Если вдруг взрывная волна оборвёт наши сны, зачеркнёт наши планы, что если я не успею сказать тебе
о самом главном?

Глупец.
Ни Давен, ни Джудал, ни климбат, ни фэдэлес. Глупец - так теперь думали о духе те немногие, что знали на что решился новичок. В этом действительно читался какой-то изящный способ уйти из жизни, но вовсе не как безвольный слабак, а как верный ордену сподвижник одного из четверки сильнейших деосов мира. Даже те избранные, что веками посвящали свою жизнь Истинному пути, и учились быть чуткими к малейшим вибрациям струны связи, и те не допускали к себе мысли о втором ритуале. Лишь один фэдэлес из тысячи поддавался греху Астериума, желая быть на ступеньку выше всех прочих... И платил за это слишком высокую цену. Это было безрассудно, это была крайность, в которую впадать не стоит никому, даже самым мудрым и сильным сподвижникам. Ну а Джудал... Просто птенец, едва оперившийся, так сказать, плохо ощущающий связь не только в силу еще, казалось бы, не остывшей от первого ритуала руны на спине, но уже рвущийся что-то доказать. Не то всем, не то деосу, не то самому себе...

Астериуму эти доказательства были ни к чему. Мудрец и без того знал и видел всё, на что климбат способен, и был, и сейчас, и что ждет его впереди, если он будет следовать начертанному пути. Эссенций шел по веревочному мосту своей жизни, мост был прочным и выносливым, способным выдержать любую непогоду, ступеньки не страдали от гнили, а веревка никогда бы не порвалась раньше, чем эссенций дошел бы до края, встречая смерть. А Джудал, вместо того, чтобы продолжать путь, решил остановиться, да перелезть за натянутые канаты, да посмотреть что будет. Любопытство? Лишь отчасти. Больше все таки глупость...

Эссенция омыли и переодели в особые одежды. Подобные ткани были лишь у лидеров или офицеров. Или тех, что обладали особой связью с деосом, хотя таких, как уже было понятно более трех тысяч раз, не было. Почти. Омовение и чистые одеяния несли скорее некий философский оттенок, символизируя очищение и готовность ступить на новый путь с новыми силами. Мысли путника тоже должны быть чисты, в них не должно быть сомнений, страхов... И того, и другого в скором времени будет в изобилии. Астериум держал в голове идею (безумную, с учетом очевидной ревности) попросить Калеба поговорить с Джудалом, быть может, сказать что в этой связи нет силы той, с которой климбат привык сталкиваться, и что иная ему вряд ли нужна, как вряд ли нужно было так сильно привязывать свое мироощущение к деосу... Астериум правда думал об этом, но мудро рассудил, что подобный диалог скорее всего закончится дракой, и тогда ритуал просто будет перенесен на более поздний срок. Джуд не передумает. А если их последний диалог не смог разубедить духа, то и сейчас тот вряд ли откажется от своих слов, тем более из незнакомых эссенцию уст.

Фэдэлеса вели по лунной тропе к спокойному озеру. На самом деле в этом месте не было ничего необычного или сакрального, просто нужен был большой водоем, от которого питалась особая, начертанная четырьмя жрицами пентаграмма. К ритуалу всё было готово, пентаграмма была активна, и об этом сигнализировали всем присутствующим голубоватые светящиеся линии, исполосовавшие водную гладь. А в самом центре озера застыла знакомая мужская фигура. Ноги Астериума были на ладонь выше уровня спокойной воды, его тело неподвижно висело в воздухе. С каждым шагом Джудала вперед, глаза духа начинали видеть детали завораживающей картины. Линии этого особого магического рисунка тоже поднялись в воздух и висели над землей, опутывая деоса, словно паутина. Полосы пентаграммы ярко светились синим светом, образуя трёхмерное графическое заклинание, что было призвано с целью объединить на миг, всего лишь на миг, сознание божества и фэдэлеса.

