек чародея от привычного маршрута. Амбер застыл, как кладбищенская скульптура, стараясь определить звучал ли этот проклятый голос у него в голове, либо Боги решили крайне злобно над ним подшутить. Маг прищурился, словно гадюка учуявшая запах добычи и поднял горящие дьявольским пламенем глаза наверх, туда, где по какой-то нелепой случайности устроилось существо, занимающее львиную долю его мыслей.
— Не смей призрачность мое имя, — брезгливо фыркает аристократ, холодом его фразы можно было заморозить мировой океан, — да вот, подбираю тебе подарок.
      Ядовито оскалившись, мужчина взглядом указал на одну из своих книг, повествующих о самых запретных и страшных проклятиях. Древний текст был на редкость в идеальном состоянии, ведь ни один здравомыслящий чародей, знающий риски при игре с темными искусствами, не полез бы выбирать заклинание из этого фолианта. Стоит отметить, что на столь фамильярное "любовь моя" Сандор среагировал более чем спокойно, что было странно. учитывая как его взбесило собственное имя, слетевшее с губ ненавистного парня. Наверное дело было в том, что Амбер привык слышать в свой адрес что угодно кроме... имени. Ведь любое соприкосновение с реальностью могло вызвать в импульсивном чародеи вспышку неконтролируемого гнева, а когда маг терял контроль, то финал всегда был не в его пользу.
— Не знал, что в Горизонт берут оборванцев вроде тебя, — маг не сводил взгляд с Делья ни на секунду, как-то слишком настойчиво барабаня пальцами по эфесу меча, — или тебя наняли наладить освещение? Это же работа по твоей части, да?
      Ярость Сандара была весьма умело скрыта, он не хотел давать парню повод позлорадствовать, но его с потрохами выдали свечи, горящие чуть дальше по коридору, пламя на них теперь взвивалось длинными, коптящими смогом змеями, уже не просто освещая, а даря рваный, нервный, пропитанный чародея агрессией свет. Встречи аристократ был не рад. Он был в восторге. Ведь куда более мы жаждем видеть врагов, чем друзей, которые являются по первому нашему зову. И он не допустит, чтобы это редкая встреча прошло для Дельвара мимолетным видением.

Амбер чуть усмехнулся, губы дрожат будто не зная что хотят изобразить: привычный презрительный оскал или ехидную улыбочку. Дельвару просто говорить, просто дышать, просто находиться в одном помещении. Сандору же было больно почти на физическом уровне, шрамы горели как будто к ним переложили раскаленный добела метал, а внутри все потрескивало от лютого мороза. Ничего. Он не чувствовал абсолютно ничего, сжимая рукоять подаренного меча дрожащими пальцами. Воспоминания того самого дня, запахи, чувства, казалось даже душный воздух старой библиотеки сменился на пропахший гарью и ужасом ветерок, веющий с пепелища некогда величественного замка.
Тяжелый и почти роковой удар сердца о ребра.
* * * * * *
      Тягучая кровь лениво скатывалась по бледной коже, падая в низ. Не его кровь. Все еще теплые подтеки алой жидкости казались аристократу обжигающими... или это не кровь струиться по его окаменевшему от ужаса лицу? Мужчина провел кончиками пальцев по щекам, стирая не только вязкую темно-алую жидкость, но и несколько крупных прозрачных капель. Сандор в недоумении смотрит на них, подносит ко рту, лениво слизывая зыком. Соленые. Маг горько усмехнулся,задрав голову к мрачным небесам. К чему эти слезы?
      Это были самые бесполезные слезы, которые только могли быть. Лицемерно. Отвратительно! Амбера чуть не вырвало от брезгливости по отношению к самому себе. Не раскаивающийся подонок разыграет спектакль перед растерзанным трупом своей мертвой жены. Да и к тому же зрителей уже нет. Так к чему этот глупый фарс? Мужчина нехотя посмотрел вниз. Леди сломанной куклой лежала на асфальте в неестественной позе. Оторванная голова валялась чуть поодаль, пяля навечно пустые глаза в неведомую пустоту. Гримаса предсмертной агонии искажала некогда симпатичное лицо, нижняя челюсть варварски свёрнута на бок, сословно девушка все еще кричит. Кричит. Казалось ее предсмертный вопль все еще звучит в голове чародея. Звучит... но не достигает уже на веки мертвого сердца. Сандор помнил каждую секунду страшной трагедии, он и не хотел забыть. Он ничего не забыл. И он не простил.

* * * * * *

      Новый удар сердца и мужчина приходит в себя, нервно встряхивая рыжей головой, словно пес пытающийся отряхну лохматую шкуру от дождевых капель, но ненависть не стряхнуть, не вывести шампунем не отодрать мочалкой и даже сняв кожу, ты обнаружишь лишь новые и новые следы яда, разлагающего душу. Дельвар... неужели он не видит, что Сандору так невыносимо больно, что хочется орать пока горло не начнет жечь, а голос не надломиться превращаясь в жалкий хрип? Неужели тот, кто тенью следует бок о бок с ним уже столько лет до сих пор не разглядел насколько чародею мучительно видеть его лицо. Слышать голос. Прикасаться к его бархатистой коже... вроде бы все так просто. Злость. Непримиримая вражда. Многолетняя война из-за смерти той, что навсегда замолкла на каменном полу. Хотя, в тот день умерла не только прекрасная Леди, Сандор сдох вместе с ней, а сейчас он просто медленно гнил изнутри, поддерживая себя лишь мыслью о том, что рано или поздно убийца познает всю ту агонию, которую аристократ испытывает, делая очередной вдох. Его мир погрузился во мрак. Холодный и липкий. Молодому чародею уже приходилось быть на грани жизни и смерти, но тот раз стал роковым. Именно тогда он осознал, что физическая кончина это не самое страшное, что может произойти... страшнее сдохнуть изнутри. Он тихо скулил, корчась от боли, когда мир вокруг него становился все призрачнее и темнее. Схлопнулся до одной точки, сутью которой был его Враг.
— Чего я хочу? — голос истерически менял тональность от вкрадчивого шипения до гортанного рыка, — чтобы ты заткнулся!
      Ярость выламывает кости, мужчина со всей силы пинает лестницу, на которой уселся неистово презираемый им парень, тот не удержался и полетел вниз, но упасть ему не дал чародей. Дельвар был легким, поймать его на руки было не трудно, куда сложнее было не впиться зубами в его шею, распробовав вкус мерзкой субстанции, что заменяла антикам кровь. Одним точным движением Амбер хватает рыжего за шею, впечатывая лопатками в книжный стеллаж. Потревоженные таким безобразием пылинки взметнулись в воздух, тревожно вздрагивая в воздушных потоках от шумного дыхания разгоряченного мага. Как было бы просто и невероятно логично сейчас двинуть правой рукой прямо в лицо этого мерзавца, или раскалить перчатку на левой руке настолько сильно, что кожа мальчишки начала бы лопаться под напором жара. И пускай его шрамы затянуться... сама мысль о том, чтобы изуродовать Дельвара хотя бы на какие-то секунды была практически столь же недопустима, как и ненормальная потребность его поцеловать.
