Они стояли на причале, выступающем  в глубь озера. Древний ощущал вибрацию свай, когда их омывала вода скованного  льдом озера. Крупные хлопья лениво кружили в воздухе, серебря роскошную иссиня-черную гриву, разбавленную тонкими багрово-красными прядками. И лишь у левого виска змеилась широкая серебристая полоса, сливаясь с мягкими снежинками.
Крохотные пальчики крепче сжали его ладонь, и древний хищник склонил голову, издав тихое. Ободряющее урчание.
- «Не открывай глаза. Пожалуйста.» - бархатная вибрация ментального канала, когда Шейр неуловимо коснулся сознания бабочки. - «Ты обещала не подглядывать...»
Когтистые пальцы касаются тонкого запястья, оглаживая его внутреннюю сторону. Он знает, как  бабочка не любит, когда гасят ее восприятие. И лишь поэтому  старается успокоить ее и дать понять ,что ничгео страшного не происходит.
Они делают несколько шагов.
Рыхлый, сухой снег скрипит под подошвами ботинок.
Шаг. Еще один. И еще.
И мужчина замирает, вглядываясь в открывшуюся его взору картину. И улыбается, приподнимая уголки губ.
Да, бабочке понравится.
- Можно, - бархатный шепот не громче падающих на нос девушке снежинок.
Мужчина улыбается,  наблюдая, как загораются  восторгом бирюзовые глаза  Абсолем, когда она увидела аккуратный коттедж в окружении давно разросшихся елей и пихт. 
- Я распорядился перестроить  дом. - произнес Шейр, тронув темные прядки на лбу бабочки кончиком когтя. - Работы закончились не так давно.  Я хотел, чтобы тебе было здесь удобно.
Но девушка уже уносится вперед, торопясь изучить особняк поближе.
Он неспешно идет следом. Торопиться некуда. Остров  принадлежит им обоим, и на сотни тысяч верст никого нет. Они одни. И осознание этого согревает сердце древнего  хищника, когда он входит в просторный холл и  тихо прикрывает входную дверь, оставляя мороз и кружащиеся в хороводе снежинки за порогом.
Мужчина не двигается, только прислушивается, отслеживая  шум и грохот, который перемещается по особняку.
«Тебе понравилось.» - мелькает в его сознании удовлетворенная мысль, и  антик снова улыбается, на мгновение показав кончики острых клыков. - «Значит, я все же не зря все это затеял.»
Шум прокатился по верхнему этажу и  стих у основания лестницы.
Древний вскидывает голову и его взгляд, полный живой тьмы, замирает на хрупкой  девичьей фигурке. В бирюзовых глазах недоумение и вопрос.
- Прислуга? - зачем-то переспрашивает Шейр,  добродушно усмехнувшись. - Я ее отослал. Ты против, дорогая?

Одет: синие, вылинявшие джинсы;  черный ремень с массивной пряжкой;  джинсовая, столь же линялая, как и штаны, рубашка, расстегнута; под ней черная водолазка с высоким воротом. Ботинки  на  толстой рифленой подошве с высоким голенищем, на шнуровке.   
Грива длинных иссиня-черных, с вкраплением багрово-красных прядей, волос заплетена во множество тонких косичек, и частично собрана в хвост. Распределение черного и красного примерно одинаково; аккуратная бородка.
В левом ухе платиновая серьга-каффа: В левом ухе платиновая серьга-каффа: на тонком полумесяцы нанизаны несколько крохотных колечек, на которых крепятся длинные и узкие, черные с красным перышки
Мелкие, черные, отливающие металлом, чешуйки покрывают левую кисть и запястье, заканчиваясь у локтя рваной линией. Чешуйки напоминают прохладный бархат и довольно приятны на ощупь.

Отредактировано Шейр Локхони (09.03.19 23:32:24)

Уронив ботинок на пол,  древний выпрямляется, вскидывая голову и вглядываясь в хрупкую фигурку, застывшую на верху лестницы. Он молчит, давая девушке возможность  осознать сказанное.
А пока она осознает то, что коттедж находится в их полном распоряжении и что рядом  никого не будет, антик ловко стаскивает второй ботинок и бросает его рядом с первым.
- Совершенно одни, - кивает Шейр, глядя, как личико бабочки расцветает от переполнявшего его восторга.  - На протяжении сотен миль нет ни никого, кроме тебя и меня. Сегодня это место принадлежит только нам двоим.
И едва успевает раскрыть объятия, чтобы поймать Аби, когда та  вихрем слетела  вниз. Мужчина обнимает девушку, прижимая ее к поджарому телу. И тихо урчит, когда она начинает тереться носом о ткань.  Пушистые ресницы опускаются, прикрывая клубящуюся в глаза древнего тьму. Когтистые пальцы привычно касаются нежного шелка темных волос, перебирая тонкие прядки.
- Всегда пожалуйста, дорогая. -  едва уловимый шепот слетает с бледных губ. - Все это только для тебя.
Улыбка, теплая и счастливая, озаряет лицо антикверума. Бездонные глаза наполняются теплом и нежностью. Мужчина рад, что его подарок понравился бабочке.
Они замирают посреди просторного холла, так и не разомкнув объятий.
Острые когти привычно подцепляют темные прядки, ероша  волосы.
Тишина.
Он и она.
И сейчас им никто не нужен.
Бабочка возится, трется щекой о плотную ткань водолазки. Хихикает, просовывая ладошки под полы свободно болтавшейся на плечах древнего рубашки.
Мгновение.
Маленькие пальчики сжимаются, прихватывая вместе с тканью и кожу.  Маленькая шалунья щипается.
- Уй! - Шейр невольно вздрагивает, отшатываясь и размыкая руки. - Больно же!
Смех звонкими колокольчиками наполняет холл и вот уже маленькая шалунья отходит назад, состроив испуганную гримаску.
Шейр ловит ее улыбку и улыбается в ответ, стягивая косички в низкий хвост.
Мгновение.
В бездонных провалах глаз древнего рассыпается сноп багровых искр.
Им не нужны слова
Они понимают друг друга.
Смешливое фырканье смешивается с протяжным, утробно-вибрирующим мурлыканьем.
Секунда.
Вторая.
Третья,
Пронзительный визг оглашает  холл и бабочка уже мчится в гостиную,  прячась за диваном.
- Ах ты, проказница! Вот я тебе сейчас! - урчит Локхони, роняя на пол рубашку и бросаясь следом.
Он скользит на натертом деревянном полу, и отстает, давая  Абсолем возможность нырнуть за спинку большого дивана.
Они кружат вокруг дивана. Девушка испуганно пищит, когда он делает стремительные рывки, показывая, что вот-вот поймает ее, но каждый раз промахиваясь и  хватая руками воздух.
В бирюзовых глазах притворный испуг мешается в восторгом. Древний раскатисто смеется.
В какой-то момент он снова оскальзывается и, взмахнув руками в  бесполезной попытке удержать равновесие, падает на пол. Это дает возможность девушке проскользнуть мимо.
Шлепанье маленьких ножек по полу, когда  Аби мчится по коридору в поисках укрытия.
Шейр бесшумной тенью скользит следом, не отставая, но и не пытаясь ее нагнать. Он подыгрывает девушке. И оба получают огромное удовольствие от этой безобидной игры.
Резная дверь, ведущая на террасу.
Поворот ручки.
Грохот ударившейся о стену створки.
Прыжок.
Второй.
Третий.
Древний догоняет девушку. Протягивает руку.
Но.. когтистые пальцы ухватили лишь воздух.
Снова.
Пронзительный крик.
Всплеск.
Сотни хрустальных брызг разлетаются в стороны, окатывая Локхони с головы до пят.
Он тормозит, но балансируя на краю бассейна.
И не удержавшись, падает в воду.
- Зараза! - Вынырнув, отплевывается Шейр, - Вот ты где!
Плавное, текучее движение и он поймав бабочку за руку, привлекает ее к себе, обнимая и зарываясь носом в ее мокрые волосы.
- Ты меня напугала. - шепчет он, целуя ее в макушку. - С тобой все в порядке?

Одет: синие, вылинявшие джинсы;  черный ремень с массивной пряжкой;  джинсовая, столь же линялая, как и штаны, рубашка, расстегнута; под ней черная водолазка с высоким воротом. Ботинки  на  толстой рифленой подошве с высоким голенищем, на шнуровке.   
Грива длинных иссиня-черных, с вкраплением багрово-красных прядей, волос заплетена во множество тонких косичек, и частично собрана в хвост. Распределение черного и красного примерно одинаково; аккуратная бородка.
В левом ухе платиновая серьга-каффа: на тонком полумесяцы нанизаны несколько крохотных колечек, на которых крепятся длинные и узкие, черные с красным перышки
Мелкие, черные, отливающие металлом, чешуйки покрывают левую кисть и запястье, заканчиваясь у локтя рваной линией. Чешуйки напоминают прохладный бархат и довольно приятны на ощупь.

