Ритуал, давно уже ставший привычным и доведенный почти до автоматизма за десятки лет. Она никогда не изменяла его, привычно следуя знакомой  схеме.
Сначала желание. Оно должно было пройти несколько стадий, - от едва уловимой мысли до окончательного формирования, - прежде чем она озвучивала свою просьбу ему. Последнее время ее просьбы очень напоминали требование. Жесткое, безаппеляционное. Она хотела и желала  воплотить свою хотелку в реальность.
Он сопротивлялся, не желая потакать ее капризам.  Иногда он соглашался сразу, если результат эксперимента, который собиралась ставить его подопечная, был интересен и ему самому. Но порой проходили дни, иногда недели, прежде чем ей удавалось добиться его согласия. Но он соглашался. В большинстве случаев.
Древний вздохнул, переводя взгляд на  тщательно вылизанную поверхность зеркала, которое заменяло стены в лифте, что плавно возносил их на верхний этаж элитного ночного клуба OPIUM.
Он улыбнулся, поймав взгляд девушки своим. В непроницаемой тьме глаз на мгновение полыхнули  багровые сполохи, которые тут же превратилось в едва тлеющие угли на донышке бездонного океана.
Маленькое чудовище, с неуемным любопытством, выплескивавшимся через край сознания.
Сияющая бархатным теплом кожа, бледная улыбка на припухших губах и голубые озера, в которых плескалось беспокойство.
Они были похожи.
И одновременно были такими разными.
Древний хищник и хрупкая крохотная бабочка.
Шорох раскрывшихся дверей лифта. Сжавшиеся на его руке тонкие девичьи пальчики.
Ободряюще улыбнувшись, антик шагнул в холл, утопавший в ярком свете люмисцентных ламп.
Привычная процедура контроля. Шорох ткани, когда  древний извлек пластиковый прямоугольник клубной карты, резкий писк системы контроля, холодный механический голос, возвестивший, что допуск проверен и вход свободен.
«А уж как я рад, словами не передать».
Входные двери разошлись, приглашая  окунуться в грохот музыки, алкоголя и человеческих пороков. Он уже сделал шаг,  намереваясь войти в сияющий разноцветными огнями зал, когда понял, что его спутница замерла, испуганно глядя перед собой.
- Хочешь вернуться? – тихий шепот слетел с мужских губ. Тонкая, идеальной формы бровь вопросительно приподнялась. Мужчина ждал ответа, не торопясь входить.
Мягкая,  обволакивающая улыбка на ее  губах и легкое движение головы, сообщившее древнему, что решение принято.
- Хорошо, идем. – кивнул он, увлекая  девушку за собой. – Здесь безопасно.
Музыка оглушала, вспышки разноцветного света резали глаза. Так что антикверуму пришлось привычно перестроить зрение, чтобы избавиться от дискомфорта.
- Господин Локхони,  - чопорный администратор склонился в учтивом поклоне. –Рады видеть вас и вашу очаровательную спутницу  в нашем заведении…
- Я заказывал столик, - надменно уронил Шейр, скользнув невидящим взглядом по долговязой фигуре Олгрейва.  –Администратор вновь склонился в поклоне, пригласив их следовать за собой.
Олгрейв проводил Локхони и его спутницу на  маленькую площадку, утопавшую в роскошной зелени и расположенную таким образом, что казалось, будто она парит над танцполом.
- Коньяк с лимоном. – древний удобно устроился на мягком диване, жестом приглашая бабочку сесть рядом.  – А для моей спутницы… кхм.. Что тебе заказать, дорогая?
Абсолем немного замялась, решая, чего бы ей хотелось, потом озвучила свое жеание.
Миловидная девушка заказ принесла быстро и столь же быстро скрылась из глаз, оставив  высокопоставленного гостя и его девочку одних. Шейр поднес бокал с янтарной жидкостью к губам и сделал маленький глоток. Коньяк приятным теплом растекся по телу.  Древний  откинулся в кресле и, покачивая фужер в ладонях, приготовился к ожиданию.
«Развлекайся, драгоценная…»

Одет: светло-серый со стальным отливом вечерний костюм; темная жемчужно-серая матового шелка рубашка; черный шелковый шейный платок; запонки из платины, матовые, с ониксом. Черные замшевые туфли на небольшом каблуке. В левом ухе каффа, состоящая из серьги-гвоздика и кольца, которые соединены между собой несколькими цепочками белого золота и платины разной длины.
Часть длинных иисиня-черных с вкраплением багрово-красных и белых прядей волос у висков заплетена в несколько рядов тончайших косичек, основная масса свободно спадает на плечи и спину;  аккуратная бородка.
Мелкие, черные, отливающие металлом, чешуйки покрывают левую кисть и запястье, заканчиваясь у локтя рваной линией. Чешуйки напоминают прохладный бархат и довольно приятны на ощупь.

Отредактировано Шейр Локхони (29.01.19 13:42:57)