— Лучше тебе не знать о моих желаниях, проходимец, — опять надменная холодность, но она уже ложиться горячим шепотом прямо на ушко временно плененному антику, — иначе ты перестанешь спокойно спать по начам.
      Это все было неправильно, Амбер прекрасно понимал насколько это низко играть с будущей жертвой, но нездоровая привязанность чем-то похожая на одержимость, немного исказила в его голове приемлемые рамки классической вражды. Кончик влажного языка скользит по краешку ушной раковины парня, точно собирая обратно все свои пропитанные обжигающим гневом слова, но затем мужчина резко отстраняется задумчиво вглядываясь в лицо вечно юного любимого недруга. Пальцы, облаченные в перчатку, сильнее сжимаются на шее магохакера, оставляя на светлой коже отчетливые следы. Гадюка знает как кусать так, чтобы было больнее, мужчина мерзко ухмыляется, выдавая приторно-слащавым тоном:
— Разве старший братик не научил тебя, что игры с огнем всегда заканчиваются плохо?

Всё происходящее — есть высшая степень абсурда. Существа вроде Сандра и Дельвар не способны на светлые чувства. Они живут в густой тени самых леденящих кровь кошмаров, прячутся в змеиных логовах, крадутся в темных переулках. Злобные, мстительные тени давно забытого ужаса, им не было места в обществе. Твари вроде них питаются кровью, чужой болью, смертью. Находят совершенно безумное и нездоровое удовольствие в совершенно омерзительных нормальному человеку вещах. Он — всего лишь черные тени, несущие за собой погибель и горечь. Разрушения и агонию. Вестники безумия. Такие как они не являются достойными даже призрачного счастья или его искусственных подделок. Вся их жизнь пропитана чёрной краской, невидимыми щупальцами, губящими любого, до кого они дотянутся. И эти прогнившие до основания отношения противоречат любой логике, они вопреки здравому смыслу, они по природе своей не должны существовать. Даже мысли у вселенной на этот счёт не должно было возникнуть.
— Не думай, что понимаешь меня, — шепот тихий, ядовитый, но почти интимный, эти слова предназначались только для Дельвара и Сандор с педантичностью маньяка проследил, чтобы они остались только между ними, — ведь как только ты поймешь, то осознаешь, наконец, что это все и есть моя ужаснейшая пытка, моя сладчайшая месть.
      Мужчина тихи рычит, чувствуя как гибкий, точно плеть, хвост обхватывает шею, нет, это не было похоже на пеньковую петлю, которую набрасывают на шею висельнику... скорее... это был поводок, за который потянул заботливый хозяин, оттаскивая взбесившегося пса от останков растерзанной им дворняги. Давление становилось сильнее, лезвия когтей поблескивали в тусклом свете зала, пуская занятные блики по корешкам книг. Они все еще решали, думали, взвешивали риски, примеряясь смогут ли сожрать соперника целиком. Два чудовища, забравшиеся друг другу под кожу, связавших себя на каком-то совершенно неосязаемом и непонятном уровне, прошивающим мозги и заставляющим испытывать натуральную ломку, когда они порознь. Совершенно нелогично, но реально. Осталось проверить что на этот раз окажется сильнее пагубное упрямое тщеславие Сандора или желания Дельвара, который поймал любимую игрушку и не хотел отпускать ее просто так.
      Присутствие рыжего мерзавца-магохакера убивает, оно хуже крысиного яда. Делает несчастным. Делает самым счастливым. Сжигает изнутри. Вызывает желание причинить боль, чтобы услышать хриплый, немного хищный вскрик и в то же время проявить максимальную нежность, зализывая свежие раны. Просто потому что чародей мог себе это позволить. Рука чуть ослабляет хватку, уже более не причиняя дискомфорта, а просто удерживая на месте,  вторая же с почти щенячьим интересом скользит от колена и выше, с любопытством поглаживая парня по бедру. Жаль что Сандор все еще был в перчатках и единственное, что могла ощутить жертва его болезненной одержимости — равнодушный холодок от металла вместо прикосновения горячей ладони дримма. Наверное поэтому тонкие пальцы Дельвара, украшенные длинными когтями, прикасались к единственной открытой части доспеха — лицу мужчины. Контрастно нежно, даже бережно поглаживая его, а ведь хищник в любой момент мог одним движением располосовать тонкую кожу, вырвать глаз с мясом или с влажным хрустом вывернуть нижнюю челюсть, но чародей знал, что этому не бывать. Антиквэрум никогда не калечил его лицо... даже в их первую встречу, даже когда они сходились в ожесточенных поединках. Никогда. Ни при каких обстаятельствах.
— Хочешь поиграть со мной, малыш? — медовый голос аристократа стал еще более ядовит из-за больного азарта, казалось его устроит любая победа над ненавистным соперником, пускай даже... такая, — что же, тогда я установлю нам правила...
      Маг прихватил перепечатку зубами, потянул, стягивая ее с руки, так было куда лучше. Его теплые, и нетипично нежные для война пальцы вновь оказываются на шее, ласково поглаживая следы от прошлых, куда более грубых и властных прикосновений. Сандор довольно скалиться, сокращая расстояния между их лицами настолько, что губы непримиримых соперников едва не соприкоснулись в подобии невинного поцелуя. 
— Приправило первое, ты будешь хорошим мальчиком и не доставишь мне хлопот, а я в награду постараюсь тебя не убить, — аристократ не лукавил, для него страсть могла перейти в приступ неконтролируемой ярости по щелчку пальцев, но если его не провоцировать.... он скорее всего просто удовлетворит свою похоть и жестокость, не причиняя серьезного вреда здоровью. Физическому здоровью. Ментальные пытки все так же оставались на вооружении, только вот кто кому делал больно еще нужно было разобраться.
      Мужчина подается вперед, прижимая парня к книжному стеллажу всем весом своего тела, рука уже не целомудренно массирует бедро юноши, а чуть грубо сжимает ягодицу, пока маг занялся тонкими губами антиквэрума. Он грубо и без тени сожаления стер улыбку с лица Дельвара властно клеймя его глубоким и требовательным поцелуем, эгоистично кусая любовника за нижнюю губу, ощущая своеобразный вкус крови первородного. Он делает ему больно. Потому что Сандору нравится его реакция. Вздохи, сдавленные проклятия, когти со скрежетом царапающие пластины доспеха — аристократ был бы удовлетворен любым возможным исходом. Он отстраняется только когда голова начинает кружится от недостатка кислорода, замирает, любуется своей работой... И это лишь самая малость. Будто приветственный жест.
— Твои дешевые тряпки мне мешают, — внезапно заявил маг, с брезгливостью, разрывая верхнюю часть рясы, оголяя плечи и грудь парня, — на какой помойке ты нашел этот ужас?
