Это длилось уже несколько недель. Сначала это были редкие мгновения бессонницы, которые вдруг охватывали бабочку. Совсем незаметные со стороны и не оставляющие на ее внешности никаких следов. Легкая усталость и рассеянность подопечной поначалу не была замечена первородным, списавшим ее состояние на свойственную Абсолем отстраненность и некоторую расфокусировку сознания.
Но это начало усугубляться. Усталость накапливалась, девушка, итак не отличавшаяся крепостью здоровья теперь выглядела изможденной. А потом добавились кошмары. Тягучие, изматывающие, неопределенные. И каждый раз, когда древний начинал расспрашивать свою подопечную, она жаловалась на то, что слышит чарующую мелодию свирели, которая зовет за собой.
И вот на это Шейр уже не мог не обратить внимание.
Сны посещали девушку с завидной регулярностью на протяжении вот уже нескольких недель. И именно они заставили антикверума задуматься о природе этих чудовищных видений.
Сама по себе бабочка, не могла видеть их, как не могла их же и создавать. Но, связанная с сотнями, тысячами крохотных мотыльков, которых сама же и порождала, она видела мир глазами своих детей. Именно они приносили своей королеве всю информацию об увиденном, а потому… следовало разорвать эту связь.
Локхони пришел к этому решению не сразу. Потребовались дни, чтобы древний тщательнейшим образом сопоставив все детали мозаики, понял, что дело здесь не только в узах бабочки-королевы со своими детьми. Имело место существование некоего мощного артефакта, который не только уводил жертву неизвестно куда, но и воздействовал на сознание той, которая находилась не просто за тысячи лиг от происходящего, а вообще жила на другой планете.
Артефакт разрушал Абсолем. Последствия такого воздействия тревожили антикверума.
Густой, сизо-молочный туман, медленно клубясь, цеплялся за выщербленные валуны, возвышавшиеся по обе стороны узкой, едва заметной тропки, силясь ухватить их, и тут же осыпался клочьями на землю, чтобы через мгновение вновь начать свое безуспешное дело. С каждым мгновением белесая дымка густела, лениво поднимаясь все выше и выше, опутывая каменные глыбы призрачным полотном и размывая их очертания. Глухие и тягучие, звуки вязли в зыбкой пелене, сдаваясь перед зловещей тишиной застывших в тревожном ожидании гор.
Казалось, что все живое замерло, настороженно прислушиваясь к редким звукам и шорохам, вдруг раздававшимся словно ниоткуда. Не было слышно ни грозного, утробного рычания крупного хищника, ни пронзительного визга птиц. Все живое смолкло, затаившись, словно чуяли приближение беды.
Возможно, что так оно и было. А может быть, все было совершенно иначе, и это привычное состояние старых гор, опутанных рваными клочьями, похожего на молочный кисель тумана.
Послышался шорох. Тихий, робкий, он словно опасался чего-то. И тут же стих, чтобы спустя несколько мгновений повториться вновь, теперь уже громче. Потом еще раз. И еще. Новый звук разорвал тишину. Только теперь к нему добавились скрежет осыпавшихся камней и шелест быстрых шагов.
Она убегала, взбираясь все выше по петлявшей среди беспорядочного нагромождения валунов тропке. Маленькая, хрупкая девочка спотыкалась, останавливалась, и снова упорно лезла вверх. Босые ножки были изрезаны мелкими острыми камешками. На кукольном личике проступили следы усталости.
Она убегала…
Бабочка с тонкими ажурными крылышками растворялась в густом тумане, следуя за тихой мелодией свирели.
Вперед. Только вперед.
Не останавливаясь, и позабыв обо всем.
Зыбкая пелена пошла рябью, недовольно расступаясь и выпуская из своих призрачных объятий гибкую поджарую фигуру. Эта фигура словно выкристаллизовывалась из тумана, медленно обретая детали. Туманная дымка стекала по рваным прядям коротких волос, цеплялась за полы длинного сюртука, облегавшего стройную мужскую фигуру, словно вторая кожа, влажной моросью оседала на голенищах сапог.