Отредактировано Шейр Локхони (10.03.19 22:36:16)

Бабочка дрожит, пытается что-то сказать, но только открывает и закрывает рот. Тяжелый вздох опаляет его грудь, и древний привлекает девушку к себе, обнимая крепче.  Прохладные губы касаются виска, даря успокаивающий поцелуй. Ладонь скользит по ее спине, размеренно поглаживая.  Он тихо мурлычет, обволакивая дрожащую бабочку нежностью и теплом.
- Тссс… Все хорошо, - бархатный шепот, утонувший в теплом урчании, слетает с бледных губ. – Ты в безопасности.
Сумрачная бездна сталкивается с потемневшей бирюзой. В глазах  первородного беспокойство. Мужчина продолжает обнимать Абсолем, осторожно похлопывая по спине, когда она снова начинает кашлять.
- Мне следовало предупредить тебя…
Шейр вздыхает, вновь касаясь губами виска бабочки. Острый коготь убирает с ее лба влажные прядки темных волос.
В какой-то момент мужчина бережно подхватывает девушку на руки и, прижав к груди, выбирается из бассейна.  Вода ручьем стекает с обоих, оставляя лужи на  полированном дереве. Так же осторожно Шейр опускает девушку, помогая ей стать на пол. Мокрое платье бесформенной кучкой падает к ее ногам, а древний уже заворачивает Аби в большое пушистое полотенце, начиная ритмично растирать ее тело и волосы. 
И только закончив возиться с бабочкой, он стаскивает с себя мокрые тряпки, роняя их рядом с одежкой девушки. Позже бытовые заклинания уберут  ее. Густой волной рассыпаются по плечам сотни косичек, когда антик откладывает влажное полотенце.
- Идем…
Мужчина подхватывает на руки укутанную в пушистый плед Абсолем и возвращается в гостиную.
Хлопает дверь, отрезая их от исходящего паром бассейна.
В гостиной тепло. Оранжевые языки живого пламени пляшут в камине, облизывая дрова. За окном сыплются крупные хлопья снега, слишком неспешно и лениво  укутывая остров белым покрывалом.
- Теперь тебе будет тепло… - прикосновение губ к виску, когда антик  устраивает бабочку на большом диване, поправляя плед. Кончики пальцев очерчивают линию скул и подбородка, невесомо касаются губ. – Все хорошо, сердце мое. Ты в безопасности. – он касается ее губ своими и поднимается. – Я сейчас.
Возвращается Шейр спустя несколько минут уже в свободных шелковых штанах на завязках и с подносом в руках, на котором стоял дымящийся бокал  свежесваренного какао, вазочки с маршмеллоу и выпечкой, а так же бутылка коньяка и пузатый бокал.
С тихим стуком поднос касается столешницы невысокого столика.
Шорох пледа, который древний стягивает его с плеч девушки.
Прикосновение мягкой ткани в бархатной коже, когда мужчина набрасывает на ее плечи свою рубашку, помогая просунуть руки в рукава. Когтистые пальцы ловко застегивают маленькие пуговки, начиная снизу и оставляя несколько пуговок сверху расстегнутыми, потом ловко подворачивает слишком длинные рукава.
И опускается на ковер, прислонившись обнаженной спиной к дивану.
- Иди ко мне…
Шейр касается руки девушки, помогая Абсолем спуститься на пол и устраивая ее между своих широко разведенных, согнуты в коленях, ног, обнимает, когда она прислоняется к его груди.
- Держи… - в руках бабочки оказывается стакан с какао, украшенный  кубиками маршмеллоу. А мужские губы уже скользят по ее скуле и шее вниз, оставляя невесомые поцелуи. – Все хорошо, сердце мое? Тебе лучше?

Одет: свободные черного плотного шелка штаны, с разрезами по внешнему краю на завязках; босиком
Грива длинных иссиня-черных, с вкраплением багрово-красных прядей, волос заплетена во множество тонких косичек, и частично собрана в хвост. Распределение черного и красного примерно одинаково; аккуратная бородка.
В левом ухе платиновая серьга-каффа: на тонком полумесяцы нанизаны несколько крохотных колечек, на которых крепятся длинные и узкие, черные с красным перышки
Мелкие, черные, отливающие металлом, чешуйки покрывают левую кисть и запястье, заканчиваясь у локтя рваной линией. Чешуйки напоминают прохладный бархат и довольно приятны на ощупь.

Отредактировано Шейр Локхони (12.03.19 16:41:25)

Тишина.
Бархатная, теплая, окутанная  живым теплом  пылающего камина, в котором оранжевое пламя облизывало горку дров.
Они были одни.
И никто не мог нарушить хрупкого покоя, окутавшего двух существ, нуждавшихся друг в друге.
Мягкий, едва слышный шорох падающих снежных хлопьев, морозная свежесть, укрывшая  коттедж, затерянный на большом острове среди  голубых елей и пихт.
Отблески огня пляшут на натертом деревянном полу, задевая густой ворс ковра.
Покой и умиротворение.
Запах свежесваренного какао.
Нежный и очень уютный.
Древний улыбается. Приподняв уголки  точеных губ. Влажно  поблескивают кончики острых клыков. Неспешно ворочается тьма в глубинах  полночных глаз, подсвеченная россыпью багорово-алых искр.
Хищник расслаблен.
Бабочка возится устраиваясь удобнее. Мягкая ткань свободной рубашки елозит по его груди, лаская обнаженную кожу. Он урчит, склоняя голову ниже, и снова касается губами в том местечке, где пульсирует жилка. Замирает, не отнимая губ от ее шеи. Он чувствует ритмичную пульсацию жилки, ощущая каждый удар ее сердца под своими губами. И тихо урчит, проводя кончиком языка по  атласной коже девушки.
- Ты больше чем просто принцесса… - прохладно-теплое дыхание антикверума ласкает ее шею и хрупкие косточки ключиц, когда мужчина оставляет поцелуй на ее плече, чуть приспустив рубашку. – Ты моя жизнь…
Шейр размыкает кольцо своих рук, когда бабочка тянется к низкому столику и начинает шарить ладошкой по столешнице. Чуть склонив голову к плечу, он некоторое время наблюдает за ней, а потом начинает сам перебирать то, что лежало на столешнице. Древний поочередно предлагает Аби  то, что выхватывают его пальцы, но она энергично мотает головой, отказываясь от подношения.  Мужчина тихо смеется и его смех смешивается с  бархатистым урчанием. Острый коготь  ловко подхватывает непослушную прядку, упавшую на лоб девушки, и заправляет ее за ушко.
Игра забавляет его.
Но вот пальцы ухватили пульт от огромной плазмы, висевшей над камином. Легкое движение руковй и Шейр, тихо хмыкнув, показывает  гаджет  бабочке.
- Оно? – бархатный шепот падает в  теплую тишину.
Утвердительный кивок взлохмаченной головки.
Однако антик не торопится вкладывать пульт в тонкие девичьи пальчики. Он ждет, удерживая игрушку в когтистых пальцах и  улыбаясь.
Бабочка недовольно хмурится, начинает ерзать и разворачивается к нему, устремляя сосредоточенный бирюзовый взгляд на его лицо. Непроницаемая тьма, согретая рубиновыми сполохами сталкивается с чистой бирюзой. Древний вопросительно изгибает  идеальной формы бровь и ждет.
Недовольный фырк падает в пространство между ними. Абсолем чуть приподнимается и касается губами его носа, даря невесомый поцелуй.  Шейр довольно урчит, оглаживая спину девушки сквозь ткань рубашки.
- Значит, пульт тебе больше не нужен… - утробно-вибрирующий смех  окутывает девушку. В глазах антика вспыхивают алые хитринки, перемешивая таящийся в них мрак. – Ну, ладно… А я так старался…
А мужские руки уже забираются под рубашку, неспешно выглаживая ребра и обводя кончиками пальцев каждый позвонок. И губы скользят по плечу, оставляя дорожку из нежных, словно цветочный лепесток  поцелуев.
Позабытый пульт одиноко валяется в густом ворсе ковра рядом.

Одет: свободные черного плотного шелка штаны, с разрезами по внешнему краю на завязках; босиком
Грива длинных иссиня-черных, с вкраплением багрово-красных прядей, волос заплетена во множество тонких косичек, и частично собрана в хвост. Распределение черного и красного примерно одинаково; аккуратная бородка.
В левом ухе платиновая серьга-каффа: на тонком полумесяцы нанизаны несколько крохотных колечек, на которых крепятся длинные и узкие, черные с красным перышки
Мелкие, черные, отливающие металлом, чешуйки покрывают левую кисть и запястье, заканчиваясь у локтя рваной линией. Чешуйки напоминают прохладный бархат и довольно приятны на ощупь.

- Возможно… -  древний не спорит, всего лишь констатирует факт, продолжая задумчиво изучать позвонки на спине  бабочки, пересчитывая их подушечками пальцев. – Все возможно, сердце мое…
Одуряющий запах какао смешивается с тонким ароматом  тающего в нем суфле. И все это заворачивается в  нежное тепло пляшущего в камине живого пламени. Мужчина замирает, ощутив под пальцами дрожь, прокатившуюся по телу девушки. Он тихо урчит, склоняя голову и рассыпая по плечам ворох тончайших двухцветных  косиц, и целует покатое плечико, нежно прикусывая атласную кожу. Узкий язык мелькает меж бледных губ, касаясь места укуса, и начинает вылизывать его, обрисовывая контур хрупких ключиц.
Абсолем замирает. Антик отрывается от своего увлекательного занятия и поднимает голову. Сумрак в его глазах  колыхается, столкнувшись с бирюзовым океаном. Мгновение, такое короткое и такое бесконечно длинное. Тьма окрашивается алым сиянием, прорисовывая контуры проступающего зверя. Он жадно принюхивается, раздувая ноздри и бросая на девушку заинтересованные взгляды.
Чудовище ждет.
И отклик приходит.
Так быстро и так медленно.
Бирюзовый океан расступается,  являя истинную сущность той, что так уютно сидела, прильнув к сухому и жилистому телу антикверума. Дрожат крохотные полупрозрачные крылья.
Реликтовый хищник все еще ждет, лениво зевая и скалясь.
Влажно блестят длинные, изогнутые, словно сабли, клыки, роняя капли вязкой, густой слюны.
Зверь зевает, лениво и протяжно, а потом захлопывает пасть.
И продолжает смотреть на бабочку, расправляющую  крылышки.
Они понимают друг друга.
Без слов.
Слова не нужны им.
Зачем говорить, когда достаточно жеста, взгляда, бархатного урчания, чтобы понять дуг друга.
Шейр улыбается, понимающе и чуть насмешливо.
Узкий язык скользит по губам, облизывая их.
Медленно и лениво. И исчезает, тронув кончики клыков.
«Ты понимаешь… Даже слишком хорошо понимаешь…»
Древний кивает и возвращается к прерванному занятию. Руки приходят в движение, продолжая чувственный танец.
Он  мелко дрожит, обнимая Абсолем и притягивая ее к своему телу, пока бабочка не вжимается в него всем своим существом.
Хриплый вздох слетает с его губ, когда волна  бархатного тепла прокатывается по его телу.
Стакан опустел, и Шейр бережно вынимает его из пальцев девушки, чтобы поставить на столик. Вскидывает голову, на короткий миг поймав  оранжевые языки пламени расфокусированным взглядом и шепчет.
- Повернись ко мне… - слова не громче шелеста падающих за окном снежных хлопьев. – Хочу видеть тебя…
Он помогает бабочке устроиться на своих бедрах. Тихо урчит, вскинув голову и заглядывая в бирюзовые глаза, пока когтистые пальцы, расстегнув  маленькие пуговки, приспускают рубашку с ее плеч, распахивая.
Губы целуют висок, скользят по четкому контуру скулы, очерчивают подбородок, привычно замирая на шее, там, где трепещет крохотная жилка.  Острые зубы прихватывают теплую, пахнущую свежестью кожу и древний прикрывает глаза,  чувствуя как под ними бьется сердце.
Мгновение.
Одно.
Второе.
Третье.
И вот уже антик начинает вылизывать шею бабочки, прихватывая ключицы и спускаясь вниз.
Шейр вскидывает голову и снова ловит взгляд Абслооем.
Два  монстра пляшут друг против друга, выглядывая из глаз обоих.
Они знают.
Они понимают.
Слова не нужны.
Голова антика приходит в движение.
Древний прихватывает нежную кожу вокруг соска, царапая ее клыками.
Укус.
Теплый металлический вкус на языке.
Ноздри трепещут, втягивая столь же одуряющий аромат свежей крови.
Шейр обнимает бабочку крепче, не позволяя ей вывернуться.
Смотрит на нее снизу вверх, не размыкая губ.
Реликтовый монстр выскальзывает на поверхность из густой пелены тьмы, пляшущей в глазах антика.
«Хочу…» - читается в горящем взгляде древнего.
А язык уже начинает слизывать проступающие  вокруг соска капли крови.
Хищник удовлетворенно урчит.