      Мужчина лукавит, ведь что бы не надел Дельвар, а без одежды он безусловно смотрится куда более... вдохновляюще. Сандор улыбается своим мерзким мыслишкам, вновь прикасаясь к врагу слишком бережно, чем ого требуют приличия. Будто совершенно издевательски. Покрывая поцелуями каждый доступный сантиметр его кожи, что раньше был скрыт одеждой.

Лезвия когтей хищника обманчиво нежно скользили по щекам, но Садор не чувствует боли. Для него это было сродни простому прикосновению, наверное дриммэйр настолько пресытился телесными муками, что такие пустяки воспринимались им как должное, как неотъемлемая часть игры, отказ от которой лишил бы все это представление последней искры здравого смысла. Чудовища должны ощущать что-то кроме ненависти, пускай даже это будут страдания... вполне разумная альтернатива, раз уж Амбер не способен выдавить из истерзанных клочков того, что когда-то называлось его душой, более возвышенных переживаний. Но Дельвар аккуратен, преступное нежен даже когда вычерчивает на четких скулах аристократа замысловатый кроваво-красный узор. Когда что-то настолько бритвенно-острое рассекает плоть, боль не чувствуется, жертва ощущает лишь легкое пощипывание в месте пореза и тепло... приятное, бархатистое, совершенно естественное, но в то же время — аномально сладостное. Горячая кровь лениво вытекает из тончайших ран, а гибкий, словно змея, язык ревностно собирает каждую капельку.
      Да, иногда непримиримым врагам приходится бороться за первенство не совсем стандартными образами. И на этот раз Амбер оказался в роли хищника, а антиквэрум был его желанной добычей. Редчайшим трофеем, о котором мечтают многие, но получают лишь единицы. Казалось Сандору начала нравиться их игра, его дыхание стало тяжелым, а изучающие прикосновения начали отдавать грубой несдержанностью. Жадность до чужих страданий бушевала в нем с новой силой, чародей точно больной на голову маньяк ловил каждый стон, каждое слово, даже не особо вслушиваясь в смысл. Кому как ни аристократу знать, что слова —  мусор. А вот тело... оно не врет никогда. И сейчас Дельвар слишком размыл границы дозволенного, буквально позволяя врагу делать все, что вздумается. Но Сандор всегда хотел большего. Чудовище, которое захлёбывается в своих чувствах и эмоциях. Чудовище, которое оттягивает момент максимально долго, пока не понимает, что всё, держаться дальше бесполезно. Что все эти игры не нужны никому, кроме го раздутого эго.
      Дельвар сопротивлялся, играя в непослушного мальчика: сильнее сжимал кольца хвоста на горле мужчины, строптиво показывая клыки, лишь увеличивая свои будущие страдания. Неужели он забыл с какой злопамятной сволочью имеет дело? Маг с пугающей и совсем уж аномальной педантичностью заставит его втридорога расплатиться за каждый порез, каждую капельку бесценной крови  гордого сына дома Амбер. А парню останется смиренно перенять свою учесть, получая извращенное удовольствие от жестоких прихотей кровожадного мальчишки. Ведь что может сделать кролик, загнанный в угол голодным псом? Либо обвиснуть в слюнявой пасти с трепетом ожидая, когда сильные челюсти раздробят хребет, или с упрямой наивностью во взгляде противится лику смерти. Трепыхаться, вырываться, лишь сильнее зля того, кто решил полакомится его нежной плотью. Или Дельвар ищет боли? что же... он наплодиться ей сполна в объятиях любимого врага.
      Парень чувственно изгибается, Сандор чувствует через перчатку как перекатываются под мраморно-бледной кожей сильные мускулы антиквэрума, как всегда гибкий  преступно эротичный парень слишком ярко отзывался на издевательские, слишком затянутые предварительные ласки. Злая улыбка плотно застревает в уголке губ дриммэйра. Ему известно, что он уже победил. Как бы не был силен Дельвар, эту битву он проигрывал раз за разом... и дело было не только в природной настойчивости аристократа, казалось сам первородный вожделел окунуться в ядовитые пучины ненависти и почувствовать на собственном прекрасном теле, что страшнее любой пытки может быть один скупой поцелуй молодого любовника в загривок — последняя прелюдия перед тем, как Амбер возьмет его, точно свою полноправную собственность. И эта противоестественная кроха заботы не потонет в океане агонии и грубости, а будет гореть на коже, точно рабское клеймо, от которого не избавиться даже за еще семьсот лет жизни. 
       Шум прервал их игру, юноша в руках Сандора сжимается, вздрагивает от каждого шороха как от пощечины, стараясь определить откуда исходит шум. Аристократ тоже нехотя отрывается от ключиц антиквэрума, которые теперь походили на шкуру леопарда, настолько много на них было засосов, укусов, а так же пятен крови, ведь раны на губах дримма еще не начали затягиваться.  Мужчина равнодушно повел плечом. Ему было плевать, если их застукают, вообще в мире было мало вещей, которые могли смутить Амбера, но одно дела трахать смазливого любовника в запретной секции библиотеки, а другое — то. что он собирался сотворить с Дельваром. Боюсь их случайному гостю может показаться, что чародей с особой жестокостью пытает специалиста по безопасности и он позовет охрану. Это в его планы не входит, однако, аристократ не упускает случая подразнить опасное чудовище, которое он отчего-то начал считать свей ручной шлюхой.
— Что я слышу, наш первородный монстр засмущался? — хлестких, сухой смешок, прямой взгляд в глаза... как же это сладко видеть искорки гнева в обычно насмешливо-равнодушном золоте глаз! — твои манеры так же ужасны, как и твои "дорогие" тряпки, ну ничего, я научу тебя правилам общения с аристократией.
      Магу не стоило труда перенести их в излюбленное место для тайных встреч. В комнате не было окон, лишь деверь, возможно они находились глубоко в подземелье, но помещение никак нельзя было назвать неуютным. В светильниках, украшающих стены, мягким светом горели янтарного цвета кристаллы, камин потрескивал, создавая уют, а прямо посредине комнаты расположилось огромное по своим размером ложе, на котором тут и там были разбросаны обитые бархатом подушки. Чуть поодаль стояла тумбочка с ароматными маслами в кувшинах, на полу стояли нетронутые бутылки вина... о да, сегодня Дельвару повезло оказать в комнате, куда избалованный аристократ водил своих элитных любовниц, для коих комнаты борделя были слишком постыдным местом. Хотя, в последнюю очередь маг сейчас думал о чести и достоинстве врага, ему было важно лишь то, что их никто не потревожит что бы не происходило в стенах этого отрезанного от мира толстыми стенами, помещения.
