Шорох дождя за окном перемежался с размеренным дробным перестуком холодных водяных струй, бившихся в стекло. Шелест колес медицинской тележки по плитам пола и потом по ковру, звук тихих шагов трансдентов рода Эльвантас, вошедших следом. Остроконечное ухо дернулось, сбрасывая тяжесть иссиня-черных, пересыпанных багровым отблеском прядей волос, и прижалось к черепу. Тонкий перезвон цепочек кафы, когда древний чуть склонил голову к плечу, наблюдая за перемещениями инсектов и платиноволосого графа. Это было забавно и любопытно одновременно. Наблюдать за разворачивающимся перед его глазами спектаклем, отлично срежиссированным и поставленным. Локхони усмехнулся, чуть приподнимая уголки точеных, сейчас совершенно сухих губ. Влажно блеснули кончики смертоносных клыков, когда верхняя губа чуть приподнялась. Всего одно мгновение, и вот уже антик расслабленно сидит в кресле, откинувшись на дорогую обивку спинки и сложив ладони перед собой домиком. Кончики когтей идеально соприкоснулись друг с другом, холодным металлом блеснули мелкие чешуйки на тыльной стороне левой ладони. Древний хищник не шевелился, напоминая сейчас безупречную, идеально-красивую статую, и лишь нервно подрагивающие тонкие ноздри, улавливающие витающие в воздухе запахи, говорили о том, что в кресле находится живое существо.
- Каждая раса имеет свои недостатки и странности, милорд Габриэль. - Локхони небрежно пожал плечами, коснувшись сложенными домиком пальцами подбородка. Несколько длинных прядок челки упали на его лоб, частично скрыв мерцающие алые угольки на дне бездонных черных омутов. – И люди не исключение. Скажу больше. Именно они дают безграничную возможность для удовлетворения не только моего любопытства, но и моих инстинктов, которые по прошествии стольких лет не притупились ни на йоту.
Причудливо вырезанные ноздри затрепетали, втягивая одуряющий аромат возбуждения, смешанный со специфическим запахом медикаментов и инструмента. Верхняя губа чуть приподнялась, вновь показав кончики клыков. Узкий язык выметнулся меж зубов, скользнув по губам в нетерпеливом предвкушении. Волна мелкой дрожи прокталась по позвоночнику, поднимая острые чешуйки дыбом. Локхони ощутил, как туго натянулась кожа там, где вздыбилась чешуя, сбегавшая вдоль позвонков вниз.
Аура, и без того отсвечивающая алым, набухла, окрашиваясь в зловещие, багровые тона. Диадема ослепительно вспыхнула, отвечая на состояние хозяина, затрещала, рассыпав вокруг сотни мельчайших искр-угольков.
- Мне это известно, граф. – кивнул древнейший, прикрывая глаза и пряча под густыми ресницами разгорающееся алое пламя. – Так же как известно, что такое зерно способно усилить особь придав ей выносливости и некоторых… кхм… специфических особенностей, которые могут сделать охоту на нее весьма занимательной. – он пошевелился, размыкая ладони и подхватывая с края стола пузатый бокал, в котором плескалась янтарная жидкость. Вновь удобно устроившись в кресле. Шейр лениво покачал фужер в пальцах, наблюдая, как подсвеченный алым сиянием светильников коньяк омывает стеклянные бока. Столь же неспешно антик поднес бокал к губам, делая глоток и позволяя напитку растечься по языку и нёбу, орошая их изысканно-богатым букетом. – И да, вы правы. Совершенно не интересно выпускать жертву, которая склеит ласты, когда ее царапнут чуть сильнее обычного. Мне бы хотелось избежать этого.
Он перевел задумчивый взгляд на корчившуюся от боли девчонку. Уголки губ дрогнули в слабом намеке на усмешку, тонкие ноздри нервно дернулись, втягивая вдруг повисший в воздухе запах свежей крови ,смешанный со смазкой и возбуждением.
- Корделия… Тихая, болезненная девочка. Она слишком слаба, чтобы сопротивляться домогательствам брата, которого сдерживало лишь присутствие отца и мое собственное. - тихий, мурлыкающий голос Первородного разбил повисшую тишину. – плод родственного кровосмешения – она унаследовала слабое тело, которое не способно сопротивляться ни физическому насилию, ни болезням. Однако разум ее, как ни странно, всегда был кристально чистым. Это позволяет надеяться, что охота на нее будет изысканным блюдом. - полночный взгляд замер на контейнерах с зернами. – Но… чтобы все выгорело… Ее необходимо усилить. Я не хочу, чтобы малышка испустила дух в самом начале игры. - по губам Локхони змеилась улыбка. Хищная. Жестокая. Безжалостная. – Мальчику понравится… Уверяю вас. Мне слишком хорошо известны его пагубные пристрастия… Ведь я столько раз подчищал следы его развлечений, чтобы погасить еще не начавший разгораться скандал.
Древний умолк, погрузившись в размышления. Его аура налилась багрово-алым свечением ,а диадема вновь начала плеваться искрами. Локхони смотрел на мерцающую за окном в пелене дождя паутину и грезил, наполняя свое сознание причудливыми и столь же жуткими образами.
