Нить Последняя
Во мне ты видишь тление костра
На пепле чувств всего, что было мило,
Достигшее до смертного одра,
Снедаемое тем, чем прежде жило.


Кап.
Прерывистый вздох нарушает тишину, ставшую уже привычной. Бледные руки тряслись, неуверенно прижимая к груди тяжелый клинок. Пальцы чувствовали рельефность рукояти, а обнаженное тело - холод острого клинка, не стального, не карабунклового, но, без сомнения, несущего смерть. Она так долго о ней просила, крича в пустоту, моля у неба, звезд и Демиурга - особенно у отца, об одной единственной и милосердной вещи, только об одной... Когда голос срывался, она начинала шептать, как безумная, разбавляя хладную капель мироздания своим тихим воем. Устала... она очень устала. Душу словно прополоскали в чернильном мазуте, он налип непроницаемой пленкой, не давал ни вдохнуть, ни выдохнуть. И этот же чернильный шлейф облепил все тело, и был невероятно тяжелым, слишком тяжелым для того, чтобы его упорно тащить. Астериум устала, правда очень устала.

Однажды она горела. Пламя всегда привлекало ее вечное сердце своим непокорством, неким хаотичным безумием - было в этой стихии что-то неправильное. непредсказуемое, неконтролируемое... Оно влекло, и бледные руки тянулись к нему как к высшей благодетели, как к милому дитя, как к безжалостному инквизитору, как к избавителю. Астериум шагала в центр этого огненного смерча, чувствуя, как обгорают концы пальцев, как вспыхнули и исчезли чудесные белые волосы, как лицо, начиная с кончика носа, покрылось копотью. Лютая вонь горящей кожи осталась незамеченной, замечать было некому, ведь Астериум чувствовала лишь мимолетное избавление от своей тюрьмы, длинной в четыре миллиона лет. Оковы,сброшенные пламенем на миг, сцепились вокруг ее души вновь.
Кап.
Это струилась кровь. Багровый ручей неуверенно скользил по белоснежному телу, пачкая его и, заодно, осушая целиком и полностью. Из нескольких тщедушных капель, со временем, кровь стала искрить алым фонтаном, бьющим во все стороны, прямо по кристальному каркасу самого сущего, что удерживало Астериума на плаву грандиозной, сотканной Высшим вселенной. Она мечтала отдаться давно потухшим звездам целиком и полностью, раствориться в них и, быть может, тогда она научится чувствовать ничего. Но пока что она чувствовала, например, как из тела выходит вся вода. Она действительно молилась об этом, молчаливо и неизвестно кому, наверное себе или самой судьбе, но та, впрочем, относилась к желаниям всяких божков наплевательски. И оставила деоса продолжать гнить в своей шкуре, ссохшейся, облепившей кости и комки внутренних, трепещущих, органов. Кап.
Дышать все еще было тяжело, с тех самых пор, как она гналась за смертью сквозь ветряные потоки. Они хлестали по лицу, оставляя алые борозды на белом лице, словно были сотканы не из неосязаемого ничто, а из вполне реальной жесткой осоки. Подобно маленькой девочке, Астериум бежала в гору, чувствуя, как слезы не успевают упасть на впалые щеки - они ускользали, тянулись к лоснящемуся шелку снежных волос. Деос тянула руки вперед, пытаясь догнать Смерть, а она, сука, никак не желала ей отдаться, лишь дразнясь, застыв на горизонте. Деос бежала вперед, и видела, что кончики ее пальцев вот-вот прикоснутся к заветной черноте... но она расступилась в последний миг, являя взору совершенную картину бездонной пропасти. И там, на самом дне - теперь там - девица видела вольфрамовый отблеск скал, о которые надеялась разбиться.
Но душа и это стерпела, собрав всю боль в кулак, ведомая волей Демиурга. Он приказал жить. И изломанное тело еще сотню лет валялось на острых пиках, изнывая от знойного солнца, от обжигающего мороза, от разъедающих плоть червей и диких зверей, что в первую же ночь выели ей глазницы, оставив без излюбленного света далеких звезд. Когда-то они были тоже ей дороги...

Кап. Это падают слезы. Астериум вновь шепчет, неуверенно, боязно. Тело дрожит как от холода, но то был страх получить очередной отказ. Бледное, покрытое множественными шрамами, ссадинами и синяками тело прижалось к Джудалу в очередном слепом приступе безумного желания. Последнего, чем стала одержима деос. Мир погиб давно, и по новым правилам смерть может забрать душу только если ее проводит кто-то иной. - Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста... - избитые тремором руки заставляют климбата обхватить лезвие кинжала, подаренного Отцом как последний из даров-освободителей. Потрескавшиеся губы, где из мельчайших трещин постоянно сочилась кровь, продолжали шептать одно единственное слово. Кажется, иногда Астериум проваливалась в сон, но и он не давал измученной душе покоя. Ей снилась только Смерть. Тогда она просыпалась, с криком и полными ужаса глазами, ей каждый раз становилось страшно - нет, не за себя, напротив - ей становилось страшно потому что... она думала, что осталась последней душой во всем мире, обреченной на вечные скитания. - Прошу, сделай это. Пожалуйста... я очень устала... - с новыми силами девица заставляла смуглые пальцы обхватить рукоять убийцы богов. Бледная смотрела в его красные очи, и пыталась прочитать хоть что нибудь похожее на тихое согласие. Она так вожделела этой милости, что вцепилась в родное тело мертвой хваткой, не отпуская, забравшись на сидящего Джудала с ногами и продолжая при этом трястись как одинокий лист на осеннем древе. - Мне не нужна эта жизнь, в ней одна лишь пустота. Пожалуйста, прошу, сделай это. Ради меня. Я очень устала, пожалуйста... - Астериум всхлипнула, чувствуя как острый кончик стали елозит по ее груди. Она так устала просить о смерти, у неба и звезд, у отца, у кого угодно, что теперь молилась одному единственному богу во всем, что ее окружало. - Я тебя очень... прошу... вот здесь, - бледная рука слегка передвинула клинок с левой груди к правой, - Сердце ведь здесь, любимый. Пожалуйста... - вновь и вновь повторяла она, прикрыв глаза. Кап.
[AVA]https://pp.userapi.com/c836225/v836225459/3f41f/L8iUp5Mqyso.jpg[/AVA]
Отредактировано Астериум (26.08.17 03:33:26)