      Мужчина небрежно толкнул любовника на кровать, любуясь тем, как красиво его яркие волосы разметались по темному шелку простыней, признаться, он залюбовался открывшейся картиной. Бледная кожа завораживающе контрастировала с черным постельным бельем, а засосы и кровавые разводы казались не менее замысловатым продолжением изысканной татуировки, которая покрывала почти все тело юноши. Выдав подобие одобрительного смешка, мужчина быстро взял что-то в рот, и присоединился к первородному, крепко сжимая запястья юноши, заводя руки ему за голову. Длинные волосы дримма упали на грудь Дельвара, мазнув по чувствительным соскам шелковистой прохладой, рыжий явно и неприкрыто издевался, но возмутиться антику не дал очередной поцелуй. На этот раз он оказался каким-то дурманяще-нежным, но это была лишь коварная и даже подлая уловка, чтобы Амбер протолкнул чуть ли не в глотку небольшую таблетку,  сделав это мужчина тут же отстранился, закрывая рот любовника ладонью.
— Ну-ну, не смотри на меня так, малыш, — нежно промурлыкал мужчина, аккуратно поглаживая свободной рукой своего любовника по гортани: вверх, затем вниз... повторяя эту нехитрую манипуляцию под аккомпанемент ядовито-сладких причитаний, — даже не надейся, это не яд, так что глотай, сокровище, иначе придется проталкивать в тебя это пальцами.
      Хотя... Сандор не отказался бы засунуть в хищника, что-нибудь помимо пилюль... ему как никому другому было известно как хорошо мальчишка работал своим ротиком, если его настойчиво об этом попросить. Но это их ждало впереди, как и целая ночь наедине... На самом деле, Дельвару действительно стоило переживать по поводу неизвестного препарата. Во-первых, Амбер по дурости свей накачал первородного практически убойной дозой наркотика, как всегда предпочитая действовать "наверняка". Во-вторых, он сам держал таблетку у себя во рту, так что вскоре и он сам ощутит чудесное воздействие дурмана. И наконец, было неизвестно как наркотик повлияет на замысловатую и сложную систему чувств антиквэрума, пускай средство и было специально синтезированно для представителей магических и устойчивых к ядам рас.
      С хитрым смешком, Амбер встал с кровати, напоследок ласково мурлыкнув что-то откровенно блядское прямо на ушко парню, который по какой-то причине пошел на поводу у эгоистичных прихотей аристократа. Сандор поспешно, как только умеет только он начал избавляться от доспехов. Тяжелые сегменты брани, хитроумные ремни и крепления... маг разделался со всем этим, не сводя с Дельвара пристального взора в котором читалось космическое превосходство. В итоге он остался совершенно голым, но от этого не более внушительным. Бархатистая кожа чародея была полосатой от бесчисленного множества шрамов, рельефы мускул вырисовывались под всем этим великолепием гармонично и отчетливо, словно над телом аристократа поработала команда искусных скульпторов.
— Надень, — кротко бросает мужчина, кидая на кровать к первородному ошейник из мягкой кожи, — или предпочитаешь, чтобы я затянул его на твоей глотке силой? Скажи, что да... знаешь, мне доставит массу удовольствия этот процесс.

Приятный дурман растекался по телу не спеша, словно осторожничая, воровато крадясь в самые сокровенный и фундаментальные части сознания... однако, мужчина ощущал лишь легкое покалывание в кончиках пальцев и наивно надеялся, что доза была слишком маленькой, чтобы он начал терять сцепку с жестокой реальностью. Но как же он ошибался... непростительная оплошность для столь тщательного в действиях и мыслях мерзавца. Яд уже был в его крови, медленно, словно смакуя каждый миг падения аристократа, перерезая бритвенно-острыми коготками ниточки, делающие война воином, человека человеком, а мразь мразью. Мораль, отвага, расчетливость, жестокость, брезгливость... наркотик даже не пожалел чувство собственного достоинства, извращая простые истины в голове, отметая в сторону, словно ненужный мусор.
      А может быть синтетическая пакость лишь обнажила истинные безобразные личины тошнотворно прекрасных существ? Что если на самом деле Амбер... такой. Мужчину передергивает от некого подобия отвращения и предвкушения, когда он замечает как зрачки Дельвара начинают расширяться, а гибкий язык неожиданно соблазнительно скользит по пересохшей поверхности губ. Как хорошо, что враг не умеет читать мысли или распознавать эмоции... будь это так, с его стороны было бы весьма разумно начать по-настоящему опасаться своей любимой игрушки. Социопатические, садистские наклонности болезненно гордого мужчины проступили через мишуру глупого упрямства и максимализма, словно змей обычно мирно спящий внутри него, вдруг разинул огромную пасть, показывая ужасающие ряды ядовитых клыков. Его личность в данный момент не поддавалось цензурному описанию, да и не достойно что-то настолько низменное и в то же время пугающее того, что быть представлено свету в словесном описании. Набор инстинктов, эгоистичных капризов и злого вожделения.
      Дельвар понял, что задумал дримм, ровно на секунду позже, чем следовало бы. Ярость исказила тонкие черты его лица, начавшие постепенно темнеть пятна крови лишь подчеркнули его вскипевшую кровожадность. Сандор лишь смеется в ответ. Совершенно обычным, почти искренним смехом, который просто не может принадлежать безумцу... Смеется, когда древний хищник шелковой лентой взвился в воздух. Смеется, когда острые когти поймали на себе тусклый свет каминного пламени. Хохочет даже, когда раздался до ужаса тихий свистящий звук, и алый фонтанчик крови взвивается в воздух, окрашивая все вокруг в свой потрясающий, яркий цвет. Алый был всюду. Казалось кровь окутывала своими жадными горячими лапами. Она пропитывала ковер, волосы, душу и мысли. И от нее невозможно было скрыться. Алые капли были всюду. Алые капли…
      Да, черт возьми, Амберу было гомерически смешно. И его можно было понять только, если обдолбаться так же сильно и быть при этом конченным гедонистом с толпой тараканов в голове. Вот тогда бы все посмеялись вместе, но разница между Сандором и его вразгом была так же глубока как и их зеркальная схожесть. Последний "ха", из уст чародея был особенно торжественным, но Дельвар явно не оценил комедии, обжигая мага сводящими с ума волнами нестерпимой боли. Мужчина сдавленно хрипит, неосознанно выгибаясь навстречу загнутым, точно крюки для мяса, когтям, которые скользят по его бокам рассекая кожу, вены и тонкие нити нервов, раз за разом, раз за разом. Антиквэрум не скупился на жестокость, нажимая так сильно, что Амбрер ощущал как бритвенные лезвия с мерзким скрежетом царапают ребра, оставляя борозды на костях. Казалось первородный хочет ворваться в грудную клетку, туда где ровными ударами билось прогнившее до остова сердце и вырвать его во славу мести. Бессмысленной и жестокой, но сладкой, словно губы самой желанной женщины.