Одет: свободные черного плотного шелка штаны, с разрезами по внешнему краю на завязках; босиком
Грива длинных иссиня-черных, с вкраплением багрово-красных прядей, волос заплетена во множество тонких косичек, и частично собрана в хвост. Распределение черного и красного примерно одинаково; аккуратная бородка.
В левом ухе платиновая серьга-каффа: на тонком полумесяцы нанизаны несколько крохотных колечек, на которых крепятся длинные и узкие, черные с красным перышки
Мелкие, черные, отливающие металлом, чешуйки покрывают левую кисть и запястье, заканчиваясь у локтя рваной линией. Чешуйки напоминают прохладный бархат и довольно приятны на ощупь.

Отредактировано Шейр Локхони (15.03.19 17:20:21)

Кровь.
Горячая. Сладкая, с резким металлическим послевкусием, оседающим на языке и нёбе.
Алые крохотные бутоны распускаются на  бархатной коже, закрывая  столь же аккуратные ранки с обеих сторон соска. Шейр чуть отстраняется и завороженно смотрит, как они проступают на груди бабочки, медленно набухая и дрожа. И когда они уже готовы распуститься экзотическим цветком, он склоняет голову и подхватывает их кончиком узкого. Шершавого языка, словно походя задевая горошинку соска. Зверь, скрывающийся в глубинах бездонных глаз блаженно  урчит, перекатывая крохотные кровавые капли во рту, наслаждаясь их изысканным,  сладко-горячим вкусом.
Тонкие пальчики бабочки зарываются в густую гриву,  оглаживая затылок и чуть царапая  скрытую волосами кожу. Сотни косичек рассыпаются по плечам, шелковой волной перетекая на грудь мужчины.  Древний прикрывает глаза, замирая, и полностью отдаваясь этой нехитрой ласке, что сейчас дарят ему девичьи пальцы.
Влажный язык вновь касается груди, собирая последние капли.
Шейр замирает на одно томительно долгое мгновение и  вот уже мужские губы скользят по другой груди, лаская нежную, трепещущую кожу.  Бабочка выгибается, подставляясь под его ласки. Он тихо урчит, чувствуя, как бьется  ее сердечко. Бездонные колодцы его глаз вспыхивают россыпью алых углей,  выхватывая беззащитное горло. Губы  едва заметно дергаются, приподнимаясь. Изогнутые клыки влажно поблескивают в неверном пламени камина, выдвигаясь из гнезд в челюстях. Антик подается вперед, одновременно прижимая бабочку к себе крепче.  Мужчина  касается кончиками пальцев горла бабочки,  склоняет голову, прокладывая цепочку из невесомых поцелуев. Сбившееся, тяжелое дыхание  ласкает пульсирующую жилку, пока клыки чуть прикусывают натянутую кожу.
Укус.
Поцелуй.
Размашистое движение языка, зализывающее  метку.
И все повторяется снова.
И снова.
Он поднимается вверх, пока  сухие губы не касаются уголка ее губ. Кончиком языка Шейр обрисовывает их контур, прикусывает зубами, оттягивая на себя. Совсем чуть-чуть и отпускает, вскидывая голову и замирая. Антик смотрит на бабочку, выгибающуюся в его руках и одновременно прислушивается к чему-то внутри себя.
Сложная вязь бытовых заклинаний оживает, повинуясь воле древнего, и бесшумно отодвигает в сторону диван и столик. Мужчина бережно подхватывает соскользнувшую с обивки сиденья ладошку, подносит ее к губам и целует тонкие пальчики.
Мгновение.
Антик переворачивает руку Абсолем и касается губами внутренней стороны ладони, оставляя на ней горячий поцелуй.
- Сердце мое... - бархатный шепот остается легкой дымкой  на запястье, лаская пульсирующую жилку.
Он приникает щекой к ее ладони, накрывая ее своей. 
Густой ворс  ковра сминается, когда Шейр опускает на ковер девушку. Склоняется над ней, ловя подернутый поволокой удовольствие бирюзовый взгляд.
Мгновение длится долго, слишком долго.
Оно слишком коротко ,чтобы успеть высказать все, что переполняет древнего.
Но он успевает.
Знает, что бабочка все поймет.
Слова не нужны.
Как и всегда.
- Жизнь моя...
Антик склоняется над распростертой на ковре девушкой, накрывая ее рассыпавшимися по обе стороны косицами.
Глубокое, утробно-вибрирующее мурлыканье окутывает Абсолем, когда мужчина начинает размашистыми движениями шершавого языка вылизывать бабочку.
И все повторяется вновь.
Горячие губы на груди.
Царапанье клыков.
Укус.
И алый бутон, благоухающий металлическим вкусом крови, на соске.
Движением языка собрать бархатистые капли и  скользнуть ниже, лаская чувствительную кожу на животе.
Ниже.
Еще ниже.
И долгий немигающий взгляд, в котором танцует чудовище в окружении снопа багровых искр.
Древний раскатисто урчит.
Он ждет
Всего одно мгновение, за которое было сказано многое.
А потом...
Черноволосая голова опускается.
И горячий язык касается самого сокровенного.
«Люблю...»

Одет: свободные черного плотного шелка штаны, с разрезами по внешнему краю на завязках; босиком
Грива длинных иссиня-черных, с вкраплением багрово-красных прядей, волос заплетена во множество тонких косичек, и частично собрана в хвост. Распределение черного и красного примерно одинаково; аккуратная бородка.
В левом ухе платиновая серьга-каффа: на тонком полумесяцы нанизаны несколько крохотных колечек, на которых крепятся длинные и узкие, черные с красным перышки
Мелкие, черные, отливающие металлом, чешуйки покрывают левую кисть и запястье, заканчиваясь у локтя рваной линией. Чешуйки напоминают прохладный бархат и довольно приятны на ощупь.

За окном все так же сыплется снег, укутывая остров  белоснежным покрывалом. Огромные ели поскрипывают под тяжестью одежки, которой щедро одаривает их зима. И озеро спит, протяжно вздыхая под толстым слоем прозрачно-белого льда.
Но все это там, за окнами. Холод и снег.
А здесь хрупкая девушка мечется в руках худощавого мужчины, издавая протяжно-чувственные стоны, когда его язык начинает ритмично двигаться, слизывая вязкий сок, которым столь щедро делится с ним бабочка. Изящные ноздри трепещут, улавливая сладкий аромат ее возбуждения. Он склоняется ниже, чуть отодвигаясь, устраиваясь удобнее. Узкий и шершавый язык размашисто скользит по нежным лепесткам, даря чувственную, интимную ласку. Он урчит, когда очередной протяжный стон срывается с губ девушки, а ее тело выгибается в мощной судороге удовольствия.
Древний напряжен. Кожа на спине туго натягивается, когда его выгибает в ответном наслаждении. Острые, крупные чешуйки встают дыбом, прорисовывая четкий рисунок позвонков и плавно перетекая в сложные черно-серебристый узор татуировки.
Тихое поскуливание.
Сначала  короткое и едва слышное.
Но вскоре оно становится почти непрерывным, взлетая пронзительным писком к потолку. Антик отвечает, и его голос, низкий, утробный, с томно-протяжными интонациями смешивается с тоненьким голоском  Абсолем, почти заглушая его.
Зверь смотрит из его бездонных глаз, оскалив клыки. И вязкая слюна стекает по белоснежному острию, образуя маленькие лужицы.
Она всхлипывает, мечется, закрывая ладошками искаженное гримасой удовольствия личико.
Пальчики размазывают по щекам  дорожки слез.
Древний замирает, вглядываясь в бабочку пылающим взглядом. И тьма, навечно поселившаяся в нем, расступается, выпуская  древнего монстра на свободу.
Он склоняет голову, подаваясь вперед.
Жадно принюхивается, втягивая одуряющий, призывный запах несостоявшейся близости.
Антик снова урчит.
Губы дергаются, приподнимаясь и открывая лениво выдвигающиеся из гнезд в челюстях клыки. Сейчас они выдвинулись полностью. Длинные, изогнутые, словно причудливые крохотные сабли, они влажно поблескивают в неверном пламени камина. И крупные, тягучие капли слюны медленно капают с острых кончиков.
Мужчина дрожит, замирая, словно натянутая струна.
Его инстинкты, столь прочно сдерживаемые на протяжении делительного времени, прорвались наружу вместе с чудовищем, выскользнувшим из невидимой клетки его воли. 
Она такая нежная, беззащитная, утомленная ласками.
Живая тьма, клубясь и танцуя, вытекает из его глаз. Она расползается по ковру, свиваясь в причудливый узор. Дымные нити ласкают разметавшиеся в ворсе прядки темных волос, обвиваются вокруг рук, рассыпаясь на бархатной коже багровыми искрами. И зверь пляшет в расползающемся по комнате сумраке, побираясь все ближе.
Антик дрожит, ощущая, как волной прокатывается по спине чешуя, поднимая тонкие волоски на загривке дыбом.
«Люблю!»
Об этом кричит все его существо.
Он любит ее.
Отчаянно и безнадежно.
Его любовь огромна.
Бесконечна.
Беспредельна.
«Хочу!»
Зверь склоняется, опуская голову ниже. Язык выметывается меж острых зубов и касается щеки бабочки, слизывая дорожки из слез. Влага соленая.
Протяжное, вибрирующее урчание зарождается в глубинах глотки реликтового чудовища. Кажется, что вибрирует все его тело. Гибкое, поджарое, расцвеченное сложным узором матово-черной чешуи и татуировки.
Его трясет от напряжения. Когти сминают ворс ковра, раздирая плотную ткань, когда  судорога сводит пальцы. Слышится скрежет, когда они впиваются в доски пола.
Он не умеет любить по-другому.
И никогда не умел.
Тяжелая, тягучая капля слюны, отрывается от кончика клыка и падает на шею бабочки.
Подарить ей себя.
Подарить ей свою любовь.
Такую большую и всеобъемлющую.
Инстинкты вопили.
Зверь бесновался в плотных клубах расползавшейся тьмы.
Длинный хвост, ощерившись  тонкими шипами взметнулся над его головой.
«Моя!»
Голова дергается в стремительном броске и острые зубы вонзаются в шею девушки, разрывая  жилу.
Он урчит.
Вгрызается, мелко щелкая зубами, лижет, расширяя рану.
И протяжно, урчит, когда горячая кровь наполняет его рот.
А руки уже обнимают выгнувшееся от боли тело абсолем.
И когти царапают спину, оставляя глубокие борозды.
Люблю!!!