Платформа парила в воздухе,  давая обоим великолепный обзор. Изысканное совершенство, созданное умелыми руками флористы и техников. И стоило баснословных денег. Но оно оправдывало свою стоимость. Древний криво усмехнулся, окидывая площадку внимательным взглядом. Гибкие стебли лиан, оплетавшие невесомые арки, рисовали невесомый контур беседки, создавая иллюзию уединенности и скрывая гостей от любопытных глаз. Легкий ветерок колыхал листву и роскошные бутоны экзотических цветов, добавляя изысканности к льющейся танцевальной музыке.
Шейр, откинувшись на мягкую спинку дивана и почти утонув в ворохе шелковых подушек, лениво скользил взглядом по просторному залу, изредка задерживаясь то на одной группе танцующих, то на другой. Это происходило в те моменты, когда вдруг раздавались взрывы смеха, или же кто-то повышал голос. Именно в такие моменты полночный взгляд реликтового чудовища замирал на немногочисленных слушателях, окружавших говорившего. Всего лишь на одно непродолжительное мгновение, а потом вновь начинал неспешно перескакивать с одного лица на другое, нигде не задерживаясь и никого не выделяя.
Покачивая пузатый бокал в пальцах, Локхони, вальяжно развалившись на диване, замер, словно бы погрузившись в глубокую сосредоточенность, которая превращала его в изящную статую. Все его чувства были обострены, когда антик, прислушиваясь к тихому голосу Абсолем, сидевшей подле него, считывал каждое изменение мимики на ее нежном личике.
Маленькая хрупкая бабочка.
Такая близкая и далекая.
Чуть склонив голову к плечу, древний с мягкой улыбкой наблюдал, как она изучала коктейльную карту. Поток волос плавно перетекал с плеча на грудь, рассыпаясь по светло-серой ткани пиджака причудливым шелковым покрывалом. Матово блеснула чешуя на тыльной стороне ладони, когда Шейр, подавшись вперед, поставил фужер на  край столика. Тоненький пальчик заскользил по страницам маленькой книжицы, обводя картинки с изображением шотов.
- Все? – переспросил он, в который раз удивленно выгибая безупречную бровь. В бархатном, с урчащими нотками голосе  Первородного  слышалось сомнение. – Ты уверена, дорогая?
Обычно холодные и непроницаемые глаза древнего сейчас были полны сдерживаемого беспокойства, когда он наблюдал, как на личике Абсолем проступает восхищение и какое странное удовлетворение.
Бабочка приняла решение, о чем оповестила изящным  кивком хорошенькой головки.
Локхони вздохнул, жестом подтверждая заказ девушки.
«Не самый лучший и правильный выбор. Но…» - мысль, так и не сформировавшись утонула в пелене сознания хищника, чьи ноздри  слабо дернулись,  уловив изысканный аромат напитков, которые расставляла перед бабочкой  официантка.
Он мог с невероятной точностью определить какие составляющие входили в каждый из представленных шотов. Чуть дрогнули мужские губы, обозначая тень скользнувшей по ним улыбки. Во мраке непроницаемого взгляда багровые угли рассыпались ворохом колючих искр, оседая на самое дно. Хищник наблюдал, ничем не показывая своего интереса.
А бабочка…
Бабочка была озадачена.
Шейр пошевелился, придвигаясь  к столику и пролеживая жест Абсолем. Зажигалка. Еще бы.  Разве могла бабочка знать о том, что некоторые из шотов пьют горящими.
- «Flaming B-52». Горящий напиток, - мурлыкнул древний, протягивая руку и касаясь кончиком когтя каждого из слоев. – Так называемый слоистый коктейль. Составляется из трех ликеров. Кофейного ликера, - кончик когтя коснулся соответствующего слоя. – сливочного ликера, - новое прикосновение к крохотному шоту, - и наконец, самый крепкий ликер – апельсиновый. – антик бросил внимательный взгляд на девушку, завороженно слушавшую пояснения. – Пьют залпом, через тонкую соломинку. Одним глотком. Быстро,  пока соломинка не расплавилась. – подушечки пальцев огладили гладкий бок зажигалки. - Сначала пьющий чувствует холод нижнего слоя, потом постепенно в рот поступает более тёплый слой, а под конец коктейль и вовсе становится горячим. Это обеспечивает головокружительный эффект, дорогая. Но…
Локхони окинул взглядом ряды стопок, выискивая нужную. Потянувшись, он аккуратно передвинул шот к Абсолем.
- Я рекомендую сначала попробовать этот напиток. «Гальяно хот шот». Это тоже горячий коктейль, состоит из  ванильного ликера «Galliano», кофе экспрессо и взбитых сливок, посыпанных корицей. Пить так же нужно залпом. – он откинулся на спинку дивана, продолжая незаметно наблюдать за бабочкой. – Попробуй. Это вкусно.

Одет: светло-серый со стальным отливом вечерний костюм; темная жемчужно-серая матового шелка рубашка; черный шелковый шейный платок; запонки из платины, матовые, с ониксом. Черные замшевые туфли на небольшом каблуке. В левом ухе каффа, состоящая из серьги-гвоздика и кольца, которые соединены между собой несколькими цепочками белого золота и платины разной длины.
Часть длинных иисиня-черных с вкраплением багрово-красных и белых прядей волос у висков заплетена в несколько рядов тончайших косичек, основная масса свободно спадает на плечи и спину;  аккуратная бородка.
Мелкие, черные, отливающие металлом, чешуйки покрывают левую кисть и запястье, заканчиваясь у локтя рваной линией. Чешуйки напоминают прохладный бархат и довольно приятны на ощупь.

Отредактировано Шейр Локхони (30.01.19 16:03:53)

Он наблюдал, расслабленно откинувшись на спинку дивана и почти утонув в ворохе шелковых подушек. Он любил и ценил комфорт. Свой. В «Опиуме» это знали, хоть древний и не столь часто бывал здесь. Но да, администрация знала. И всегда стремилась угодить высокопоставленному гостю. И за это Локхони ценил это заведение. Здесь не спорили, но старались исполнить пожелания клиента. Любые. И не важно, сколько они стоили. Главное, чтобы клиент  остался доволен и пришел снова.
Едва уловимая улыбка,  вернее тень ее, хрупкая и неуловимая, тронула губы мужчины. Чуть прищурились бездонные, жуткие глаза, а прядка багрово-красных волос скользнула на лоб, приласкав бледную, прохладную кожу.
Бабочка была недовольна.
Шейр знал это, успев уловить тень эмоции на безупречном, кукольном личике. Ей не понравилось, что он не согласился с  ее выбором, предложив взамен другой.
Иссиня-черная бровь выгнулась в ожидании, когда антик уловил раздражение, повисшее в воздухе.
Она сердилась. Как обычно бывало, когда он отказывался исполнять ее просьбу-требование. Мужчина ждал, наблюдая ,как маленькие пальчики с безупречным маникюром касаются крохотной стопки. Бабочка размышляла.
- «Flaming B-52» слишком крепок для тебя. – счел необходимым пояснить Локхони. – Тебе может стать плохо.
Бабочка лишь скользнула по нему пустым взглядом. Она размышляла, сопоставляя сотни кусочков информации.
Древний ждал, понимая, что выбор давно уже сделан. Он не прерывал затянувшееся молчание, ленивыо наблюдая за разворачивающимся действом на сцене танцпола.
Прожекторы вокруг сцены разгорались так медленно, что если все время смотреть на сцену, этого можно было бы и не заметить. Света как раз хватало, чтобы публике было видно девушку, замершую в ожидании  и гибкое тело ее партнера, извивавшегося вокруг нее в завораживающем танце. Толпа, затихшая на мгновение, вновь загудела, одобрительными выкриками поддерживая танцоров.
Тихий голос в повисшем молчании.  Едва заметный наклон черноволосой головы, и шорох волос по дорогой ткани пиджака.
- Не хочешь… - эхом отозвался древний, выпрямляясь.
Что ж это было ожидаемо. Маленькая бабочка приняла решение и не собиралась от него отступать.
«Я предупреждал тебя, дорогая.» - мысль раздраженным шершнем пронеслась в сознании антикверума.
Она озвучила требование, одев его в  слова невинной девичьей просьбы. Как всегда, когда хотела получить желаемое. Она знала, что он не устоит. Не станет раздувать конфликт и исполнит ее желание. 
- Хорошо. – кивнул он, подавшись вперед и подхватив зажигалку. – Как пожелаешь, дорогая…
Он мог даже не брать зажигалку. Ему всегда было достаточно своих когтей, на кончиках  которых плясало хрупкое магическое пламя. Но не сейчас. И не здесь.
Тихий щелчок зажигалки, и Шейр аккуратно поднес крохотный огонек к стопке. Вспыхнуло голубое пламя, опалив жаром его пальцы.
- Ждешь пару секунд, пока коктейль нагреется, потом берешь трубочку и, опустив ее к самому нижнему слою, быстро выпиваешь. Залпом, будто резко втягиваешь в себя воздух. – проговорил он, подхватив со столика  бокал с коньяком. – Поторопись, иначе трубочка расплавится.
Покачивая бокал с янтарной жидкостью в пальцах, древний замер, привычно откинувшись  на диване.
Он наблюдал.