      Тело мага постепенно похолодело, но алые потоки, расходящаяся по нему из-за открытых ран, буквально обжигали собой и аристократу в который раз пришлось напоминать, что бывает с дикими тварями, когда они начинают вести себя неподобающе. До этого, дримм лежал на боку, небрежно раскидав длинные волосы по ковру, но после выходки Дельвара было очень сложно разобрать, где заканчивается шелковистая паутина рыжих волос и начинаются пятна свежей крови. прекратившись на спину, мужчина резко хватает цепь от ошейника и наотмашь бьет ей наотмашь, как кнутом. Антик, которого убойная доза наркоты сделала не опаснее котенка не смог увернутся. Звенья рассекают его щеку, да, дримм вложил в удар почти сокрушительную силу. Да и кто в здравом уме будет нежничать с тем, которого ты ненавидишь сильнее всего? Парень теряет равновесие и заваливается в небольшую лужу крови, которая успела насочиться со свежих увечий на совершенном теле аристократа.
— Если ведешь себя как бешеная псина, то и обращаться с тобой буду как с псом.
     Он буквально выплюнул эту фразу, вставая на непослушные ноги, о так сильно ослабел, что чуть не упал, голова кружилась, тянуло в сон и блевать. Обычно Садор боялся боли больше, чем большинство воинов, и крайне плохо переносил даже поверхностные раны, предпочитая не двигаться, чтобы не усилить мучения. Боль — единственное, что могло его чему-то научить. Что он удосуживался запоминать. Но сейчас, в состоянии измененного сознания, раны были лишь помехой, предательски мешающей движениям, страдания воспринимались искаженно и были не более чем еще одним чувством. Все еще пошатываясь и мелко вздрагивая от каждого неосторожного вдоха, аристократ взял с тумбочки артефакт, выпивая его целебное содержимое. Все же очень кстати, что он всегда носил его с собой. Ранения начали затягиваться на глазах, и уже через десять секунд аристократ мог стоять не опираясь плечом о стену, как побитая дворняга. В руке его все еще была зажата спасительно-воспитательная цепь, накопленная ярость требовала выхода и исказив лицо кривой усмешкой, маг занес руку для удара, перехватив орудие пытки пополам, чтобы было удобнее.
      Цепь тихо лязгнула от соприкосновения с телом Дельвара. Амберу понравился этот звук, в глазах его зажегся огонек мрачного ликования. Но ударил еще, затем еще, и еще, все сокращая перерывы между ударами, с нездоровым восторгом наблюдая, как кожа первородного лопается в некоторых местах, как почти сразу на бледной кожи проступают первые гематомы. Чудесно! Садор не остановился не на десятом и даже не на пятнадцатом ударе, избивая любимого врага цепью, лишь свист рассекаемого воздуха и глухие звуки ударов, лишь яркие отметены и бесконечные страдания в отместку за уже затянувшиеся травмы. Он мог бы забить его до смерти. Превратить спину, руки и бока в сплошное бесформенное месиво из лопнувшей кожи и сочащейся крови, но... устал.  Его величество утомился и сел на край постели, тяжело дыша. Задумчиво посмотрев на результат своего труда, маг поднес к губам цепь, которая была не каким-то там игрушечным элементом декора, на такой спокойно можно было выгуливать крупную собаку. Слизнув со звеньев кровь соперника он обратился к парню, как-то слишком обыденно, словно они сейчас пили чай.
—  Я давно заметил один любопытный факт, Пёс, боль сама по себе быстро надоедает, —  он как-то неестественно нежно подхватывает парня на руки и возвращает его в постель, — твари, вроде тебя, быстро к ней привыкают, но я еще не встречал ни одного чудища, которое бы смирилось с этим.
      Сандор нежен, даже слишком, он ласково гладит любовника по покрытой быстро заживающими ссадинами щеке испачканной в крови ладонью, вклиниваясь коленом между его плотно сжатых бедер, настойчиво раскидывая стройные ноги парня в стороны, намекая о том, что он намерен взять свое. Прямо сейчас. Он его хочет и пойдет на все, чтобы удовлетворить похоть, сжигающею молодого дримма изнутри. И ровно так, как того не ожидает соперник: чувственно, властно, горячо и до невозможности аккуратно. Но ведь Врагу нравилось? Ему не могло не нравиться... иначе Абрет трахнул бы его более эгоистично, не заморачиваясь на то, чтобы напомнить сукиному сыну кому он принадлежит. Теплая ладонь по-хозяйски прошлась по изящной линии талии, останавливаясь на бедре, издевательски целомудренная дорожка мокрых поцелуев до уха, и Амбер прихватывает зубами мочку — не больно, тягуче. Нельзя чтобы мальчишка отвлекся на боль. Еще не время.
— Забыл как тебе больше нравится... хм, вроде особенно горячо стонешь, когда тебя ставят на колени и грубо берут сзади, я правильно помню?
      На самом деле, Сандор все прекрасно помнил, да как вообще можно забыть секс с врагом?! Вот уж где незабываемый даже под наркотиками аттракцион. Именно поэтому, мужчина, без особых церемоний переворачивает парня на живот, утыкая его щекой в подушки прямо как он и недавно описывал с своем коротком, но от того не менее язвительном монологе, держа одну руку на его затылке, а второй надавливая на его по-кошачьи гибкую поясницу, намекая, что лучше бы ему прогнуться.

Держать его в руках было невыносимо... невыносимо прекрасно. Израненный, словно побитая дворняга, антиквэрум сейчас был предоставлен на милость тому, для кого страдание было уделом слабаков. Амбер его поймал, подчинил, присвоил всего целиком: от кроваво-алого водопада волос, до когтей на кончиках пальцев, а со своей собственностью аристократ имел право делать все что угодно. Мужчина ревностно прижался прохладными губами к потемневшей от гематом и ссадин коже на загривке, с больной тщательностью прощупывая языком контуры позвоночника. Иллюзия власти, иллюзия контроля. Казалось вся жизнь мужчины состояла лишь из едкого тумана – призраков его собственных темных желаний. Он хотел столько всего одновременно...  и казалось дьявольской шуткой, что настолько грязные и прочные мысли могли родится в чистом разуме талантливого мага. Все это шутка. Недоразумение. Издевательство над сутью мироздания.
      Сандор жадно вдыхает воздух пропитанный запахом крови и вожделения. Или ему только казалось, что антик его хочет? Дурману наркотиков было далеко до сладко-разрушительного шепота покалеченного годами ужаса и боли разума. Амбер сам создал для себя ловушку, сам в нее попался, а теперь возненавидел того, кого лично назначил приманкой. Дельвар пластично избегается под ним все телом, движения его были столь плавные и податливые, что маг ошибочно принимает природную грацию древнего за покорность. Сладостный самообман. В него хотелось верить... в нем хотелось утонуть. Аристократ отрывается от тела парня лишь для того, чтобы поднять взгляд на его лицо, ожидая увидеть на нем тень долгожданного смирения, но обманчиво смазливая мордашка парня была на удивление спокойной, и одурманенный наркотиками маг так и не успел понять почему, пока более сильный физически соперник не подмял его под себя движением настолько стремительным, что казалось Сандора просто теллепортировали.