Она где-то там, в клубах молочно-белой дымки, укрывающей подножие гор и постепенно поднимающейся вверх. Но ему не нужно было прилагать усилий, чтобы найти ее. Метка, что бабочка носила на своем теле, была отличным ориентиром. Он ощущал вибрацию связи всем своим существом. Узы дрогнули, стоило ему прикоснуться к ним.
Уголки точеных губ приподнялись, обозначая улыбку. Холодную. Циничную. И злую.
Попалась…
Развернувшись, он сорвался на стремительный бег, в одно мгновение превратившись в смазанное пятно.
Когтистая ладонь опускается на хрупкое девичье плечико, чуть сжимаются пальцы, заставляя бабочку замереть. Он не позволяет ей более сделать ни шагу.
«Нашел…» - отвечает он на безмолвный вопрос и свободной рукой хватает нечто невидимое перед собой. Аристократичные пальцы сжимаются, прочно удерживая тончайшие ментальные нити, что протянулись от бабочки в неизвестность.
- Надо, Абсолем. – в тихом голосе Шейра перекатываются осколки льда. – Так более продолжаться не может. Ты таешь, дорогая.
Мир раскололся.
[float=left]
[/float]
Она пыталась увести его, выкинуть из той реальности, в которой находилась. Она не хотела… Не желала разрывать узы. Мелодия звала.
Одно лишь усилие, и ржаное поле, полное тепла и уюта вновь сменилось укутанной белесым туманом горной тропинкой. И звоном туго натянутых нитей, что сжимал в своей руке Первородный.
Рассерженное змеиное шипение.
Она злилась, не желая подпускать его к своим детям.
Нельзя! Невозможно! Не смей!!
Антик даже удивился, ощутив сопротивление подопечной. Такого раньше никогда не было.
… Картинки лихорадочно плясали перед глазами. Вспышка. Яркое, пугающе реальное изображение, и снова тьма, холодная, безжалостная, затягивающая. А потом все повторялось вновь. И так до бесконечности. Сгусток тьмы, потом вспышка и четкое изображение. Каждый раз новое. Кусочки видений, словно рассыпавшиеся паззлы, танцевали перед глазами. Слишком яркие, слишком реальные. Они сменялись так быстро, что невозможно было их разглядеть. Лишь на долю мгновения изображение замирало, позволяя увидеть и понять, а потом так же быстро исчезало, проваливаясь в вязкую мглу.
Мелодия…
Нежная и чарующая, она постепенно набирала силу, наливалась гармонией и переливами. Она играла в гибком, поджаром теле Шейра, струнами были его нервы, а вместо барабанов резонировали кости. Она становилась быстрее и громче. Вот мелодия взлетела ввысь и опала, внезапно стихнув.
Мир раскололся…
Выбросил его прочь из зыбкой реальности.
Дверь отворилась. Каблуки дорогих, модельных туфель утонули в густом ворсе привезенного с Биорторуса ковра, устилавшего пол просторного холла. Тихий шорох дорогой костюмной ткани, когда мужчина, сделав пару шагов, замер, тревожно прислушиваясь.
Пентхауз встретил его тишиной. Нет, он чувствовал находящуюся в доме прислугу, занятую привычными делами, ощущал шелест листьев множества растений, с которых лениво срывались влажные капли. Но… он не находил главного, ради чего и было изменено расписание и были перенесены встречи и переговоры. В квартире не было Абсолем.
Тонкие ноздри затрепетали, втягивая наполненный влагой и ароматами редких растений воздух. Древний четко отфильтровывал запахи, выискивая тот, который был необходим. И не находил его.
Тонкий бархатистый шлейф цветочных ароматов и сладкой пыльцы, присущий его бабочке сейчас отсутствовал.