Одет: светло-серый со стальным отливом вечерний костюм; темная жемчужно-серая матового шелка рубашка; черный шелковый шейный платок; запонки из платины, матовые, с ониксом. Черные замшевые туфли на небольшом каблуке. В левом ухе каффа, состоящая из серьги-гвоздика и кольца, которые соединены между собой несколькими цепочками белого золота и платины разной длины.
Часть длинных иисиня-черных с вкраплением багрово-красных и белых прядей волос у висков заплетена в несколько рядов тончайших косичек, основная масса свободно спадает на плечи и спину;  аккуратная бородка.
Мелкие, черные, отливающие металлом, чешуйки покрывают левую кисть и запястье, заканчиваясь у локтя рваной линией. Чешуйки напоминают прохладный бархат и довольно приятны на ощупь.

Он наблюдал.
Резко повернувшийся прожектор вдруг осветил парящую беседку, выхватив из полумрака темноволосого мужчину, расположившегося на мягком кожаном диване. Цветной лучик замер, а потом лениво прошелся по иссиня-черным волосам, и скользнув по руке, растворился в хрустальном бокале, покачивавшемся в длинных, аристократичных пальцах.  Тихий щелчок кончиков когтей по безупречно-гладкому боку фужера. Но даже наличие смертоносных когтей  не могло скрыть изящества мужских пальцев, что сейчас ласкали прохладное стекло, согревая его.
Он наблюдал.
Янтарная жидкость качнулась, описав ленивый круг и омывая стенки бокала, вспыхнула янтарно-медовым светом,  слишком сладким и тягучим и замерла, чтобы уже в следующее мгновение заскользить по новому кругу. Густая, тягучая жидкость, согревалась, постепенно опаляя прохладную кожу безупречных пальцев мужчины.
Чуть помедлив, он поднял задумчивый взгляд на сидевшую рядом девушку. На мгновение их глаза встретились, и он улыбнулся, когда из глубин тяжелой клубящейся тьмы его глаз в сполохах багровых искр проступил хищник.
Древний. Голодный. Чуждый.
Чудовище оскалилось, возвращая бесплотную ласку и скрылось, растворившись в непроницаемом пологе тьмы взгляда антикверума.
Мужчина улыбнулся, едва касаясь губами тонкого края бокала. В неверном сиянии луча прожектора, скользнувшего по грани бокала, мелькнули кончики белоснежных клыков.
Он наблюдал, продолжая ласкать изящными пальцами стенки хрустального фужера.
Тонкая трубочка утонула в синем пламени, коснувшись дна маленькой стопки. Пухлые губа коснулись тонкого пластика, лаская его. Мгновение и крохотный шот опустел, а пламя угасло.
Взгляд, сияющий восторгом и наивностью обратился к нему. Шейр чуть изогнул бровь, приподнимая губы в усмешке.
«Тебе понравилось, дорогая. Я даже не сомневался в этом...»
Бокал качнулся в его пальцах, янтарный напиток, рассыпавшись медовыми исками описал очередной круг. Быстрое прикосновение прохладных губ и маленький глоток. Богатый, густой букет старого, выдержанного не одну сотню лет коньяка   растворился на языке, тугой каплей упав вниз, согревая древнего, давно уже застывшего в холодном безмолвии хищного совершенства.
- Не торопись, дорогая. - бархатный шепот, расцвеченный сотнями вибрирующих ноток. Пузатый фужер возвращается на столик. - Не стоит пить слишком много....
Казалось, бабочка не услышала, погрузившись в изучение новой игрушки. Девичьи пальчики легко порхали над столом, касаясь то одного шота, то другого, то третьего.  Она выбирала.
Пальчики замерли. Выбор сделан. Быстрый глоток и на стол опустилась пустая стопка. Прикосновение, глоток, тихий стук донышка пустого шота. Она развлекалась.
Легкий смех повис в пропитанном алкоголем и дымом воздухе парящей беседки. Грохот музыки где-то там в отдалении. Жаркое тепло хрупкого тела, когда бабочка,  тихо хихикая, прижалась к нему,  зарывшись, трунутым румянцем личиком в дорогую ткань рукава.
Шейр вздохнул, обнимая девушку и плотнее прижимая ее к себе.
- Ты пьяна, Абсолем, - подушечки когтистых пальцев очертили контур скул и застыли, тронув подбородок и удерживая ее голову. В наполненных клубящейся тьмой глазах проступило беспокойство. - Шалунья...
Его голос растворился в грохоте музыки.
Вспышка прожектора.
Свет слепит глаза, так, что  выступают слезы.
Он смотрит в ее глаза, сияющие теплой бирюзой в полумраке беседки.
Она…
Маленькое голодное чудовище.
Его чудовище…
Он разрывает зрительный контакт и опускает голову.
Зарывается лицом в нежный шелк темных волос, оглаживая обнаженную спину девушки ладонью.
- Стань всем для меня…  Драгоценная…
И тогда я буду твоим…

Одет: светло-серый со стальным отливом вечерний костюм; темная жемчужно-серая матового шелка рубашка; черный шелковый шейный платок; запонки из платины, матовые, с ониксом. Черные замшевые туфли на небольшом каблуке. В левом ухе каффа, состоящая из серьги-гвоздика и кольца, которые соединены между собой несколькими цепочками белого золота и платины разной длины.
Часть длинных иисиня-черных с вкраплением багрово-красных и белых прядей волос у висков заплетена в несколько рядов тончайших косичек, основная масса свободно спадает на плечи и спину;  аккуратная бородка.
Мелкие, черные, отливающие металлом, чешуйки покрывают левую кисть и запястье, заканчиваясь у локтя рваной линией. Чешуйки напоминают прохладный бархат и довольно приятны на ощупь.