– Сука...
      В ярости прорычал дримм, его короткие ногти заскребли по скользкому шелку, желая за что-то уцепиться и помочь хозяину выскользнуть из хватки первородного. Недавно затянувшиеся раны на ребрах открылись от ожесточенной борьбы, заново пачкая и без того измазанную в кровавых разводах кожу. Амбер был еще далек от ощущения реальности, но уже совсем освободившийся от дурмана Дельвар решил напомнить своей любимой игрушке, что его эгоистичные "хочу" просто так просо ублажать не будет. Парень буднично наматывает длинные пряди волос себе на кулак, тянет. Аристократ шипит от боли и унижения, но поделать с этим ничего не может. Чувствовались одновременно и ужас, и  стыд, и отвращение, и легкая эйфория. Пришлось послушно запрокинуть голову, покоряясь воле треклятого мерзавца, который в который раз посмел вывесить Амбера самим фактом своего существования. Мужчину трясет от ярости, неудовлетворения и лютой злобы, которая пульсировала в месте, где у нормальных людей находится сердце, словно загноившаяся рана. Шепот парня обжог чувствительное ухо, от чего бледная кожа Сандора покрылась мурашками, а от легкого касания когтя не несущего даже тени грубости, мужчина и вовсе вздрагивает, как от удара. Он всего на один краткий миг почувствовал себя слишком беззащитным в его руках. Настоящим нежным мотыльком в  жалящих паучьих лапах.
– Любовь? Если еще раз произнесешь при мне это слово, ублюдок, я вырву твою печень и скормлю крысам! – взревел маг, чувствуя, как  отчего-то горячие слезы отчаяния катятся по щекам. Он резко мотнул головой, отчего рыжие пряди волос в руках Дельвара натянулись, как тетива, и Сандор тихо застонал от боли, – да что б ты сдох, паскуда, убери от меня свои лапы!
      Порыв паники от потери контроля грозился вылиться в настоящую истерику, но дольше вопить мужчине не позволил хвост первородного, который властно обвился вокруг его шеи, мешая полноценно дышать. Амбер хрипит, распахивая потрескавшиеся губы, покрытые щедрой глазурью из запекшийся крови. Даже находясь под действием дурманящих веществ, Сандор имел четкие приоритеты, а главный из них – выжить. Наверное глупо будучи таким злобным и болезненно одиноким змеем цепляться за право влачить жалкое существование, но Амбер и не претендовал на звание самого логичного существа. Страх прошелся по хребту волной неприятного холодка и мужчина обмяк в руках врага, явно не рассчитывая на его снисхождение. Он был слишком умен, чтобы верить, что глупая отвага или несгибаемая воля помогут вывернуться из лап смерти, пробудив в противники искру уважения. Ха. Что за бред? Такое нелепо видеть даже в сказках для маленьких деток. Отвага – глупость. Она лишь раздражает врага, убеждая его в том, что жертва безнадежно тупа и бесполезна. От ненужного хлама принято избавляться без сожалений. Тот кто не может проявить податливость в переговорах проявит ее разлагаясь в безымянной могиле.
      Мужчина дрожащими пальцами ласково проводит по кольцам обхватившего его шею хвоста, унижено смотря куда-то вниз невидящим взором. Ему было противно находится в собственном теле, наверное, сейчас Сандор презирал себя самого даже сильнее, чем Дельвара. То ли от неожиданности, то ли из чистого любопытства, антик ослабил давление на беззащитное горло. Мужчина судорожно вдохнул, закаливаясь от собственной жадности. Когда спазмы в легких прошли он заговорил, благодаря всех богов за то, что сейчас первородный не видел его лица, не видел соленых капель, застывших на кончиках ресниц, не смог рассмотреть смиренно поджатые губы... черт возьми, да Сандор бы просто умер на месте, если бы сейчас пред его лицом маячили желтые глаза чудовища. Газа, которых он боялся больше самой смерти. Эти глаза стали его проклятием.
– Значит дозы было недостаточно? Это... моя ошибка, просто я не хотел, чтобы ты случайно вырубился, – оправдание, которое больше пойдет двоечнику на уроке, ну никак не опытному наемнику, желающему приручить монстра, – если хочешь, у меня есть еще.
      Последние слова сорвались с едва двигающихся губ, как шелест с макушек деревьев, но это подействовало. Теперь аристократа больше не удерживали и он смог размять затекшую шею. Все еще не поворачиваясь к Дельвару лицом, боясь встретиться с ним взглядом... ведь если это произойдет Враг без особого труда заметит в потускневших глазах игрушки ту лютую ненависть, которая горела в нем даже сейчас, когда он пересчитывал на ладони таблетки, примерно отмеряя нужную дозу. Первородный был непредсказуем и жесток, кто знает будет ли он играть по правилам димма, если узнает насколько он опасен в своем очаровательном безумии.
– Я? Груб? – мужчина запоздало улыбается, протягивая ему наркотики, вкладывая дурманящий яд в приоткрытую ладонь самого опасного и одновременно желанного на свете любовника, – я даже не начал проявлять жестокость, прояви терпение.
      Сандор ждет, он он как всегда оказывается слишком нетерпелив, утягивая парня в поцелуй еще до того, как на того начали действовать препараты. Он вновь кусается, тревожа раны на губах Дельвара, пускай вкус крови первородного был ему до дрожи противен. Будто раскаленной железной шпилькой прошлись по языку. Зачем он это делает? Почему просто не взять нож и не перерезать мерзавцу горло, как только он начнет слабеть? К чему эти разрушительные попытки унизить себя еще сильнее, испытывая желание к своему мучителю? Их близость ставится затяжной, постепенно воля начала подламываться, словно ножка старого табурета. Железный привкус крови растворился в первой волне наслаждения от достигнутой кем-то из них цели: он снова его. Как и много лет назад. Как и всегда.
– Не знаю можно ли ненавидеть сильнее, – задумчиво произносит мужчина усаживая парня себя на колени, прижимая его за ягодицы ближе, уже не боясь, что Дельвар вдруг захочет завершить игру, так и не дав ей начаться, – но мне всегда нравились твои губы.. странно правда?
      Сандор придерживая челюсть парня четырьмя пальцами, просунул большой палец в рот хищника, совсем не опасаясь его острых клыков. Он знал, что его не укусят, если он сам того не опросит... однако, обычно в такие моменты наступала очередь парня озвучивать просьбы, извиваясь на широкой груди любовника, как блудливая кошка. По крайней мере, Сандор от чего-то на это рассчитывал.