Одет: свободные черного плотного шелка штаны, с разрезами по внешнему краю на завязках; босиком
Грива длинных иссиня-черных, с вкраплением багрово-красных прядей, волос заплетена во множество тонких косичек, и частично собрана в хвост. Распределение черного и красного примерно одинаково; аккуратная бородка.
В левом ухе платиновая серьга-каффа: на тонком полумесяцы нанизаны несколько крохотных колечек, на которых крепятся длинные и узкие, черные с красным перышки
Мелкие, черные, отливающие металлом, чешуйки покрывают левую кисть и запястье, заканчиваясь у локтя рваной линией. Чешуйки напоминают прохладный бархат и довольно приятны на ощупь.

Отредактировано Шейр Локхони (24.03.19 00:15:01)

Протяжный стон срывается с губ.
Гибкое тело выгибается в мощной судороге боли. Нервные окончания  вибрируют, наполняя стройное тело обжигающим пламенем.
Ноздри трепещут, раздуваясь, когда густой и тягучий запах свежей крови растекается в воздухе.
Теплая плоть такая сладкая, нежная. Он урчит, вгрызаясь в ее горло, разрывает мышцы и жилу, чтобы живительная влага, переливаясь и пульсируя, мощными толчками наполняла его рот.
Сладко.
Непередаваемо сладко.
И бесконечно чувственно.
Нежность исходит от каждого движения когтистых пальцев, скользящих по бархатистой коже и оставляющих глубокие борозды. Они так красивы, когда распускаются алыми бутонами, испускающими  приторный металлический аромат. Они завораживают. И древнее чудовище начинает слизывать кровавые цветы, собирая лоскутки кожи и плоти, болтающиеся на краях порезов.
И каждое его движение наполнено нежной чувственностью и любовью. Он изливает ее на мечущуюся в приступе боли бабочку.
Он не умеет иначе.
Но так хочет подарить чувство, которое переполняет все его существо.
И была любовь.
Отчаянная и безнадежная.
И острые зубы впиваются в тонкую кожу, разрывая хрупкое тело, чтобы дать алым цветам распуститься во всей своей жуткой красоте.
И тьма клубится вокруг, свиваясь причудливым коконом вокруг слившихся в чудовищном любовном экстазе существ.
А там за тьмой и сумраком распускается сказка. И тихая, ласковая мелодия заполняет сознание, унося боль прочь.
Трогательная нежность.
И удовольствие.
Есть только они.
И любовь, которую щедро изливает на бабочку древний, продолжая терзать ее тело.
Она такая… маленькая.
Такая крохотная, что у него щемит сердце.
Зверь замирает, подняв голову и слизывая с окровавленных губ кусочки кожи и плоти.
В глазах плещется мрак, и багровые искры плетут причудливую вязь хороводов. Они смешиваются,  переплетаясь в сложный узор.
Антик вздрагивает, когда  маленькие ладошки хватаются за его плечи, соскальзывают, оглаживая спину и пересчитывая сотни узких чешуек, покрывающих кожу. Бархатное урчание  заполняет пространство, изливаясь на девушку, которая доверчиво льнет к застывшему на середине изменения мужскому телу.
Хрип. Протяжный стон мешается с кашлем.
Утробное урчание.
Шершавый язык задевает белесого мотылька, сидящего на носу  девушки. Насекомое трепещет крохотными крылышками. Маленькие лапки отчаянно цепляются за новый насест.
Хищник давится, трясет головой и кашляет, сплевывая букашку.
И целует потрескавшиеся губы бабочки, оставляя на них ее же  вкус.
Сладкий.
Манящий.
Притягательный.
А тьма ширится, вливаясь в сознание  Абсолем, заполняя его причудливыми образами и томительной музыкой. Она ластится к ее рукам, обвивая их изысканным украшением, касается залитой кровью кожи, растворяясь в ней и унося с собой боль.
Ей не место здесь.
Не сейчас.
Только удовольствие.
Наслаждение.
Болезненное.
Столь чувственное, что становится больно дышать.
Древний хрипит, выгибаясь в судороге изменения, которое волнами прокатывается по поджарому телу. Щелкает челюстями, давно уже потерявшими сходство с буланимскими. Жесткая белесая грива стекает по загривку и растекается по хребту, тронутому вздыбленной чешуей, что широкой волной заполняет влажную кожу.
Он не умеет иначе.
Но так хочет чувство, которое сжигает его, готовое выплеснуться наружу.
С резким шорохом разворачиваются огромные крылья, тревожа тьму, заполняющую комнату.
Крылатая тварь, затянутая в матово-черную чешую, замирает на долю мгновения. Бездонные провалы глаз замирают на искаженном болезненным удовольствием лице девушки.
Он так любит ее.
Он хочет разделить с ней это  чувство.
Безграничное.
Всеобъемлющее.
Но не умеет иначе дарить.
И напоминающая череп голова дергается в змеином броске.
И щелкают мощные челюсти, вгрызаясь в распростертое на ковре тело.
И острые клыки рвут податливую плоть.
И узкий язык слизывает распускающие кровавые цветы на теле бабочки.
Он не умеет любить по-другому.
Но так хочет, чтобы она поняла.
И приняла его любовь.
Бесценное сокровище…

Одет: находится в истинном облике

Отредактировано Шейр Локхони (24.03.19 00:14:25)

Хриплый стон растворяется в тихом слове.
Одном единственном, но таком емком и бесконечном.
Он вздрагивает, поднимая морду и вглядываясь в остекленевшие глаза бабочки. Прохладная бирюза застыла в пронзительном безмолвии.
Черные дыры ноздрей трепещут, ритмично сокращаясь, охватывают весь микст запахов, плавающих в комнате. Тьма клубится вокруг, пронизываемая багровыми молниями. Вкус крови на языке.
И этот стон.
Она вздрагивает, захлебываясь кровью, заполнявшей ее рот. Влага выплескивается, переливается из уголка истерзанных  клыками губ, густой дорожкой стекает по подбородку и капает вниз, смачивая  разодранное горло.
Больно.
Жуткая морда склоняется ниже, жадно принюхиваясь и лаская жарким дыханием вывернутые жилы и мышцы. Легкя судорога прокатывается по пульсирующей плоти. Она  жива. Все еще жива.
Узкий, шершавый язык касается искаженного лица, проходясь по влажному бархату кожи изысканной лаской.  Он слизывает кровавые дорожки, собирает застывшие алые капли в уголках губ. Чудовище урчит,  осторожно лакая кровь, переполнившую  рот бабочки.
Сладко.
Нежно.
Так горячо.
А там, в клубах танцующей тьмы, бесплотный монстр замирает у трона, завороженно глядя на застывшую в вечном движении  химеру. И тонкие нити жалобно звенят, натягиваясь сотнями рук, пальцев, лапок. Пронзительный, хрустальный звон врывается в чарующую мелодию, которую создает живой мрак, вьющийся вокруг  многорукого существа.
Она такая крохотная и одновременно бесконечно огромная.
Ее мир необъятен.
И так хрупок.
Он замирает, окутанный клубами непроницаемого сумрака.
Тихо урчит, растерянно глядя на многорукое существо, удерживающее сотни, тысячи нитей.
Он так любит ее.
Протяжно звенит струна. Натягивается. Сильнее. Туже.
И рвется, разрывая пространство пронзительным визгом.
Больно.
Так больно, что не передать ни словами, ни образами.
Они ступенчаты, многогранны и чужды. Настолько чужды, что едва ли возможно разгадать их смысл.
Но сидящая на троне химера понимает.
Она знает.
И она ждет, вытягивая множество рук и пальцев, пытается дотянуться до него.
И древний монстр, утробно урчит, выступая из плотной и такой изменчивой завесы тьмы. И полыхающие алым багрянцем глаза неотрывно смотрят на многорукое создание, слепленное из множества тел.
Бабочка.
Такая маленькая.
Такая хрупкая.
Она и есть все эти тела, что являют собой  химеру, сотнями рук удерживающую многомерную реальность.
Протяжно звенят натянутые  до предела нити.
Он замирает.
Мгновение.
Такое короткое и такое всеобъемлющее.
Тьма расступается, позволяя чудовищу ощутить тонкую, пронзительную вибрацию сотен, тысяч тончайших нитей, удерживаемых пальцами, когтями крыльями.
Зверь выступает из плотных, но  таких изменчивых дымных покровов.
И в каждом плавном, текучем движении, в глубоких провалах бездонных глаз, в жесткой линии челюсти, во всем сквозила первобытная, звериная мощь. Древний был зверем, и хищник отчетливо проглядывал из глубины глаз, что сейчас смотрели в сотни, подернутых тонкой отрешенностью бирюзовых глаз бабочки. Дымный монстр потянул воздух, раздувая ноздри, втягивая одуряющий аромат тягучей, отчаянной боли, который плясал на кончике его языка, ласкал нёбо, будоражащими мурашками прокатываясь по спине. Низкое, бархатное урчание забилось в глотке чудовища, когда он чуть подался вперед, перехватывая рвущиеся нити, обвивая их призрачныно-дымными покровами живой тьмы.
Призрачный зверь  восстанавливал рвущиеся ментальные связи, сплетая их в огромную, безграничную сеть, охватывающую  десятки тысяч пластов реальности.
Он тонул в необъятном множестве глаз химеры, завороженный звенящей песней туго натянутых нитей.
«Любовь моя… Абсолем...
Как же я жил без тебя…»
Древний не жил…
Он существовал, тенью проходя сквозь вереницу лет…
Он умирал…
Как умирает цветок, лишенный живительной влаги…
Как узник, лишенный свободы…
Он умирал…
Без нее…
Без той, своего маленького чудовища, влекомого любопытством, которое любил больше жизни и которому готов был подарить весь мир…
Абсолем…
Хрупкая бабочка с бирюзовым взглядом, в котором плескался безбрежный океан.
Его любовь…
Его жизнь…
Его все на свете…
Абсолем…
Та, без которой его жизнь теряла смысл и краски…
Та, без которой он не мог жить…
Все это было там, в сотканном из дымных слоев мрака, окутывающего бабочку.
А здесь в согретой жарким пламенем камина, крылатая тварь нависает над изуродованным телом девушки, жадно втягивая  густой, тягучий аромат крови.
Ноздри трепещут, жадно принюхиваясь. Абсолем пахнет… вечностью.
Холодной и чуждой всему живому. Заплаканное лицо девушки искажает гримаса удовольствия. Тонко звенит чарующая мелодия, наполненная нежностью и безмерной любовью. Он тихо фыркает, склоняясь ниже. Теперь подрагивающие ноздри древнего почти касаются нежной кожи бабочки. Узкий, длинный язык метнулся меж зубов, коснувшись влажной от крови кожи. Капля вязкой слюны срывается с кончиков острых клыков и падает на лицо Абсолем, застыв прозрачной драгоценностью. Нежное, бархатно-теплое урчание заклокотало в глотке реликтового хищника, когда он еще ниже склоняет голову. Кончики клыков царапают пульсирующее в окружении вывернутых ребер сердце. Еще одна капля слюны падает вниз, сливаясь с омывающей трепещущий мышечный комок кровью.
Она еще жива.
Ведь сердце бьется, перегоняя кровь, а легкие все еще наполняются  воздухом.
А разум очарован  нежной мелодией, которую поет ей изменчивая тьма.
Я же люблю тебя...
И любовь моя необъятна...
Антик замирает. Тягучие капли слюны теперь одна за другой падают на трепещущее сердце, стекая с изогнутых клыков древнего.
Бух.
Он так любит ее.
Бух.
Гибкое поджарое чудовище опускает голову.
Бух.
Он дарит ей свою нежность.
Свою любовь
И всего себя.
Бух.
Тонко звенят  невидимые нити, сплетенные прочными волокнами живой тьмы.
Бух.
Острые зубы лязгают, вонзаясь в еще живое, трепещущее сердце.
Бух.
Я так люблю тебя...