Грохот музыки внизу. Гомон беснующейся молодежи. Все это сейчас отошло на второй план. Было забыто и потеряло значение.
Сейчас для него не существовало ни этого зала с его раздражающе яркими огнями мощных прожекторов, ни разношерстой толпы, одурманенной ритмом  музыки и наркотиков, ни раскинувшегося за стенами заведения огромного города с нескончаемым потоком машин и людей,  спешащих по своим делам.
Весь мир для древнего сузился до размеров парящей площадки, укутанной плетущимися растениями, которые укрывали его от любопытных взглядом  постоянных клиентов  заведения. Плотная завеса из крупных, с дрожащими на них каплями влаги листьев экзотических  растений создавала иллюзию уединенности, не позволяя увидеть то, что сейчас происходило между  реликтовым хищником и его хрупкой подопечной, доверчиво прильнувшей к сильному мужскому телу.
Голод, извечно терзавший антикверума, поднялся из глубины его существа, проступая в полыхающем алыми искрами глазах, что сейчас смотрели на девочку. На мгновение древнее чудовище вынырнуло из глубин сознания  первородного, заострив точеные черты и натянув бледную кожу на костях черепа. Влажно блеснули изогнутые клыки, когда губы дрогнули приподнимаясь.
Музыка гремела.
В воздухе повис аромат возбуждения и страсти. Дикой, необузданной. Чуждой  каждому, кто находился  здесь.
Древний монстр бережно прижимал к себе маленькую бабочку, едва касаясь ее тела когтистыми пальцами. Вот ладонь скользнула ниже, очерчивая плавный изгиб лопатки, тронула  маленькие позвонки, очерчивая их контур.
«Моя…»
Она была для него всем.
Его жизнью.
Его душой.
Вселенной, вокруг которой крутился его мир.
Только она могла подарить ему то, что он так долго и безуспешно искал.
Покой.
Она делала его целым. Наполняла его жизнь смыслом.
Она была для него всем.
Прохладные губы коснулись нежного лба, оставляя легкий поцелуй. Кончики клыков чуть царапнули бархатную кожу. Совсем чуть-чуть. Всего лишь легкий штрих к поцелую.
- Тшшш… - бархатный, сдобренный теплыми урчащими нотками шепот коснулся   сознания бабочки. – Ты поймешь, дорогая… Когда наступит время…
Он смотрел в сияющие глаза, ощущая теплые ладошки на своей коже, когда  девочка взяла его лицо в свои ладошки. Он судорожно вздохнул, вздрагивая всем телом и чувствуя ,как мурашки сбегают по спине, вздыбливая чешую, укрывшую позвоночник.
Ласка.
Такая невинная и от этого еще более трогательная.
Проступивший испуг в мерцающих бирюзой глазах. И мольба.
- Ты подарила мне  себя… -   шепчет   Шейр, утопая в бездонных, бирюзовых озерах.
Где-то там гремит музыка и вспыхивают огни прожекторов, а одурманенные алкоголем и наркотиками юные парочки сплетаются в жарких объятиях,  поддаваясь инстинкту столь же древнему как само мироздание.
Ментальные нити дрожат, улавливая отголоски чужих страстей, вибрируют, заставляя  антикверума вздрагивать и плотнее прижать к себе бабочку.
-  Сердце мое…
Древний склонился опустив голову на ее плечо и обдав нежную шею жарким дыханием
Шелковой волной осыпались волосы.
Жизнь моя…

Одет: светло-серый со стальным отливом вечерний костюм; темная жемчужно-серая матового шелка рубашка; черный шелковый шейный платок; запонки из платины, матовые, с ониксом. Черные замшевые туфли на небольшом каблуке. В левом ухе каффа, состоящая из серьги-гвоздика и кольца, которые соединены между собой несколькими цепочками белого золота и платины разной длины.
Часть длинных иисиня-черных с вкраплением багрово-красных и белых прядей волос у висков заплетена в несколько рядов тончайших косичек, основная масса свободно спадает на плечи и спину;  аккуратная бородка.
Мелкие, черные, отливающие металлом, чешуйки покрывают левую кисть и запястье, заканчиваясь у локтя рваной линией. Чешуйки напоминают прохладный бархат и довольно приятны на ощупь.

Отредактировано Шейр Локхони (06.02.19 10:19:12)