агония бесконечна, мелодии монотонны,
у каждой игры существуют свои законы
Амбер всегда получал то, чего желал. Закон, вселенская истина, аксиома, невероятная и злая шутка мироздания. И когда властный тиран получал свое, цена, которую пришлось запалить за желаемое становилось чем-то воистину ничтожным. Дельвар поддался, захотел поиграть с едой, но не зря умудренные опытом хищники никогда не занимаются чем-то подобным, ведь,как только начинается борьба, появляется призрачный, едва уловимый шанс того, что охотник проиграет. Коварный оскал украсил лицо мужчины, когда он смотрел как зависимый от состояния измененного сознания парень с энтузиазмом юного самоубийцы пропихивал себе в горло дозу сладкого дурмана. А может он и хотел этого? Стать пылью под чьим-то сапогом. Ощущать горечь порождения на языке, когда очередная безумная тварь, будет удовлетворять свои низменные потребности, забавляясь с его телом, разумом, забираясь щупальцами под кожу, искажая саму суть первородного.
      Зрачки парня расширились, вытесняя чернотой золотистую радужку, которая сейчас напоминала тонкий желтый ободок вокруг двух бездонных провалов. Смертоносное тело стало податливым, отзывчивым, а мелкие волоски вставали дыбом как от ласкового проглаживания, так и от грубости. Казалась парня устроит любое обращения со стороны эгоистичного мерзавца, которому он сейчас услужливо облизывал пальцы. Пухлые губы откровенно по-блядски обсасывали фаланги, Дельвар отдавался своему занятию со всей положенной страстью, бросая голодные и несколько жалобные взгляды на лицо аристократа. Сейчас древний хищник был неспособен на сопротивление, он весь принадлежал своему жестокому сопернику, который сделает ему больно. Снова. А затем еще раз. И опять... и так будет продолжаться вечность, пока покалеченный ударами судьбы антиквэрум не погибнет, как цветок в ярком пламени, рассыпаясь на обрывки легчайшего пепла. Он уничтожал сам себя, а Сандор всеми силами потворствовал страсти юноши к саморазрушению, нежно и методично вскрывая старые шрамы и с любовью рисуя новые. Ведь это так славно... ненавидеть.
– Какая же ты шлюха, – презрительно фыркнул мужчина, севшим от возбуждения голосом, – или ты уже смирился с мыслью о том, что на большее ты негоден?
      Разве сложно было покориться ему с самого начала и избежать ненужного фарса, просто падать на колени и умолять о близости или смерти? Амбер мерзко скалится, его пугающе ледяной взгляд скользит по разгоряченному телу первородного, как кубик льда... хотя нет, скорее, как сталь хирургического скальпеля, ведь простая замороженная вода не может причинять столько дискомфорта. Красивая игрушка... Сандор любил такие. Особенно ломать.
      Гибко изогнувшись всем телом, чародей грубо, буквально пинком скидывает юношу с кровати, но еще до того, как хищник упал на пушистый, перепачканный кровью ковер, на его шее, запястьях и лодыжках материализовались широкие браслеты из кожи. Еще один элемент тоталитарного контроля, причем не будь Дельвар обдолбан наркотиками, он мог без труда срезать новые украшения лезвием бритвенных когтей. Шумно втянув воздух, наполненный ароматом крови и похоти, аристократ с самодовольным видом откидывает волосы назад, элегантно устраиваясь на краю кровати. Мужчина особо не дает парню прийти в себя, призывая тонкую цепочку, один край которой он сжимал в кулаке, а второй крепился к ошейнику. Резкий рывок, заставляющий парня встать на колени, любое, даже слабое неподчинение тут же отпечатывается на шее Дельвара новым следом от привязи, а доступ кислорода к легким, так же нестабилен как и милость Амбера.
      Повисла тяжелая пауза. Сандор, прожигал любовника тяжелым взглядом сверху вниз, про себя отмечая, как невероятно уместно изящный парень смотрится между гостеприимно расставленных ног.
– Открывай рот.
      Под его разъедающим сознание взглядом первородный находился несколько бесконечных мгновений. Садист смотрел ему прямо в глаза, произнося свой не терпящий возражений приказ, о да, реакция Дельвара была даже слаще, чем осознание в глубине восполненного сознания того факта, что он сейчас враг у него отсосет. Маг не стал проявлять каплю сострадания и понимания, ожидая пока мелко дрожащий хищник сам решит начать его удовлетворять. Амбер желал получить удовольствие прямо сейчас, и его эгоистичные капризы принято было ублажать по щелчку пальцев, даже против воли партнера... мужчина грубо наклонил голову Дельвара назад, больно нажимая куда-то ниже скул, заставив парня открыть рот, как это делают строптивым лошадям, чтобы надеть узду. Он тут же заполнил его собой, проталкиваясь в самое горло и не позволяя ему отстраниться, все так же крепко сжимая в кулаке трещащие от натяжения волосы первородного.
      Сдавленный стон слетел с искусанных губ дримма, когда он ощутил жар и узость глотки любовника, пришлось даже закусить губу, чтобы вернуть связь с реальностью. Парню же оставалось лишь сжаться и постараться расслабиться.  Ведь это в данной ситуации было, действительно, единственным выходом: покориться чужой похоти и поддаться жестким и грубым толчкам больного на голову садиста, иногда проводя языком по стволу. Мужчина без опаски имел его  грубо, входя до конца, слушая сипение и мычание, и наблюдая, как по подбородку стекает  кровавая слюна... вероятно искусанные ранее губы треснули... но ему было плевать. Мальчишка, несмотря на то, что по его щекам стекали слезы, а в глотке ритмично двигался член, активного сопротивления не выказывал, неужели был настолько под кайфом или же его уже не раз трахали в рот и он попросту привык к такому обращению? Может Сандор и сам не раз это проворачивал... но... забыл. Вычеркнул из сознания, чтобы не сойти с ума от осознания, что ненавистная тварь может сделать ему настолько хорошо. Когда совсем уж откровенные и пошлые стоны начали обжигать горло, аристократ в ужасе оттянул голову антика от себя.
     Унижение дьявольского отродья должно было принести избавление от навязчивых идей и неестественного желания, однако... оно принесло лишь голод. Зверский, лютый, неутолимый. Он пугал даже самого Амбера. Еще! Это краткое слово в разных эмоцианальных окрасках гуляло по сознанию мужчины, распаляя его все сильнее и сильнее. Пауза затянулась... из-за чего возбуждение начало становиться болезненным, чему лишь способствовал развратный вид стоящего на коленях любовника... как же я тебя ненавижу, грязная сучка! Ярость, обида, страсть. Так разумно было обвинить Дельвара в происходящем. Намного проще, чем признать, что ты сам ебнутый на голову психопат-насильник, у которого стоит на того, кого он хочет убить больше всего на свете.
– Мне уже недостаточно твоего рта, поворачивайся.