***
Кап… кап… кап…
Медленно, тягуче тяжелые капли срывались с гладкой поверхности стола, начиная свой, поначалу такой неспешный, но потом с каждым прошедшим мгновением становящийся все стремительней, полет. Они неслись вниз, превращаясь в острые ледяные иглы, чтобы спустя целую вечность разбиться на сотни мелких брызг о холодные плиты пола.
Мальчишка со слипшимися от пота и крови рыжими волосами дернулся, отчаянно, безнадежно пытаясь уйти от боли, что несли прикосновения когтистых пальцев, сжимавших хирургический скальпель. Прочные ремни только крепче затянулись на его запястьях и щиколотках, вгрызаясь в плоть и не давая пошевелиться.
Подернутые пеленой боли глаза расширились, когда острое лезвие вошло в плоть, рассекая кожу, мышцы. Чавкающий звук, когда те же самые пальцы безжалостно выворачивают ребра, раскрывая грудную клетку, словно жуткий цветок. Маленький кожистый комочек, именуемый сердцем, лихорадочно бился, продолжая перегонять кровь по обнаженным жилам, часть которых уже была перерезана и пережата зажимами, не позволяя крови окончательно покинуть тело стонущего мальчишки.
Антик замирает над изувеченным телом, жадно втягивая жаркий, пронизанным металлическим привкусом запах. Он нюхает, смакуя каждую каплю истекающей крови и боли, которая захлестывает рыжеволосого щенка. Хищник раскатисто урчит, сладко и успокаивающе, а длинный, узкий язык уже выметнулся меж губ, слизывая капли крови с пульсирующего в агонии сердца.
- Потерпи, мой мальчик… - мурлычет Первородный, лаская ладонью бледную кожу. – Осталось совсем чуть-чуть. И ты станешь сильным и выносливым…
Желание впиться клыками в трепещущую плоть было столь невыносимым, что он ощущал металлический привкус крови на языке. Глухое, вибрирующее рычание слетело с бледных губ. Оно ширилось, словно приливная волна, готовая обрушиться на берег, и вдруг резко оборвалось, колючим комком застряв в глотке антикверума.
Антик выпрямляется, одновременно поворачиваясь к стоящему рядом столику и достает из небольшого контейнера маленькое серебристое зерно, которое осторожно опускает в рану на груди человека.
- Оно сделает тебя сильнее… - мурлыкал древний хищник, завершая чудовищную операцию. – А охоту на тебя - интереснее…
Быть может, измученному болью мальчишке просто послышались тихие слова. А может это был очередной обман.
Кап…
Кап… кап…
Кап… кап… кап…
Алые капли продолжали размеренно лететь вниз, срываясь с гладкой поверхности стола.
***
Локхони перевел взгляд на инсекта, понимая, что тот уловил отголоски образов, полыхавших в сознании древнейшего. Он не пытался скрывать своих желаний, позволяя Эльвантасу разглядеть их подробностях и возможно проникнуться ими.
- Мальчик… Я хотел бы усилить и его… Потом… когда он вдоволь натешится со своей сестренкой… - его бархатный голос был все так же тих и безупречно вежлив. – Это сделает щенка интересной добычей. Он слишком слаб, чтобы выдержать всю гонку, а я не люблю, когда жертва не оказывает сопротивления и издыхает в начале дистанции.

Одет: светло-серый со стальным отливом двубортный костюм; жемчужно-серая матового шелка рубашка; черный шелковый шейный платок; запонки из платины, матовые, с ониксом. Черные замшевые туфли на небольшом каблуке. В левом ухе каффа, состоящая из серьги-гвоздика и кольца, которые соединены между собой несколькими цепочками белого золота и платины разной длины.
Грива длинных полночно-черных с вкраплением багрово-красных прядей волос завязана узлом на уровне талии, спадая на плечи и спину; челка обрамляет лицо и спадает до ключиц; аккуратная бородка. Над головой багрово-алое пламя диадемы, напоминающее костер.
Мелкие, черные, отливающие металлом, чешуйки покрывают левую кисть и запястье, заканчиваясь у локтя рваной линией. Чешуйки напоминают прохладный бархат и довольно приятны на ощупь.
Аксессуары
Артефакт Сэберо сделан в виде перстня. Выглядит довольно массивным (впечатление обманчиво), украшен литым узором. Черный камень, вставленный в амулет, обточен в виде кристалла. Руны вплетены в узоры, и кажется почти незаметными.
Маскирует расу от тех, кто может ее ощущать. Эффект может быть самый разнообразный, от полного ее сокрытия до замены на что-то другое. Наложены так называемые «двойные» чары, то есть, заклинание не только меняет расу носителя артефакта, но и маскирует само себя, создавая вокруг артефакта иллюзию обычного украшения.
Артефакт персональный, настроенный только под конкретного владельца. Имеет привязку к владельцу, так что потерять его невозможно.
Артефакт Тиадэро выглядит как татуировка, нанесенная в виде пентаграммы. Она располагается между шестым шейным и первым грудным позвонками. Пентаграмма металлического цвета. Вместо красителя в кожу был внедрен металл и определенными магическими свойствами.
Татуировка служит для призыва остаточной сущности, образованной из некого подобия отрицательных чувств и массива отрицательных инстинктов погибающих и запечатанных антиквэрумов.
За эпизод можно призвать до двух остаточных сущностей. Срабатывает с учетом броска стогранного кубика.