Одет: находится в истинном облике

Отредактировано Шейр Локхони (24.03.19 00:14:00)

Тени скользят среди призрачных облаков изменчивой тьмы, что клубится в бескрайнем пространстве, разбиваясь о подножие жуткого трона из множества сплавленных воедино тел. Она лижет их, лаская и вздрагивая, заполняет слепые глаза и открытые в немом вопле рты. И руки, пальцы и крылья мелко дрожат, удерживая десятки тысяч нитей. И разжимаются, выпуская их все.
Протяжный стон.
Вздох.
Полупрозрачная дымка дрожит, обволакивая каждую нить, каждый волосок, что еще мгновение назад держала в своих пальцах осевшая на троне химера. Она, извиваясь, ползет дальше, заволакивая  собой огромную паутину ментальных связей, скрепляя ее, не давая ей рассыпаться в пыль.
Вибрирующий звон.
Тишина.
Маски сброшены.
Тьма расступается, обнажая остов монстра.
Древнейшего…
Созданного за сотни миллионов лет до возникновения мира.
Тьма пульсирует, перекатываясь призрачными волнами, четко обрисовывая изменчивый контур хищника.
Чудовище замерло.
Ни единого движения.
Ни вздоха.
Ни шепота.
Ничего.
Полная неподвижность.
Потусторонняя.
Жуткая.
И чувства клубятся вокруг них, омывая замершие тела.
Беззвучно.
И лишь горящий багровым пламенем взгляд тонет в тысячах глаз застывшей на своем чудовищном троне химеры.
Тишина.
Она тянется невидимыми нитями между двумя чудовищами, что застыли друг против друга.
Они смотрят…
И не могут оторваться друг от друга.
И призрачные воды вечности неспешно текут мимо, не задевая двоих, что неподвижными глыбами застыли друг против друга.
Тишина связывает их так прочно, что не было сил разорвать эту связь.
Да они и не хотят этого.
Они просто…
Есть…
И есть тишина…
Жуткая в своем совершенстве.
…А там, в согретой живым пламенем камина гостиной окутанный багровым сиянием хищник склоняет голову ниже. Вывернутые, разведенные в стороны, ребра подрагивают, пока острые зубы продолжают рвать теплую плоть. Тело еще живет, удерживаемое  его волей. Даже сейчас, когда он, урча и чавкая, жадно пожирает еще трепещущее сердце.
Оно живет.
Он поднимает окровавленную морду и облизывается, собирая узким языком капли крови и ошметки еще теплой плоти. Когти цепляются за белеющие ребра. Слышится хруст, когда монстр рывком разводит их шире.
Там, в переплетении осколков костей, жил и плоти виднеется кокон. Кончик когтя осторожно царапает оболочку, разрывая ее.
И хищник замирает, когда появляется она.
Такая маленькая.
Такая красивая.
Лапки обхватывают изогнутый коготь. Бабочка неспешно перебирается на его ладонь. Полупрозрачные крышки трепещут, разбрызгивая капельки крови, разворачиваются, наливаясь яркой бирюзой.
Хищник замирает, не смея ни пошевелиться, ни вздохнуть.
На похожей на череп морде живут лишь глаза. Они следят за перемещениями бабочки.
Движение.
Плавное, скользящее.
Теперь она так близко.
Острый кончик языка касается крохотного тельца.
Так медленно.
Так осторожно.
А полночные глаза уже тонут в пульсирующем сиянии множества крыльев.
Ловят пронзительный взгляд бабочки.
Он растворяется в прозрачной бирюзе, в сиянии крошечных глаз.
Весь.
Без остатка…

Древний раскинулся на широкой постели, уткнувшись носом в черноволосую макушку девушки. Морозное сияние зимнего солнца касалось их тел, делая рисунок татуировки, змеившейся по спине мужчины более четким и ярким.
Он  находился на той грани ленивой дремы, которая пролегала между глубоким сном и явью. Антик был сыт и вовсе не собирался так быстро покидать уютную постель.
Шорох.
Движение.
Нежный шепот, коснувшийся его чутких ушей.
Прикосновение.
Пальчики скользят по прохладному атласу бледной кожи.
Шепот…
Вздох…
Он ворочается, потягиваясь всем телом. Приподнимается на локте, встряхивая головой, и вновь рухнул на подушки. На губах мужчины появляется ласковая улыбка.
- Абсолем…
Слово слетает с его губ.
Такое же тихое, как и ее вздох.
Когтистая ладонь скользит по боку бабочки, даря нежную ласку. Девушка выгнулась, следуя за ласкающей рукой. Тихий смех повис в пропитанном прохладой благовоний воздухе огромной спальни.
Она улыбается, заглядывая в его глаза.
«Да, любовь моя…»
Древний склоняет голову и осторожно накрывает ее губы своими.  Поцелуй. В нем не было страсти или желания. Лишь  томительная нежность и бескрайняя любовь.
Он разрывает поцелуй и ловит ее взгляд.
Смотрит в сияющую бирюзу.
Мгновение.
И, прикрывая глаза, опускает голову на грудь бабочки, обнимая ее руками и привлекая ближе к себе.
Он сыт.
И бархатное урчание заполняет комнату.
…А там в глубине сознания беззвучно дрожат сотни ментальных связей, удерживаемых живой тьмой.
Два монстра стоят друг против друга.
Глаза в глаза.
Жуткие.
Совершенные.
Тишина…

Одет: обнажен.
Грива длинных иссиня-черных, с вкраплением багрово-красных прядей, волос заплетена во множество тонких косичек, и частично собрана в хвост. Распределение черного и красного примерно одинаково; аккуратная бородка.
В левом ухе платиновая серьга-каффа: на тонком полумесяцы нанизаны несколько крохотных колечек, на которых крепятся длинные и узкие, черные с красным перышки
Мелкие, черные, отливающие металлом, чешуйки покрывают левую кисть и запястье, заканчиваясь у локтя рваной линией. Чешуйки напоминают прохладный бархат и довольно приятны на ощупь.