Изменившись в лице, Локхони, развернувшись на каблуках, в несколько шагов оказался возле спальни девушки. Резкий щелчок повернувшейся дверной ручки, и он замер на пороге большой комнаты. Она была пуста.
Полночный взгляд, в котором вспыхивали тревожные багровые сполохи, задержался на разворошенной постели, на потухшем планшете, лежащем в изножье, ворохе разбросанной одежды.
- Да твою же башню!!
Сердце пропустило удар, а потом тяжело бухнув о ребра, ухнуло вниз. Ледяная волна прокатилась по спине, поднимая матово-черные чешуйки дыбом. Страх тугим узлом завязал внутренности. Локхони вздрогнул, только на один миг представив, что могло случиться с его девочкой. Пальцы заледенели, сжимаясь в кулак. Антик не замечал, что кончики острых когтей вонзились в ладонь, раздирая бледную кожу. Он стоял, скованный ужасом, и продолжая обшаривать взглядом пустую спальню.
Вязкая, тугая капля скатилась по тонким пальцам, срываясь вниз, и с тихим шлепком разбилась о дорогой напольный паркет. Тонкие ноздри дернулись, раздуваясь, когда тяжелый, металлический запах свежей крови коснулся тонкого обоняния антикверума.
- Маленькая паршивка. – тихий, едва слышный голос дрожал от ярости и страха. И неизвестно чего в нем было больше.. – Только попадись мне... Сразу сверну твою глупую головку.
Развернувшись, он выскочил вон.
Тьма и тишина. Это было все, что сейчас ощущал древний, когда магия переноса подхватила его, потащив через пространство. Исчезли звуки и краски. Мир распался на множество кусочков, осыпавшись к его ногам. Или не к ногам. А может это он сам рассыпался на сотни осколков, которые теперь скользили в пространстве-времени, не в силах собраться в единое целое. Он не знал. Исчезли звуки. Краски растворились в непроницаемой, давящей тьме, окутавшей антикверума, словно мягким покрывалом. Он не боялся ее. Да и как можно бояться то, что издавна следует рядом с тобой, укрывая, советуя, оберегая.
Негромкий хлопок. Мир резко обрел краски. Локхони, пошатнувшись, рухнул на красноватую глиняную землю. И сразу же на него навалилась непривычная тошнота. В этот раз он отвратительно перенес переход, который вывернул все его существо наизнанку.
Шейр сглотнул вязкую слюну, ожидая, когда его перестанет мутить.
Порыв ветра тронул пряди рваной челки, бросив их в лицо мужчине. Тряхнув головой, Локхони осторожно, стараясь не делать резких движений, поднялся. Наполненные тягучей тьмой глаза прищурились, когда древний окинул взглядом раскинувшийся перед ним в дали городок
- Зараза! И как это понимать?
Одет: темные кожаные штаны; свободного кроя темная рубашка; кожаная же куртка, мягкие сапоги, потрепанные перчатки в кармане куртки. В левом ухе каффа, состоящая из серьги-гвоздика и кольца, которые соединены между собой несколькими цепочками белого золота и платины разной длины.
Иссиня черные волосы коротко подстрижены. Длинная челка, состоящая из рваных прядей, уложена на косой пробор и частично падает на глаза. У правого виска широкая белая прядь. Аккуратная бородка. Над головой багрово-алое пламя диадемы, напоминающее костер.
Мелкие, черные, отливающие металлом, чешуйки покрывают левую кисть и запястье, заканчиваясь у локтя рваной линией. Чешуйки напоминают прохладный бархат и довольно приятны на ощупь.
Артефакт Сэберо не активирован.
Аксессуары
Артефакт Сэберо сделан в виде перстня. Выглядит довольно массивным (впечатление обманчиво), украшен литым узором. Черный камень, вставленный в амулет, обточен в виде кристалла. Руны вплетены в узоры, и кажется почти незаметными.