Вечность.
Бесконечно долгая и бесконечно одинокая.
Череда долгих, унылых дней, наполненная скукой и однообразием.
Он замер, касаясь прохладным лбом хрупкого девичьего плеча.
Где-то там, за пеленой из  кожистых листьев гибких лиан гремела музыка, наполняя кровь жарким ядом и заставляя тело вибрировать. Но это было там. Внизу.
А здесь, в сузившемся до крохотной парящей над танцполом беседки мирке была лишь она и ее нежные ладошки, пропускавшие сквозь пальцы тяжелый шелк волос, обрушившихся на плечи древнего чудовища. Они легко скользят, сплетаясь в причудливую вязь, скрепляя то, что скрепить должно и нужно.
А он… Он покорно ждал, когда  эти же пальчики коснутся висков, оглаживая проступившие узкие чешуйки. Зверь урчал, с каждым мгновением все отчетливей проступая наружу и обретая четкие черты.
Кожа туго натягивается обрисовывая кости черепа, от глаз, теперь напоминавших тлеющие  жаркими углями бездонные провалы разбегаются  дорожки крохотных чешуек. Матово-черных, посеребренных холодным металлическим отливом.
Он вздыхает, опаляя  шею бабочки нестерпимо горячим дыханием. Острые клыки, которые теперь не в состоянии скрыть истончившиеся в миг губы царапают  кожу.
Сердце бухает о  ребра, пропуская удар за ударом. Он ждет, плавясь в тягучей животной страсти,  заставлявшее вибрировать каждую клетку его существа.
Всхлип.
Густой, тягучий, полный глубоких вибрирующих оттенков.
Он срывается с пересохших губ, чтобы раствориться в дрожащем мареве возбуждения, не менее густого и темного, окутывающего двух прильнувших друг  другу чудовищ.
Тихий всхлип сорвался с губ, окутывая  одурманенный близостью бабочки разум древнего прозрачной кисеей мягкого бархата. Нежная прохлада маленьких пальчиков на висках ощущается изысканной лаской. Такой невесомой. Такой долгожданной.
И тело Шейра отзывалось на эти легкие прикосновения мягкой дрожью, прокатывающейся по атласной, напоминавшей холодный мрамор,  коже. Он всегда был чувствителен к прикосновениям, а сейчас, когда его чувства были обострены до предела, он реагировал на любое, даже едва уловимое касание, будь то изящные девичьи ладошки или же ее теплое дыхание, скользящее по его коже. Прикосновения бабочки не только ласкали, но и обещали…
Манили за собой в темную бездну, наполненную  всеми оттенками тьмы, которую она пыталась  подарить ему.
Сухие губы коснулись его истончившихся, обрисованных мельчайшими чешуйками губ, ловя в поцелуй. Он потянулся, отвечая, сплетая ее язык со своим. Его руки скользят по ее спине, лаская и чуть царапая кожу кончиками когтей.
Хищник довольно скалится,  выглядывая из полночного сумрака глаз.
Ему нравится. Он доволен.
Но поцелуй оборвался, оставив после себя жаркое послевкусие хищного азарта и жажды убийства.
И неудовлетворенности.
Он протестующе стонет, тянется  следом в отчаянной попытке удержать, продолжить этот сумасшедший танец
Бабочка уходит от прикосновения,  отстраняется, упираясь ладошками в его грудь.
Древний разомкнул объятия, позволяя девушке выскользнуть из кольца своих рук
Страсть, сжигавшая его, схлынула, словно ее и не было.
На ее место пришла… пришло странное чувство. Он… любил ее…
Так странно…
Оно поднималось откуда-то из глубин его существа, опаляя чуть теплящийся огонек его души, надежно укрытой покровом чешуйчатых одежд.
Бабочка  завораживала…
Такая хрупкая…
Беззащитная…
Так ли это было на самом деле? Насколько беззащитной и беспомощной была эта маленькая девочка, сейчас сидевшая рядом и глядевшая на него испуганными бирюзовыми глазами.
Он не знал…
- Почему? – вопрос срывается с пересохших мужских губ и тяжелой каплей падает в вязкое пространство. Когтистые пальцы коснулись подбородка, бережно поворачивая голову бабочки.  – Скажи мне… Почему ты ушла?
Бездонная тьма, клубящаяся в глазах первородного столкнулась с прозрачной бирюзой.
Зверь замер в ожидании…
Почему?...
Скажи мне…

Одет: светло-серый со стальным отливом вечерний костюм; темная жемчужно-серая матового шелка рубашка; черный шелковый шейный платок; запонки из платины, матовые, с ониксом. Черные замшевые туфли на небольшом каблуке. В левом ухе каффа, состоящая из серьги-гвоздика и кольца, которые соединены между собой несколькими цепочками белого золота и платины разной длины.
Часть длинных иисиня-черных с вкраплением багрово-красных и белых прядей волос у висков заплетена в несколько рядов тончайших косичек, основная масса свободно спадает на плечи и спину;  аккуратная бородка.
Мелкие, черные, отливающие металлом, чешуйки покрывают левую кисть и запястье, заканчиваясь у локтя рваной линией. Чешуйки напоминают прохладный бархат и довольно приятны на ощупь.

Она отстраняется, так же нехотя и медленно, как и он сам. Бабочка уходит, просачиваясь сквозь пальцы, словно  горячий песок, в котором каждая песчинка есть время, безжалостное и неумолимое.
Она ускользает, разрывая хрупкие нити  связи, что протянулись между ними всего лишь несколько мгновений назад и которые сделали его живым, подарив всю палитру чувств и эмоций.
Пустота.
Холодная.
Черная бездна, свившая гнездо в глубинах существа антикверума, шевелилась, бормоча и тоскливо вздыхая. Она шелестела невидимыми покровами, даря пустые обещания. Она жила, пузырясь и пульсируя, жадно чавкала, вылизывая лицо и руки мужчины.
Древняя, терпеливая…
И столь же чуждая всему живому.
Она гасит эмоции, оставляя после себя тоску и безысходность. Боль одиночества и…
…Неудовлетворенность пробудившегося желания.
Тихий шепот в вязком мареве желания, благовоний и алкоголя.
Прикосновение тонких пальчиков к узкой ладони с глянцевыми черными когтями. Он вздрагивает, шумно втягивая воздух и раздувая ноздри. Она подносит его ладонь к своим губам, еще теплым и припухшим после жаркого поцелуя, касается его пальцев, даруя изысканную ласку.
Такую желанную…
Такую необходимую…
Как воздух, что с трудом пробивался сквозь сведенные судорогой боли легкие.
Как глоток воды, что так жаждало пересохшее горло.
Антик потянулся за ласкающей рукой в отчаянной жажде прикосновений, силясь прижаться всем своим существом к ее сияющему совершенству.
Он хотел ее.
Маленькое чудовище.
Желанное чудовище.
Но…
Она упорхнула прочь, столь же легко и быстро, как еще мгновение назад тянулась к нему, требуя тепла и ласки.
Бабочка исчезла, растворившись в потоке жуткой тоски и боли.
Любовь и боль…
Тоска и одиночество…
Они сладким ядом растекались по жилам, отравляя его тело и душу, вгрызались все глубже, раздирая его на множество кусочков, подбираясь к хрупкому, едва тлеющему огоньку его сущности. Они сливались с ним, порождая болезненное наслаждение, что сродни ласкам умелой любовницы, пока не стали единым целым. И когда это произошло, ледяное пламя взметнулось ввысь, выжигая все на своем пути.
Любовь и боль…
Тоска и одиночество…
Они идут рядом.
Всегда.
И одно не может существовать без другого.
Для него…
И для нее.
Шейр протестующее застонал, когда нежные пальчики, скользнув по его руке, вдруг отдернулись, унося с собой ощущение близости и покоя.
- Нет… Пожалуйста… - тихий шепот слетает с пересохших губ.
Но… бабочка уходит. Снова.
Оставляет его в одиночестве, изнывающего от тоски и неудовлетворенного желания.
Каждый раз вот уже на протяжении нескольких десятков лет. Она уходит, проскальзывая сквозь пальцы, словно горсть песка.
Шейр вздрагивает, вскидывая на девочку тоскливый взгляд. Зверь медленно тает, растворяясь в бушующей пелене тьмы глаз древнего.
- Как пожелаешь… дорогая…
Древний откидывается на мягкую спинку дивана, запрокидывая голову и прикрывая глаза, пряча под густым веером ресниц  глухую тоску. Волосы шелковым веером рассыпаются по дорогой кожаной обивке и подушкам.
Он все еще возбужден, но более не делает попытки удержать бабочку.
Стук опустившегося на стол шота слишком громкий. Нежный голосок в повисшем в беседке напряжении.
Шейр приоткрывает глаза. Сумрачный взгляд ловит бирюзовый.
Мгновение ничего не происходит.
Глаза в глаза.
- Да, иди…
Тихий перестук каблучков по лестнице.
Он прикрывает глаза, вновь опуская голову на спинку дивана.
Тоска и одиночество…