Отредактировано Шейр Локхони (28.03.19 10:28:18)

Время продолжает свой бег. Такой размеренный и неспешный.
Оно неумолимо движется вперед, оставляя позади множество образов и событий.
Прекрасных и ужасающих в свей жестокости и цинизме.
Так было.
Так есть.
И так будет всегда.
И даже появившийся из сумрака тайны и секретности Хронос не в силах изменить этого, как бы ни кичился своей властью над временем.
Оно неизменно.
Несоизмеримо.
И бесценно.
Он понимал это.
Только сейчас все это отступает, растворяясь в призрачных покровах живой тьмы, что всегда окутывает древнего хищника, устроившего голову на груди хрупкой бабочки и обнимавшего ее. Он оборачивается вокруг нее, обнимая. И тихо урчит, согретый ее теплом, когда ее руки обнимают его в ответ.
Прикосновение губ.
Поцелуй в макушку, легкий, словно дуновение весеннего ветерка.
Древний вздыхает и плотнее прижимается к девушке. А ее руки уже скользят по его плечам, очерчивая лопатки, зарываются в волосы, пропуская сквозь пальцы ворох тоненьких косичек.
Нежность.
И любовь.
Он жмурится, купаясь в изливающейся на него нежности и ласке.
В какой момент он стал так зависим от нее? Когда понял, что уже не сможет жить без нее? Не сможет отказаться от трогательной нежности, ласки маленьких пальчиков? От ее жестокости, безграничной, ужасающей и чуждой одновременно?
Неважно.
Важно только то, что она сейчас рядом, что ее легкие, порхающие прикосновения дарят нежность и ласку.
И они вместе.
Только это имеет значение.
Бабчока касается чешуек, что прикрывают его позвоночник. Они идут волной, вздыбливаясь и тут же укладываясь на место.  Он улыбается, касаясь губами теплой кожи. Вздрагивает, отзываясь на  прикосновение, когда бабочка касается  местечка, где должны быть крылья. Оно слишком чувствительно к ласке, но сейчас ему просто приятны ее невесомые прикосновения.
Приятное послевкусие и томная нежность в каждом движении
Он урчит, ощутив поцелуй в макушку.
Нежность.
Томительная и сладкая.
И блеск солнечных бликов на потолке, отраженных матовой чешуей.
Он дремлет.
…Сотканное из призрачной тьмы чудовище переступает с лапы на лапу, встряхивая головой.
Тишина сминается, наполняясь звуками.
Многомерная паутина, обвитая бархатом сумрачного дыма, дрожит, наполняется жизнью.
И сотни лапок. Пальцев и рук тянутся к звенящим связям, ловко перехватывая их.
И открываются тысячи глаз.
Призрачная тварь отступает,  погружаясь в оживший туман.
Гаснут багровые искры в бездонных глазах.
Сотни дымных щупальцев разматываются, соскальзывая и сливаясь с клубами тьмы, отхлынувшей от жуткого  трона.
Чудовище замирает.
Долгий взгляд.
Шелест живой тьмы, льнущей к лапам зверя.
Раскатистый рык.
И более ничего.
Реликтовая тварь растворяется в тумане сумрака, покидая сознание бабочки.
Древний вздыхает. Облегченно и устало. И расслабляется, когда маленькие ладошки вновь  касаются его спины, скользя по прохладной коже.
Нежность в каждом прикосновении маленьких пальчиков.
Ласка в поцелуе теплых губ в волосах.
Тихий всхлип растворяется в сотнях косичек, опаляя макушку жарким дыханием.
Судорога, отозвавшаяся дрожью его тела.
Древний поднимает голову, рассыпая по плечам и постели сотни тончайших косичек.  Он вглядывается в бирюзовый океан огромных глаз. Когтистые пальцы собирают  слезы, стекающие по щекам.
Тьма медленно ворочается в бездонных провалах глаз  антикверума, опаленная россыпью багрово-алых искр.
Любовь, бескрайняя и всеобъемлющая, проступает в его глазах.
И обещание.
«Я буду с тобой. Вечно.»

Одет: обнажен.
Грива длинных иссиня-черных, с вкраплением багрово-красных прядей, волос заплетена во множество тонких косичек, и частично собрана в хвост. Распределение черного и красного примерно одинаково; аккуратная бородка.
В левом ухе платиновая серьга-каффа: на тонком полумесяцы нанизаны несколько крохотных колечек, на которых крепятся длинные и узкие, черные с красным перышки
Мелкие, черные, отливающие металлом, чешуйки покрывают левую кисть и запястье, заканчиваясь у локтя рваной линией. Чешуйки напоминают прохладный бархат и довольно приятны на ощупь.

Она плачет. Слезы бегут по щекам, и древний. Ласково привлекает ее к себе, обнимая. Когтистые пальцы скользят по щекам, собирая соленую влагу. Он тихо урчит. Мягко, бархатисто и успокаивающе.
- «Нет, любовь моя. Не сон. И никогда не было сном. Я здесь. Я рядом. И всегда буду с тобой.»
Он вздрагивает, когда маленькие пальчики  судорожно цепляются за черные чешуйки на его спине, приподнимая их, но лишь плотнее смыкает объятия. Прижимая бабочку к себе.
- «Я сделаю все, чтобы быть рядом. Всегда… Вечно…»
Губы касаются  чистого лба, оставляя на нем невесомый поцелуй. Нежные, со вкусом  легкой морозной прохлады, они спускаются ниже, собирая соленые слезы, бегущие по щекам, касаются четких скул, носа. И замирают в уголке девичьих губ.
Я так люблю тебя… Моя любовь необъятна. И вся она принадлежит лишь тебе.
Она так хрупка, что может разбиться от одного неловкого  движения.
Вечность.
Она так бесконечна и коротка одновременно.
Она стелется перед ними мягким ковром,  маня и обещая.
Она обнимает их бархатными покровами, легкими и воздушными, словно крыло мотылька.
И  тонкие пальчики сбегают по рукам мужчины, когда поднимает голову, ловя взгляд бабочки, полный прозрачной бирюзы. Он нежно урчит, подаваясь вперед и касаясь дрожащих губ девушки своими. Вздыхает, едва лишь она сжимает его запястья теплыми  ладошками.
- Не плачь… Пожалуйста…
Беззвучным шепотом срываются слова, застывая на губах бабочки прохладным дыханием.
Нежность переполняет древнего, от которой щемит сердце.
И бархатное мурлыканье заполняет пространство вокруг них, укутывая невидимым покрывалом.
Он смотрит в ее глаза и не может оторваться.
Я так долго искал.
Столько дней, недель, лет. И веков…
Она целует его пальцы, неуловимо касаясь мокрыми от слез губами смертоносных когтей.
Древний замирает, не смея пошевелиться. Не смея спугнуть эти легкие прикосновения.
Счастье.
Такое хрупкое.
И долгожданное.
И от этого бесценное.
Это их счастье, наполненное нежностью и ужасающей жестокостью.
И желанием быть друг с другом.
Сейчас.
Сегодня.
И целую вечность.
Антик обнимает бабочку, трогательно жмущуюся к его гибкому телу, целует в темную макушку и  урчит, обволакивая ее своим теплом.
Она стала для него всем.
Его крохотной вселенной, в которой  можно утонуть, раствориться без остатка.
Он жил для нее.
Ею.
И ему больше ничего не нужно.
Только бы она была рядом.
Только бы ждала его возвращения.
Всегда.
И целую вечность.
А он…
Он сделает все, чтобы быть рядом.
Сейчас.
И всегда.
И тихие слова срываются с его губ, падая в прозрачную вечность. Он  прижимает всхлипывающую девушку к себе, шепча ей  нежные глупости.
Он так любит ее.
«Спасибо, что позволила любить себя…»
Древний засыпает, уткнувшись лицом в е темную макушку и прижав бабочку к себе.
И тихая нежность окутывала обоих.

Древний спал, продолжая обнимать  прижавшуюся к нему девушку.
Во сне Шейр преображался: кожа разглаживалась, исчезал холодный блеск темных глаз, густые и длинные ресницы, больше подходящие женщине, нежели мужчине, веером ложились на щеки, на красиво очерченных губах сейчас играла ласковая улыбка.
Антик  проснулся, когда зимнее солнца давно уже перевалило за полдень, и его бледные лучи заглядывали в спальню, золотя пол комнаты, и играя на смятом шелке большого покрывала. Он заворочался, стараясь не потревожить хрупкий сон доверчиво прильнувшей к нему девушки.
Древний  приподнялся на локте, встряхивая темноволосой головой. Мягкая, полная нежности и тихого обожания улыбка тронула его губы, когда полночный взгляд с россыпью багровых искорок замер на личике Абсолем.
- Любовь моя…
Несколько долгих мгновений Шейр вглядывался в лицо бабочки, а потом опустил голову на подушки, прикрывая глаза и постепенно погружаясь в пелену легкой полудремы. Теплое дыхание девушки, касавшееся его груди, убаюкивало, и антик не заметил, как вновь уснул, даже не озаботившись натянуть на себя смятое покрывало.
И лишь шаловливые лучи зимнего солнца небрежно скользили по его бледной коже, подчеркивая глубокую тьму густых волос, выхватывая яркие красно-багровые прядки.

Одет: обнажен.
Грива длинных иссиня-черных, с вкраплением багрово-красных прядей, волос заплетена во множество тонких косичек, и частично собрана в хвост. Распределение черного и красного примерно одинаково; аккуратная бородка.
В левом ухе платиновая серьга-каффа: на тонком полумесяцы нанизаны несколько крохотных колечек, на которых крепятся длинные и узкие, черные с красным перышки
Мелкие, черные, отливающие металлом, чешуйки покрывают левую кисть и запястье, заканчиваясь у локтя рваной линией. Чешуйки напоминают прохладный бархат и довольно приятны на ощупь.

Отредактировано Шейр Локхони (29.03.19 10:41:45)