Самонадеянность порождает наивность... за ней следом крадутся досадные ошибки, а за ними неизбежным ударом судьбы наступает расплата. Сандору не нравилось отвечать за свои поступки, да и по большей части, он предпочитал жить текущим моментом, свято уверенный в том, что весь мир должен играть по его правилам, потакать желанием, исполнят малейшую и самую больную прихоть. Золотистые глаза очертили искаженное от ярости лицо парня. Это возбуждало его. Ему нравилось приносить жертве боль, чувствовать ее и слышать душераздирающие крики и стоны. Дельвар был в ярости и его гнев был для Амбера лучше любого из существующих наркотиков, он улыбался: злобно, завистливо, мстительно. Сложно задеть древнюю тварь за живое, первородный даже не боялся боли как таковой, воспринимая ее как своеобразный флирт, впадающего в неконтролируемую ярость аристократа. Но разве у мага была возможность сдержать себя? Он ненавидел врага так сильно, что готов был на любую низость, чтобы заметить в глубине чудесных глаз искры страдания. Всего за один такой отблеск он готов был бросить на жертвенный алтарь друзей, врагов, да хоть целые города! Все это было ради него и во имя него, каждый вдох, шаг, слово, мысль, разученное заклятие. Сандр готов был уничтожать тварь столь медленно, что пытка растянулась бы на вечность. Маг не представлял себя без этой игры. Он стал зависим о нее, повышая ставку с каждым ходом, беззаботно идя ва-банк и как мальчишка радуясь в минуты мрачного торжества над соперником.
      Резкая нестерпимая боль обожгла лицо и грудь, тварь плюнула в него ядом, ослепляя чародея. Мужчина вскрикнул, в ужасе хватаясь за глаза, ощущая нестерпимое жжение. Боль была внезапной и нестерпимой, а действие наркотика давно прошло, одаривая дримма всеми ужасающими гранями страданий. Все тело невыносимо щипало и жгло так, что хотелось выть. И Сандор выл. Кричал в бессилии принимая удар по скуле. На лодыжке защелкнулся браслет, кажется Дельвар что-то сказал, но мужчина не понимал его, пытаясь отползти подальше от источника жестоких ударов. Но он был повсюду. Казалось, что страшная месть твари прожигает насквозь, оставляя на уязвимом теле новые кровавые язвы.
     Запястья обожгло безжалостным холодом, аристократ вздрагивает, хочет вырвать руки, на попытка освободиться больше походила на предсмертную судорогу, чем на значимое сопротивление. Зрение пояснялось, теперь маг мог видеть то-то помимо темноты и разноцветных пятен, он обернулся, в неком подобии шока, заглядывая себе через плечо. Вышедшая из самых темных и тревожных кошмаров тварь была занята тем, что приматывала его руки к изголовью кровати. Заплаканное, покрытое порезами и запекшейся кровью лицо чародея выражало неподдельный ужас.
– Не делай этого, – голос дрожит, но сейчас Сандору было плевать насколько жалким его видит враг, ведь он опять собирался сделать ему больно, а пытки чародей боялся даже больше, чем простого поражения, – стой.
     Потускневшие от страха и невыносимых страданий глаза буквально молили о пощаде, но антиквэрум был слишком обдолбан и зол для проявления милости. Амбер жалобно свел брови, обиженно судорожно вдыхает, стараясь успокоиться. Мужчина отвернулся, до крови закусывая кожу на руке и закрывая глаза, из которых бесконечными потоками скатывались обжигающие слезы, надеясь, что если не смотреть, то будет не так страшно. Не так мучительно. Не так унизительно. Сопротивляться бесполезно, так он, очевидно, просто продлит эту пытку, разозлит сумасшедшего насильника и, тем самым, подпишет себе приговор. Он и так сейчас находился на гране, надеясь лишь на то, что твари больше захочется трахаться, чем жрать.
     Поцелуй ласково коснулся скулы, аристократ вздрагивает как от очередного удара. Если Дельвар преследовал цель успокоить тем самым свою жертву, то он точно прогадал. Каждое касание будь оно грубы или ласковым вызывало примерно одну реакцию: тихий вскрик, злобное шипение и тихие полные яда проклятья. Однако, первородному был не интересен этот скулеж. Хищник обжёг кожу на загривке теплым дыханием, и она тут же покрылась мурашками, дальше он не собирался церемониться, буквально вгрызаясь в белое полотно, грозясь прокусить до крови, затем бережно и как-то слишком заботливо зализывая яркую метку, точно лакируя её. Метил территорию?
– Хватит, прошу тебя, просто дай мне уйти, – последняя робкая попытка договорится.
      Дельвар властно дернул бедра мужчины на себя, ставя его в удобную для себя позу, чародей густо покраснел и зажмурился еще сильнее. Лучше бы враг убил его, чем делал то, что делает сейчас, ублюдок прекрасно знал, что он поглотил его собой, подчинил, создал безвольную куклу для удовлетворения своих низменных потребностей. Крик застрял в горле, превращаясь в хрип, почувствовав, как крупная плоть до предела натянула нежные стенки, явно надорвав их. Дельвар взял его без подготовки, на всю длину. Унизительно. Жестоко. И так больно... аристократ пытается расслабиться, рыдая в голос, как в бреду говоря что-то бессмысленное. В такие минуты жертвы обычно зовут кого-то... друзей, родственников, Бога, но у Сандора не было никого. Только он сам и эта тупая, иссушающая боль. Он схватился за край покрывала, сжимая его и надеясь, что это может хоть как-нибудь утихомирить агонию, выступив в качестве отвлекающей терапии. Постепенно степень болезненности ощущений уменьшилась, так как мозг просто устал принимать болевые импульсы в таком количестве. Боль начала блокироваться сама собой. Голос первородного прозвучал слишком близко к уху.
– Дельвар, – он почти никогда не произносил это имя, но сейчас... ему просто не кого было позвать, не к кому обриться, да что уж там, у него даже не накопилось светлых воспоминаний, чтобы уйти в них с головой, – мне больно...
     Очередной толчок, особенно глубокий и властный, слова тонут в болезненном стоне. Все силы уходили только на то чтобы дышать и не сойти с ума, хороня свою гордость и честь под усмешки и язвительные комментарии Дельвара. Амбер чуть прогнулся в пояснице, движения внутри стали более плавными, неужели кровь заменила смазку? Очередной стон был уже более нежным, но из-за того, что аристократ сорвал голос, он был лишен привычной слащавой мелодичности. Оказалось сломанному, нездоровому организму Сандора просто требовались эти крайне болезненные ощущения, он чувствовал каждое его прикосновение. Чувствовал, как член первородного входил в изможденное тело, снова и снова рождая боль. Толчки, шлепки тел, кровью раны, удары, стоны, крики, огонь, когти, жар, наркотик! О боже! Самый настоящий наркотик. Хочется больше. Еще...еще...больнее...жестче. Он готов был дать хищнику что угодно, быть самой послушной игрушкой лишь бы Дельвар оставил ему жизнь.
     Дрожь пошла по всему телу, когда мужчина униженно двинул бедрами навстречу твари. Робко, неумело, но старательно. Ему так не хотелось умирать... но еще больше не хотелось вновь оставаться одному один на один с одной из самых темных сущностный врага.