Одет: светло-серый со стальным отливом вечерний костюм; темная жемчужно-серая матового шелка рубашка; черный шелковый шейный платок; запонки из платины, матовые, с ониксом. Черные замшевые туфли на небольшом каблуке. В левом ухе каффа, состоящая из серьги-гвоздика и кольца, которые соединены между собой несколькими цепочками белого золота и платины разной длины.
Часть длинных исиня-черных с вкраплением багрово-красных и белых прядей волос у висков заплетена в несколько рядов тончайших косичек, основная масса свободно спадает на плечи и спину;  аккуратная бородка.
Мелкие, черные, отливающие металлом, чешуйки покрывают левую кисть и запястье, заканчиваясь у локтя рваной линией. Чешуйки напоминают прохладный бархат и довольно приятны на ощупь.

Отредактировано Шейр Локхони (08.02.19 21:26:33)

Тихий перестук каблучков по широким ступенькам лестницы, ведущей вниз, к танцполу. Он слышал ее легкие, почти невесомые шаги, слишком торопливые и частые. Она убегала, спешила покинуть пропитанную удушливым возбуждением и влагой беседку на парящей над залом платформе.
Она уходила, снова оставляя его одного, утопающего в вязкой пучине одиночества и бурлящего в крови желания, в котором не было ничего романтичного.  Всего лишь неутоленная физическая потребность, помноженная на безысходную тоску.
Он один. Снова один. И только  зверь мечется за прочной завесой  щитов, глухо взрыкивая и ударяясь в невидимые стены.
Где то там, внизу гремела музыка, накрывая  волной беснующуюся в едином ритме танца молодежь. Он слышал отрывистый смех, переходящий в визг, ощущал   дымные пары наркотического дурмана, смешанные с алкоголем.
Но… все это было там… внизу.
А здесь и сейчас Шейр, прикрыв глаза, полулежал, откинувшись на спинку дивана и почти утонув в ворохе ярких подушек. Шелковая рубашка сползла с плеча, но антик, казалось, даже не заметил этого. Его тонкие пальцы с остро заточенными когтями зарылись в огненные волосы стоявшему на коленях между его широко разведенных ног юноши. Локхони чуть откинул голову и выгнулся, подставляя горло и грудь под умелые губы и руки мальчишки. Однако прикосновения юной шлюхи не трогали его. Мужчина лишь позволял ей ласкать себя, сам при всем этом оставаясь холодным и равнодушным.
Музыка гремела, просачиваясь сквозь плотную завесу листьев и лиан. Она касалась сознания взбудораженного действиями бабочки первородного, наполняя его  существо тревогой и щемящей тоской.
Она была там, внизу, в окружении десятков разгоряченных тел. Она развлекалась.
Она была не с ним.
Она сбежала.
Волна ярости захлестнула его, поднимаясь из неведомых глубин его существа. Торжествующе рявкнул проступивший из глаз зверь, опаленный  снопом колючих, багровых искр.
Антик оскалился, плавным, текучим движением подминая мальчишку под себя. Когтистые пальцы ухватили темные волосы, оттягивая голову мальчишки назад. Голова дернулась в стремительном, змеином движении. Острые клыки вонзились в шею, вспарывая кожу и   пульсирующую жилу.  Поток горячей крови хлынул в рот древнего, опаляя нёбо бархатным жаром.
Гремела музыка.
Двигалась в безумном ритме  толпа юных тел.
Она была среди них.
Его бабочка.
Его жизнь.
Его сердце.
Волна одуряющей боли и ярости захлестнула  Локхони.
Беспомощность, кривящиеся в болезненной гримасе припухшие губы юноши - все это подстегивало Шейра. Сейчас антик подчинялся только захватившим его животным инстинктам, теряя контроль над собственными движениями, буквально вбивая шлюху в диван каждым своим толчком.
- Великолепно…
Антик повел головой, раздувая ноздри и втягивая одуряющий аромат горячей крови, смешанный с потом и запахом секса. То, что он сотворил, не было любовью или сексом… это были насилие и животная ярость, которая медленно утекала из его тела, пока оно остывало, окутываясь привычной прохладой. Течение его крови  замедлялось, возвращаясь к привычному ритму.
- Пшел вон…
Хриплый, срывающийся голос.
Быстрые шаги, когда мальчишка метнулся к входу, зажимая в ладони несколько крупных купюр.
Ему было все равно.
Он снова был один.
И снова тоска и боль сжали его сердце кривыми пальцами.
Тихий протяжный полувздох-полустон.
Он приподнялся, вскидывая голову и переводя взгляд на танцпол. Привычная смена спектра зрительного восприятия мира и…
Глаза, полные клубящегося мрака распахнулись в немом удивлении.
Хрупкая бабочка, с неуемным любопытством, выплескивавшимся через край сознания.
Она находилась на возвышении. Девушка двигалась в такт мелодии, разливавшейся в воздухе, легко перемещаясь по сцене, чуть согнутые в коленях ноги, тонкая ткань, окутывающий стройное тело, сияющая кожа, видневшаяся сквозь вырез на блузке, коротенькая юбочка, едва прикрывающая бедра.
Шаг, поворот, взмах руки, еще поворот. Руки вывернуло назад в горько-болезненном скольжении, ноги плели замедленно-точеные узоры, следуя изысканным линиям танца, звучавшего в сознании бабочки, все тело стонало и изгибалось, точно лишенное суставов.
Шейр завороженно следил за ней, позабыв обо всем.
Он любил ее…
Любил каждую частичку этого соблазнительного тела и души. Столь же темной, как его собственная.
Они были похожи.
И одновременно были такими разными.
Антикверум и крохотная бабочка-паразит.
Она танцевала.
Шейр поднялся, роняя на диван шейный платок и оставаясь лишь в брюках и полурастегнутой рубашке навыпуск. Миг перехода и вот он уже движется среди многолюдной толпы мягким, скользящим шагом, полностью погрузившись в звенящую музыку. Свет прожекторов отразился на волосах, рассыпавшись по ним пригоршней  ярких «зайчиков».
Мужчина замирает у  сцены, чтобы спустя секунду поймать хрупкое девичье тело.
- Танцуй, драгоценная… Забудь обо всем… Есть только музыка и танец… - бархатный шепот. Вкус крови на языке. – Танцуй для меня, дорогая… Танцуй со мной…
Теперь они танцевали вдвоем.