Его сон был глубок и спокоен. Ни единое сновидение не тревожило древнего, разметавшегося среди смятых простыней и покрывал. Он все так же обнимал хрупкую девушку, и спал, зарывшись носом в ее темные волосы. Теплое дыхание бабочки ласкало бледную кожу мужчины, и тот лишь чуть размыкал объятия, когда она начинала ворочаться, устраиваясь удобнее. А потом, когда Абсолем затихала, вновь привлекал ее к себе, стараясь обернуться вокруг нее всем телом.
Сотканное из  живой тьмы чудовище уснуло в тишине ментальных щитов. Тьма улеглась, и лишь изредка по ее поверхности пробегали сполохи багровых искр.
Они отдыхали.
Реликтовый  хищник, свернувшийся в ворохе шелковых простыней и подушек и бесплотный монстр, скрытый в глубинах сознания древнего.
Абсолем снова завозилась, и антик, вздохнув во сне, разомкнул объятия.
Прикосновение теплых губ.
Невесомый поцелуй, трунивший бледную кожу на лбу.
Шейр вздохнул, чему-то улыбаясь во сне, и глубже зарылся в подушки и покрывала.
Он не проснулся, когда бабочка осторожно сползла с постели и отправилась в ванную.
Усталость оказалась намного сильнее,  нежели перемещения девушки.
Чуть дернулось остроконечное ухо, поймав шелест воды.
Волна дрожи прокатилась по поджарому телу.
Древний спал.
А потом…
Откуда то потянуло гарью.
Едкий дым лез в ноздри, раздражая легкие и глотку.
Шейр захрипел, закашлявшись, подорвался с постели и едва не рухнул на ковер, запутавшись в складках шелкового покрывала.
- Зараза!... – ткань затрещала под ударами острых когтей, лоскутами осыпавшись на пол.
Выпрямившись и прочихавшись, древний замер, прислушиваясь. Гарью тянуло снизу. Определенно из кухни на первом этаже.
«Абсолем…» - пронеслось в голове, пока  антик пытался натянуть джинсы и рубашку.
По лестнице, древний буквально скатился, перепрыгивая через три, а то и четыре ступеньки.
И замер в дверях.
Слова сразу как-то кончились, а вид ползущей по столу бабочки шокировал мужчину настолько, что даже разозлиться на нее не получилось.
Он так и стоял, застыв неподвижным изваянием в клубах горького дыма, окутавшего кухню.
Щелчок когтистых пальцев, запустивший сложную вязь бытовых заклинаний,  прозвучал неожиданно громко.
- Аби… – в бархатном шепоте проступило удивление и растерянность. - Ты решила спалить весь дом?
Шейр, наконец-то, отмер и шагнул внутрь, в два шага приблизившись к столу, ловко подхватил бабочку на руки. Прохладные губы коснулись  виска, оставляя на нем легкий, полный нежности поцелуй.
А магия уже приводила  кухню в порядок, вытягивая едкий дым, запах гари и гася плиту.
- Ты цела? – усадив девушку на край стола, он аккуратно приподнял ее голову за подбородок.
Полночные глаза заскользили по ее лицу, выискивая повреждения. Кончиками пальцев мужчина очертил контур скул, тронул непослушные темные прядки. А потом его взгляд перескочил на плиту, на которой стояла сковорода с чем-то непонятным угольного цвета. Идеальная бровь вопросительно выгнулась.
- Ты готовила завтрак, сердце мое? – Шейр растерянно улыбнулся. – Тебе помочь? 

Одет: синие, вылинявшие джинсы, верхняя пуговица расстегнута;  джинсовая, столь же линялая, как и штаны, рубашка, расстегнута; босиком.
Грива длинных иссиня-черных, с вкраплением багрово-красных прядей, волос заплетена во множество тонких косичек, и частично собрана в хвост. Распределение черного и красного примерно одинаково; аккуратная бородка.
В левом ухе платиновая серьга-каффа: на тонком полумесяцы нанизаны несколько крохотных колечек, на которых крепятся длинные и узкие, черные с красным перышки
Мелкие, черные, отливающие металлом, чешуйки покрывают левую кисть и запястье, заканчиваясь у локтя рваной линией. Чешуйки напоминают прохладный бархат и довольно приятны на ощупь.

Отредактировано Шейр Локхони (01.04.19 10:33:47)

- Доброе, проказница. – мурлыкнул Шейр, закончив осмотр и улыбнувшись девушке. – Конечно, с тобой ничего не может случиться. – когтистые пальцы снова очертили контур скул, а потом переместились ниже. Тронув губы девушки, изогнувшиеся в проказливой улыбке. – Но, согласись, когда я почуял запах гари…
Дальше договаривать древний не стал.
- Я беспокоился.
Бытовые заклинания закончили свою работу и вновь уснули, до того момента, когда понадобятся вновь. А мужчина продолжал смотреть на бабочку,  утопая в бескрайнем бирюзовом океане. Кончики пальцев порхали по ее лицу невесомыми касаниями. Вот они тронули тонкие брови, приглаживая их. Подхватили непослушную темную прядку, привычно укладывая ее к остальным. Линии скул и подбородка так же не остались без внимания. И конечно же губы. Разве можно было забыть о них? Тепло улыбнувшись, антик склонил голову ниже, коснувшись их ласковым, полным нежности и тепла поцелуем.
Я ведь так любою тебя.
Вкус сладкого меда. Легкий и ненавязчивый.
Едва уловимый запах цветочной пыльцы, от которого ему так и не удалось избавиться.
А еще  прикосновение морозной свежести.
Он тихо мурлыкнул, осторожно прикусив ее верхнюю губу, и отстранился.
Бирюзовый взгляд поймал полночный.
Глаза в глаза.
Всего лишь одно короткое мгновение.
И мужчина улыбается, приподнимая уголки губ. Мелькнули кончики острых клыков, когда он чуть склонил голову.
- Конечно, любовь моя…
И он отходит к плите.
Шейр знал об отношении к бытовой магии, существующем в  богатых домах и древних, аристократических родах. Но его самого это ничуть не смущало. Он использовал бытовые заклинания всегда, когда считал это необходимыми или же когда ему было просто лень делать что-то самому. И стороннее мнение его не особо волновало.
- Да, оставайся. – рассеянно кивнул мужчина, извлекая их холодильника новые продукты взамен испорченных.
Вскоре уже была готова яично-молочная смесь, а на сковороде разогревалось масло. На соседней конфорке варилось какао.
Древний аккуратно выложил обжаренные до золотистого цвета тонкие ломтики хлеба на плоскую тарелку и поставил ее на стол.  Развернувшись, он подхватил все еще сидевшую на столешнице бабочку, помогая ей спуститься на пол.
Спустя несколько минут рядом с тарелкой с гренками стояли чашки, вазочки с медом, сливочным маслом и кусочками маршмеллоу.
- Завтрак готов, - мурлыкнул Шейр,  наливая какао в высокий стакан и придвигая его к Абсолем. – Прошу,  сердце мое.
Они никуда не торопились.
И пусть за окном снова сыпались пушистые хлопья снега, здесь было тепло и уютно.
Древний наполнил свою чашку ароматным, свежесваренным кофе и подхватил золотистую гренку.
- Как ты смотришь на то, чтобы после завтрака отправиться на прогулку по острову? – осведомился Шейр, откусив кусочек гренки и запивая его душистым кофе. – Нынешняя погода очень располагает к… эм…
Он вдруг сбился и умолк.
А память услужливо развернула давние воспоминания.
Ситуация уж очень напоминала ту, которая произошла на  Нонтергаре в не столь отдаленном прошлом. Тогда антик впервые предложил бабочке прогулку.
Он тихо  хмыкнул, и сделал новый глоток кофе.
«Забавно… Да… Казалось бы две одинаковые ситуации, но при этом совершенно разные…»
Антик перевел взгляд на бабочку.
- Можно… кхм… покататься на коньках по  озеру. Лед вполне это позволяет…
Он окончательно смутился и умолк,  не сводя выжидательного взгляда с Аби.
«Ты же согласна, да? Согласна?...»

Одет: синие, вылинявшие джинсы, верхняя пуговица расстегнута;  джинсовая, столь же линялая, как и штаны, рубашка, расстегнута; босиком.
Грива длинных иссиня-черных, с вкраплением багрово-красных прядей, волос заплетена во множество тонких косичек, и частично собрана в хвост. Распределение черного и красного примерно одинаково; аккуратная бородка.
В левом ухе платиновая серьга-каффа: на тонком полумесяцы нанизаны несколько крохотных колечек, на которых крепятся длинные и узкие, черные с красным перышки
Мелкие, черные, отливающие металлом, чешуйки покрывают левую кисть и запястье, заканчиваясь у локтя рваной линией. Чешуйки напоминают прохладный бархат и довольно приятны на ощупь.

Отредактировано Шейр Локхони (01.04.19 16:12:10)

Древний вопросительно изогнул бровь. Чашка с недопитым кофе с тихим стуком коснулась блюдца, когда мужчина опустил ее. Он не торопился выполнять просьбу бабочки, наблюдая, как кончики ее пальцев касаются  прозрачного бока стакана с какао. Непроницаемая, живая тьма соприкоснулась с нежной бирюзой и осыпалась россыпью багряных искр.  Антик качнул головой.
- Нет, - бархатный шепот упал на гладкую поверхность стола. – Какао остынет быстро, любовь моя. Через пару минут он уже не будет таким горячим. Тебе  всего лишь надо немного подождать.
Шейр знал, что бабочка умела добиваться желаемого. И обычно он не очень-то сопротивлялся ее просьбам, охотно исполняя их. Абсолем была маленькой стервой, умеющей не только настоять на своем, но и заставить исполнить то, что ей хотелось. Но подкупала искренность, с которой бабочка выражала свои желания. И именно пред ее, порой такой наивной и трогательной, искренностью древний не в силах был устоять. И в конце-концов, сдавался.
Пальцы скользят по гладкому стеклу.
Бирюзовый взгляд ловит  сумрачный.
Глаза в глаза.
Она подживает губы, он улыбается, показывая кончики клыков.
Давняя игра, которая не надоедает обоим.
Улыбка становится шире, когда мужчина замечает, как девушка передернулась, словно по ее спине пробежала волна будоражащих мурашек. А мурашки были. Он знал об это совершенно точно.
Насмешка, проскользнувшая в бескрайнем океане цвета морской бирюзы.
Улыбка становится отчетливей и шире. Теперь  улыбаются и глаза древнего.
И неожиданно тухнет, словно ее и не было.
«Не узнают. Потому что я никогда не буду с ними таким, каким бываю с тобой.»
А она уже рядом. Совсем близко. И ее ладошки обхватывают его лицо, ненавязчиво заставляя   его приблизиться к ней. Теплые губы оставляют на щеке короткий поцелуй, он улыбается прикрывая глаза. Ласка приятна.
Тихий смешок, теплое дыхание ласкает бледную кожу, задевая раковинку остроконечного уха. Шейр тихо мурлычет.
Снова смех. На этот раз игривый и звонкий.  Поцелуй в нос.
И прежде чем древний успевает опомниться, Абсолем исчезает из кухни.
Мужчина обреченно вздыхает, возводя глаза к потолку.
- Конечно, конечно, дорогая. – фыркает он в ответ на донесшиеся из коридора слова. – Будет исполнено сию же секунду.
И щелкает пальцами, оживляя  вязь бытовых заклинаний.
Топот маленьких ножек по лестнице.
Улыбка на бледных губах.
Антик не спешит  подниматься на второй этаж. Вместо этого он лениво потягивается всем, разминая затекшие мышцы. полы расстегнутой рубашки обвиваются вокруг  его бедер, когда он встряхивается, словно большой зверь. Ворох косичек рассыпается по спине и плечам, перетекая на грудь.
- Я иду искать… - бормочет он едва слышно и выскальзывает в холл.
Бесшумно взбегает по лестнице на второй этаж. Естественно, он не забыл заглянуть во все двери и комнаты на первом этаже.
Нежный цветочный аромат отчетливо указывает ему, где спряталась бабочка. Но древний не  торопится раскрывать ее укрытие.
С серьезной мордой он начинает исследовать комнаты второго этажа.
- И куда же ты делась, маленькая плутовка. – бормочет он, открывая дверцы очередного шкафа. – Нет. И тут нет. -  когтистые пальцы огладили  висевшую на вешалках одежду.
В голосе сквозит разочарование, когда он добирается до спальни. Ворох небрежно брошенной одежды на постели. Смячтые покрывала. Шейр перетряхивает его. Потом наклоняется к полу и заглядывает под кровать.
- Снова нет… - Куда же она делась-то?...
Мужчина разворачивается к дверям гардеробной.  Они плотно закрыты. Но цветочный аромат отчетливо доносится именно оттуда.
- Может быть Аби здесь?
Дверцы распахиваются. Шейр осматривает одежду, перебирает вешалки ,чему то задумчиво хмыкает.  В какой-то момент его взгляд натыкается на сжавшуюся в уголке бабочку. Но почти сразу же перескакивает на очередную шмотку, висевшую на изящной вешалке-плечиках.
- Нету…
Разочарованно вздохнув, антик направляется к большим окнами, дабы осмотреть тяжелые шторы.