Маскирует расу от тех, кто может ее ощущать. Эффект может быть самый разнообразный, от полного ее сокрытия до замены на что-то другое. Наложены так называемые «двойные» чары, то есть, заклинание не только меняет расу носителя артефакта, но и маскирует само себя, создавая вокруг артефакта иллюзию обычного украшения.
Артефакт персональный, настроенный только под конкретного владельца. Имеет привязку к владельцу, так что потерять его невозможно.
Активируется при надевании, дезактивируется при снятии.
Артефакт Тиадэро выглядит как татуировка, нанесенная в виде пентаграммы. Она располагается между шестым шейным и первым грудным позвонками. Пентаграмма металлического цвета. Вместо красителя в кожу был внедрен металл и определенными магическими свойствами.
Татуировка служит для призыва остаточной сущности, образованной из некого подобия отрицательных чувств и массива отрицательных инстинктов погибающих и запечатанных антиквэрумов.
За эпизод можно призвать до двух остаточных сущностей. Срабатывает с учетом броска стогранного кубика.
Отредактировано Шейр Локхони (15.02.19 15:17:34)
В зеркале мелькнуло усталое лицо с явственными следами бессонницы. Девушка подошла чуть ближе, внимательно разглядывая собственное отражение. На неё смотрела замученная кукла. 
[/float] Расположенная немного в стороне от дороги, старая, но добротная усадьба радовала глаз надежности постройки. Ранее.
[/float] -
[/float]
Его рука скользит по лицу, пальцы чертят невидимую линию по виску и смахивают прядь, прикрывающую бровь. Её ресницы чуть дрожат, губы то тянутся в нерешительной улыбке, то сжимаются в строгую линию, как если бы она сама себе запрещала думать о чем-то излишне радостном. Черноволосая дева в окружении роз, подол платья которой треплет ветер. Мужчина, что прижимает её к себе так сильно, будто бы желает спрятать от всего мира... 
Риметаргиум ловил себя на мысли, что ему не нравится когда вокруг супруги трутся другие мужчины. Элета общалась со всеми отстранено, со снисходительной улыбкой на губах не нарушая их договоренностей. С той же холодной отстраненностью первозданная могла в любую минуту возвести стену между ними. Неведение не нравилось духу. Лета держала его на расстоянии, не доверяя, это било по самолюбию графа Таргума.... 
Всё шло по плану. Планшет с кодами доступа к различным уровням Элизиума был взломан, большая часть отряда успешно выдала себя за новоприбывших работников станции и внедрилась, карта доступа к консоли была там где и должна — приклеенная жвачкой к стене возле выхода. Как только прочие присутствующие вышли из отсека, человек в белом халате показался из-за двигателя... 
Приятный, пустой и прохладный. Чистый. Настоящий. Каждым тонким шелковым жгутом обнимавшим тело своей верховной жрицы — лоскуты чернильной тени с приятным трепетом касались Марселин, будто осиротевшее дитя наконец воссоединилось с родителем. Каждое ее слово порождало в воздухе невидимые вибрации, раскачивающие чернила пространства, и каждое слово формировало отдельный сгусток, счастливо улыбавшееся из комфортной пустоты... 
В общем и целом было в словах некроманта зерно истины. Жизнь и правда непредсказуема, Тресса это не раз проверяла на собственной шкурке. Смерть в этом плане понятнее и управляемее, факт. Да и ментальные блоки дают сбои и наложение программ. Как подопытная пташка одного из таких, девушка помнила моменты своеволия своего поведения, когда внутренние мотивы перекрывали зов основной программы... 
Значит, что я вступаю в противоборствование с монстром. Ради безопасности. Своей же. А не чтобы помогать тем двоим. Так я их не знаю. Незнакомы они мне. Вот поэтому. И может они на деле такие. Что скормить их какому-нибудь чудищу будет верным решением. А и ещё. Я сомневаюсь. Что смогу далеко убежать. И остаться незамеченным. Тем более, я не летаю... 