Одет: светло-серый со стальным отливом вечерний костюм; темная жемчужно-серая матового шелка рубашка; черный шелковый шейный платок; запонки из платины, матовые, с ониксом. Черные замшевые туфли на небольшом каблуке. В левом ухе каффа, состоящая из серьги-гвоздика и кольца, которые соединены между собой несколькими цепочками белого золота и платины разной длины.
Часть длинных иссиня-черных с вкраплением багрово-красных и белых прядей волос у висков заплетена в несколько рядов тончайших косичек, основная масса свободно спадает на плечи и спину;  аккуратная бородка.
Мелкие, черные, отливающие металлом, чешуйки покрывают левую кисть и запястье, заканчиваясь у локтя рваной линией. Чешуйки напоминают прохладный бархат и довольно приятны на ощупь.

Отредактировано Шейр Локхони (13.02.19 09:09:27)

Он был не здесь…
Он танцевал…
Музыка, рокотавшая где-то на краю сознания, обрушивалась боем тамтамов, переливами флейты, смехом молодежи, проносилась легким шепотом восхищения.
Шейр танцевал.
Его ноги вели свою собственную мелодию — жесткую, ритмичную, словно рокот барабанов. Движения древнего были какие-то резкие, хлесткие, сопровождавшиеся струящимся потоком летящих черных волос, которые, жили своей собственной жизнью, а тело изгибалось, казалось, в самый неподходящий момент.
Антик танцевал, забыв обо всем, погрузившись в чувственную, призывную, уводящую в чарующий мир совершенных движений мелодию.
Взмах рукой, будто бы отгоняя прочь навязчивую мелодию. Рывок вперед и вверх. Он приземлился на полусогнутые ноги, застыл на мгновение в надломленной неподвижности. А потом…
Ткань распахнутой рубашки скользнула по его спине, раскинувшись во всю длину, и опала, лаская бледную кожу. Струящийся поток материи и тяжёлый водопад волос, летящий за резкими, стремительными, удивительно плавными и грациозными движениями первородного, открывали безупречные линии, создавая впечатление потрясающей чувственности.
Шейр танцевал…
А рядом с ним танцевала она…
Маленькая бабочка.
Изысканная, прекрасная…
И столь же недосягаемая.
Плавные, чувственные движения, тонкое тело изгибается в невообразимо чувственном танцевальном па. Грациозно покачивающие в такт стремительной мелодии бедра. Тени, скользящие по телу бабочки, когда прожектора вдруг гасли, чтобы спустя мгновение вспыхнуть вновь, обласкав кружащихся в танце.
Вот мужчина изогнулся, скользнув к девушке, охнул, когда ее ручки обвили шею.  Голова дернулась вперед, склоняясь, волосы взлетели и опали, и вот уже юркий язычок обводит контур прохладных губ, слизывая с них застывшие капельки крови. Его руки уже скользят по девичьему телу, лаская его. А в следующий момент Шейр уже отстранился, качнувшись в сторону в темном облаке густых волос.
Шейр  танцевал…
Он кружился, обвиваясь вокруг  тоненькой бабочки, дразнившей его своими чувственно-завораживающими движениями. Маленькие ладошки коснулись груди, скользя вниз, лаская и требуя. Замерли на мгновение, когда тело древнего свело болезненно-чувственной судорогой. И исчезли, когда Абсолем, отстранившись, делает круг, поворачиваясь к нему спиной.
Древний разочарованно вздыхает, чувствуя как  из глубины клубящейся в его глазах в облаке багровых искр  проступает зверь, превращая его лицо в зловещую маску и заостряя точеные черты. Всего лишь мгновение, и вот уже  хищник тает, скрываясь в тягучей пелене мрака, а древний скользит по танцполу,  следуя линиям изысканного, сложного танца, и тело его стонет, изгибаясь, точно лишенное суставов. И движения эти были удивительно плавными, наполненными изысканной чувственностью.
Первородный дарил ей себя.
Его движения сплетали замысловатые линии только ему известного узора, рассказывая древнюю сказку, вызывая бурю эмоций у визжащей у края импровизированной сцены восторженной толпы.
Изысканное восхищение, смешанное с обожанием, желание и похоть, восторг и зависть сливались, образовывая непередаваемый по вкусу микст, в котором сейчас купался Шейр, с каждой последующим мгновением двигаясь все быстрее,  все резче. Волосы стелились клочьями тумана, вились вокруг гибкой фигуры древнего хищника, окутывая его живым покрывалом, лаская его бледную, влажную от пота кожу.
Шейр танцевал…
Музыка взлетала ввысь и опадала к самому полу, замирая на долю секунды, чтобы уже в следующее мгновение взлететь вверх, рассыпаясь множеством чарующих звуков, ароматов, что оседали на влажной от пота коже мужчины приторным, вязким желанием.
Он танцевал, следуя за четкими, отточенными движениями бабочки. Тоненькая девушка легко скользила по танцполу, словно взлетая ввысь, паря над ней, лаская и возбуждая, кружившегося в такт ее движениям антикверума. И Шейр, повинуясь извечному ритму древнего танца, что некогда был создан для двоих, следовал за нею, купаясь в полночной роскоши своих волос, и протяжно-тягучей мелодии, что окутывала его невидимым покрывалом. Абсолем напоминала лозу, гибкую, подвижную, что оплетает могучий дуб, только подчеркивая его совершенство.
Музыка гремела, мешаясь с воплями толпы, подбадривающей  танцоров. И следуя за ней, движения мужчины и кружащейся вокруг него маленькой девочки становились все быстрее, все яростнее, заполняя изысканной чувственностью окружающее пространство. Тихий смех мелким жемчугом сыпался в зал, который ревел от восторга и возбуждения, что пропитывало каждую пядь просторной залы.
Они танцевали, лаская друг друга, задыхаясь в потоках бархатного желания, что окутывало обоих тяжелым плащом, мягким мехом прокатываясь по влажной коже. Хищник и бабочка слились в чувственном, завораживающем танце. Шейр  стремился плотнее прижать девушку к своему разгоряченному телу, но та каждый раз с легкостью ускользала, напоминая яркую бабочку, которой, по сути, и была…
«Танг»…
Шейр резко качнулся в сторону, отстраняясь, чтобы в следующее мгновение приблизиться к ней, обнимая. Они разошлись, следуя сложному узору танца. Всего лишь на мгновение, такое короткое и бесконечно длинное.
Он отвернулся, скользя за мелодией, а когда повернулся…
Ее уже не было.
Она ускользнула, растаяв призрачной дымкой среди извивающихся в исступлении тел.
И был вскрик.
И грубый тычок, швырнувший его под ноги беснующейся толпы.
И была ярость, зазвеневшая в протяжном, кашляющем рыке, когда он взметнулся с пола.
«МОЯ!!! НЕ СМЕТЬ!!!»