Одет: синие, вылинявшие джинсы, верхняя пуговица расстегнута;  джинсовая, столь же линялая, как и штаны, рубашка, расстегнута; босиком.
Грива длинных иссиня-черных, с вкраплением багрово-красных прядей, волос заплетена во множество тонких косичек, и частично собрана в хвост. Распределение черного и красного примерно одинаково; аккуратная бородка.
В левом ухе платиновая серьга-каффа: на тонком полумесяцы нанизаны несколько крохотных колечек, на которых крепятся длинные и узкие, черные с красным перышки
Мелкие, черные, отливающие металлом, чешуйки покрывают левую кисть и запястье, заканчиваясь у локтя рваной линией. Чешуйки напоминают прохладный бархат и довольно приятны на ощупь.

Дверцы гардеробной открыты, а мужчина уже переходит к окну, чтобы проверить плотные, тяжелые шторы. И пока он перебирает жесткие складки ткани, из шкафа слышится сдавленный смех и писк. Он знает, что бабочка спряталась среди вешалок с одеждой, но продолжает делать вид, что ее там нет.
А потом слышится шорох, и взрыв задорного смеха наполняет спальню. Шлепанье босых лапок по полу смешивается с искрящимся хихиканьем. Древний оборачивается. Плавно, гибко и без единого шума. И живая бездна сталкивается с бездонной бирюзой, расцвеченной весельем.
Глаза в глаза.
Всего лишь одно короткое мгновение.
И насмешка пляшет в глазах первородного, когда он склоняет голову к плечу.
- Конечно тебя здесь нет. – бархатный шепот растворяется в пронзительном визге, когда бабочка разворачивается и выскакивает вон из комнаты. – Разве в этом есть сомнения?
Топот ножек по паркету, скольжение, когда Аби пыталась затормозить. И громкий хлопок закрывающейся двери.
Шейр не спешит догонять бабочку, продолжая сосредоточенно рассматривать  тяжелую штору, но едва она скрывается за дверью, как он, развернувшись,  в два стремительных скользящих шага, оказывается в коридоре. Он выскакивает в коридор как раз в тот момент, когда за девушкой закрывается дверь.
- Проказница… - мурлычек древний, неспешно идя по коридору.
Он не спешит, ведь и так ясно, где спряталась Абсолем. Древний отчетливо слышит сдавленный смех, рвущийся наружу, и сбившееся от быстрого бега дыхание.
«Мое сокровище…»
И все же он не торопится догонять ее, давая бабочке время, чтобы спрятаться в спальне-гостиной. Слышится топот, и Шейр улыбается, представив себе, как девушка мечется по комнате в поисках укрытия.
- И куда же ты спрячешься на этот раз, дорогая?
Топот стихает, и древний, положив ладонь на резную ручку, поворачивает ее. Дверь распахивается.
Тишина. Тонкие ноздри трепещут. Втягивая знакомый аромат цветочной пыльцы. Она где-то здесь. Совсем рядом, стоит только протянуть руку. Но  мужчина не спешит, начиная  неспешно осматривать помещение.
Заглянуть под кровать. Проверить шкафы. Поправить тяжелые шторы на окнах.
И лишь тогда распахнуть балконную дверь и выскользнуть наружу.
Его накрывает морозной свежестью. Он оборачивается.
Мгновение.
Радостный писк сотрясает  прозрачный воздух.
- Да… попался. – счастливо выдыхает Шейр, обнимая прильнувшую к нему бабочку.
Она смеется, и антик вздрагивает, когда по коже пробегает волна мурашек и холодный нос утыкается ему в грудь. Девушка замерзла. Мужчина тихо урчит,  скользя кончиками пальцев по ее лицу, прослеживая линии скул и бровей. Оглаживает  холодные, покрасневшие щеки.
И замирает.
И снег кружится, ложась пушистыми хлопьями на его волосы и плечи.
Бесценные мгновения.
- Пошли в дом. - шепот древнего растворяется в морозном воздухе. - Ты совсем замерзла...
И подхватив бабочку на руки, мужчина вносит ее в спальню, успевая ловко притворить балконную дверь.

Одет: синие, вылинявшие джинсы, верхняя пуговица расстегнута;  джинсовая, столь же линялая, как и штаны, рубашка, расстегнута; босиком.
Грива длинных иссиня-черных, с вкраплением багрово-красных прядей, волос заплетена во множество тонких косичек, и частично собрана в хвост. Распределение черного и красного примерно одинаково; аккуратная бородка.
В левом ухе платиновая серьга-каффа: на тонком полумесяцы нанизаны несколько крохотных колечек, на которых крепятся длинные и узкие, черные с красным перышки
Мелкие, черные, отливающие металлом, чешуйки покрывают левую кисть и запястье, заканчиваясь у локтя рваной линией. Чешуйки напоминают прохладный бархат и довольно приятны на ощупь.

Отредактировано Шейр Локхони (03.04.19 09:29:36)

Мотыльки кружат над его головой, когда древний проходит в большую спальню. Бабочка жмется к нему, легко касаясь пальцами ключиц. Они скользят по бледной коже, вырисовывая контур тонких, хрупких косточек и плавно перетекая на шею. Шейр жмурится, удовлетворенно вдыхая, и склоняет голову, чтобы коснуться губами темной макушки. Ему приятны невесомые, полные томной ласки прикосновения. По спине пробегает волна дрожи, поднимая чешуйки на позвоночнике. Антик урчит, подставляя лицо под маленькие пальчики, когда они начинают обрисовывать линии скул, бровей, прослеживать четкий контур носа и губ. Долгожданное послевкусие.
- Да… - отзывается  древний, замирая возле кровати, на которой свалена гора одежды.
Она жмется к нему, словно стремится раствориться в нем, навсегда слиться с той мощной силой, что олицетворяет собой антикверум.  И Шейр обнимает ее, теснее прижимая к себе, скользит губами по чистому лбу, ласкает  поцелуями висок.
И тихо вздохнув, опускается на край постели, усаживая девушку себе на колени.
Сколько времени утекло с тех пор, как он вывел ее из той  палаты, где она проводила свои дни. И как сильно изменились их отношения.  Сейчас уже  сложно представить, что еще совсем недавно, всего-то несколько десятков лет назад, он приходил к ней лишь за тем, чтобы зафиксировать новые изменения в ее теле.
Когда она стала для него чем-то большим, нежели просто неудачный эксперимент. Он уже и не мог выделить этого момента. Но она стала для него всем. И весь его мир сократился до крохотной вселенной, центом которой была маленькая бабочка.
Зверь в глубинах его существа довольно урчит, стоит лишь ее теплым губам оставить  поцелуй на его подбородки. И вот уже когтистые пальцы осторожно поднимают ее голову, едва касаясь подбородка. Шейр тепло улыбается, склоняясь ниже, и целует ее  сначала в лоб, а потом  едва задевает губами кончик носа. А подушечки пальцев обрисовывают тонкую линию бровей, касаются прохладных, суховатых губ.
Аби хмурится, обозревая ворох одежды на кровати. Древний ласково оглаживает ее спину, задевая плечико своими прохладными губами. Каждое его прикосновение полно нежности и невинной ласки. Сейчас большего и не нужно.
- Да, сердце мое? – мужчина ослабляет объятия, отстраняясь. И заглядывает в прозрачную бирюзу глаз бабочки.
Она поджимает губы, словно пытаясь решить сложную дилемму. Древний молчит, выжидательно выгнув идеальную бровь. Он не торопится спускать  девушку со своих колен.  Слишком рано. Ему все еще хочется, чтобы она была рядом. Так близко, как только возможно.
Антик прикрывает глаза, улыбаясь, когда ощущает руки бабочки на своей шее. Абсолем льнет к нему, прижимаясь теснее, теплое дыхание опаляет  его грудь. Бархатистое, раскатистое урчание обволакивает ее, укрывая живым теплом и нежностью. Прохладные губы вновь касаются макушки в нежном поцелуе.
- И не надо… - он обнимает ее крепко-крепко.
И замирает, не смея пошевелиться, чтобы не нарушить это хрупкое единение.
Ведь такие моменты так коротки.
И так желанны.
Люблю тебя…

Одет: синие, вылинявшие джинсы, верхняя пуговица расстегнута;  джинсовая, столь же линялая, как и штаны, рубашка, расстегнута; босиком.
Грива длинных иссиня-черных, с вкраплением багрово-красных прядей, волос заплетена во множество тонких косичек, и частично собрана в хвост. Распределение черного и красного примерно одинаково; аккуратная бородка.
В левом ухе платиновая серьга-каффа: на тонком полумесяцы нанизаны несколько крохотных колечек, на которых крепятся длинные и узкие, черные с красным перышки
Мелкие, черные, отливающие металлом, чешуйки покрывают левую кисть и запястье, заканчиваясь у локтя рваной линией. Чешуйки напоминают прохладный бархат и довольно приятны на ощупь.

Отредактировано Шейр Локхони (03.04.19 17:47:30)