Одет: светло-серый со стальным отливом вечерний костюм; темная жемчужно-серая матового шелка рубашка; черный шелковый шейный платок; запонки из платины, матовые, с ониксом. Черные замшевые туфли на небольшом каблуке. В левом ухе каффа, состоящая из серьги-гвоздика и кольца, которые соединены между собой несколькими цепочками белого золота и платины разной длины.
Часть длинных иссиня-черных с вкраплением багрово-красных и белых прядей волос у висков заплетена в несколько рядов тончайших косичек, основная масса свободно спадает на плечи и спину;  аккуратная бородка.
Мелкие, черные, отливающие металлом, чешуйки покрывают левую кисть и запястье, заканчиваясь у локтя рваной линией. Чешуйки напоминают прохладный бархат и довольно приятны на ощупь.

Грохот музыки и вопли разгоряченной толпы. Они забивали каналы, сбивали настройки, сделанные задолго до того, как этот мир зародился. Вспышки прожекторов и слепящий свет, раздражавший слишком чувствительное зрение. руки, столь бесцеремонно отшвырнувшие его прочь, не дав закончить сложный узор танца.
Их разлучили. Развели по разные стороны, столь хитро, сколь равнодушно.
Чужие руки, скользнувшие по прохладной коже.
Острая боль, когда кулак врезался в живот, выбивая из легких воздух.
Звон в ушах и опоясавшая голову боль.
Он рухнул на прохладные плиты пола под ноги беснующейся толпы.
Грохот музыки. Извивающиеся в экстазе  юные тела. Они даже не заметили происходящего, слишком увлеченные танцем, музыкой, утонувшие в наркотическом дурмане.
Боль, ярость.
И страх, тисками сковавший все его существо.
Абсолем….
Крохотной бабочки, чье любопытство не знало границ.
Наполненные клубящейся тьмой с россыпью багровых  искр  глаза сузились. Низкое, кашляющее рычание вырвалось из его глотки. В зловещем оскале блеснули клыки.
Толпа шарахнулась в сторону, когда древний взметнулся с пола в облаке длинных волос и шорохе дорогого шелка сползшей с плеч ткани. Связь дрогнула, натянулась, пошла рябью, изливая на Шейра волну всепоглощающего отчаянья. Антик напряженно застыл, прижав уши к черепу, глухо рявкнул и сорвался с места, развернувшись на каблуках.
Он скользил сквозь толпу танцующих, не замечая их. Люди расступались, стоило ему только появиться, словно он гнал перед собой чудовищную волну, сносящую все на своем пути.  Нить магической связи вибрировала, туго натянувшись. Ему не требовалось принюхиваться и выискивать след девушки. Связь была отличным ориентиром.
«Аби… Моя бабочка…»
С каждым мгновением нить ощущалась отчетливей. Он приближался. Сердце глухо бухалось о ребра, сжимаясь при одной мысли о том, что Аби, его маленькой Аби, угрожает опасность, что она может погибнуть, так и не дождавшись помощи.
- Убью!!! – клокотало в глотке, прорываясь глухим, кашляющим рычанием.
Он вломился в пустой коридор смазанным пятном клокочущей ярости. Взмах когтистой руки, и вот уже один из насильников,  впечатавшись мордой в холодную плитку, сползает на пол, захлебываясь кровью, хлещущей из разорванного горла.
«Аби!»
Изменение гравитационного поля. Мгновенное, неуловимое. Они даже не успели ничего сообразить, как неимоверная тяжесть швырнула их на пол. Антик склонился, сгребая жесткие волосы в кулак и вздергивая голову вверх. Взмах когтей, и под подбородком расцветает улыбка от уха до уха. Он развернулся, выискивая взглядом третьего. Нашел.  Узкий, невидимый ментальный щуп вонзился в сознание укурыша, выжигая мозг и превращая его в желе.
Древний замер. Сердце остановилось, пропуская удар. Полыхавшие багровым заревом глаза всматривались в хрупкую, безмерно любимую, фигурку девушки, осевшей на пол. Он потянул носом, ощущая шлейф свежей крови.
Первородный в один миг оказался подле девочки, рухнув перед ней на колени. Шейр не замечал, что размазанная по полу кровь марает брюки и фирменные туфли.
Когтистые пальцы, ощупывая, скользили по хрупкому тельцу, гладили бледное личико, перебирая спутанные волосы. Наполненные мукой глаза тревожно заглядывали в бирюзовые.
- Аби… - глухой шепот слетел с точеных губ. – Девочка моя…
Шейр выпрямился, бережно подхватывая и прижимая бабочку к себе. Холодные губы нежно коснулись щеки, оставили поцелуй на виске.
- Все хорошо… Все закончилось…
Развернувшись, Локхони шагнул в раскрывшийся зев  перехода.

Одет: светло-серый со стальным отливом вечерний костюм; темная жемчужно-серая матового шелка рубашка; черный шелковый шейный платок; запонки из платины, матовые, с ониксом. Черные замшевые туфли на небольшом каблуке. В левом ухе каффа, состоящая из серьги-гвоздика и кольца, которые соединены между собой несколькими цепочками белого золота и платины разной длины.
Часть длинных иссиня-черных с вкраплением багрово-красных и белых прядей волос у висков заплетена в несколько рядов тончайших косичек, основная масса свободно спадает на плечи и спину;  аккуратная бородка.
Мелкие, черные, отливающие металлом, чешуйки покрывают левую кисть и запястье, заканчиваясь у локтя рваной линией. Чешуйки напоминают прохладный бархат и довольно приятны на ощупь.

Отредактировано Шейр Локхони (15.02.19 13:39:50)