И в самом центре этой замысловатой структуры, словно статуя, парил Астериум. Его рельефная фигура казалась высеченной из камня, одна рука была откинута в сторону, пальцы другой - сжаты в кулак. Ноги замерли на разной высоте, будто бессмертный застыл посередине прыжка. Белые волосы деоса, взметнувшиеся вверх, застыли в высшей точке, прямо перед тем как упасть вниз… и в этот самый момент он окаменел, и не выглядел живым. Алые немигающие глаза, устремлённые вдаль, словно разглядывали только ему видимый мир. Уже знакомые эссенцию холодные черты лица в синеватом свечении ярких линий как будто застыли для вечности. Одна нога мужчины была направлена в самый центр пентаграммы - часть, представляющую свет и средоточие самой жизни - оттуда исходят лучи Света. Одновременно вторая нога Астериума застыла над водой за пределами внешнего кольца - над той частью, что символизирует иной мир, мир погибших душ.

«Ступай вперед... » - настойчивый голос, прокатившийся хладным ливнем в голове у климбата, но спокойный и уверенный. И эссенций шагал вперед, да, прямо по воде, которой стопы не касались, а так же опирались в невидимые ступени, ведущие прямиком к центру. Как только Джудал пресек линию иного мира, пентаграмма резко и устрашающе приняла цвет родной энергии деоса, окрашивая воду в кровавые оттенки. «Слушай внимательно, Джудал. Не верь ничему, что увидишь, испытывай сомнение ко всему, кроме себя самого. Я буду лишь иллюзией, плодом скрещенного сознания и самой темной грани душ. А ты будешь реален. Чувства и боль, страхи и желания. Твоя хрупкая жизнь будет реальна. Береги ее. И ничему не верь... » - а после этого глаза деоса распахнулись. Сотня нитей резко оборвались, подобно натянутым канатом, рухнув вниз с оглушительным ревом. Звучный всплеск воды. Нити путались и переплетались вокруг тонущих тел, они давили на плечи, на каждую мускулу, они не позволяли всплыть и вдохнуть живительной влаги. Сознание расщеплялось, легкие горели от нехватки кислорода, а мысли уносились далеко за грань реальности...
[AVA]https://pp.userapi.com/c836530/v836530459/38712/aKAlai19Fjs.jpg[/AVA]

Никто не расстроится, если ты умрешь, потому что ты уже мертв. У тебя бесчувственное сердце...
Прерванная жизнь

Астериум, что, казалось, стоял на водной глади, на самом деле недвижно замер над ней, взирая немигающим взглядом в одну только ведомую ему точку. Искрящее озеро было пронизано линиями, переплетающимися в неясном очертании, отбрасывая свою голубоватую тень на стоявших вокруг. Сколько их было? Разве это имеет значения... Сейчас все его внимание поглощал только деос. Джудал взирал на него так, будто видел лишь первый раз. Сопровождающие фэдэлесы испарились так внезапно, будто их и не было, оставив духа один на один с шагом в бездну... В смерть. Он не умрет, но тогда почему же сам мысленно называет это смертью? Неужели до сих пор для него это лишь простое слово, символизирующее его самого, слово, что может поглотить его через несколько мгновений?
Ступай вперед...
Холодный голос, дрожь в теле, климбат стискивает зубы, чтобы прогнать это чувство...волнения? Оно ложно, так думает он сам. Тяжелый вдох и выдох. Шаг. Полный уверенности взгляд приобретает удивленный оттенок, когда вокруг ступившей на путь тропы засветились мелкие голубоватые частицы. Словно неосторожный путник ступил на древнюю поверхность, подняв ворох частичек пыли. Шаг, еще один, лишь размеренно покачивающаяся голубая накидка и пряди, как-то лениво развивающиеся при легком дуновении ветра. Скользящий по воде взгляд упирается в Астериума, несколько прищуриваясь от исходящего свечения.
Не верь ни чему...Я буду лишь иллюзией...
Что ж, в таком случае все ведь просто, верно? Ему просто необходимо осознавать, что все это своего рода мираж в какой-то жаркой пустыне, которую необходимо пройти. Он точно не умрет, хотя объяснения столь огромному числу погибших до сих пор нет... Три тысячи слабаков? Быть такого не может.
Еле заметный кивок, но он не требуется - если ступил на эту гладь, значит, уже согласен. Но поведать о последних мыслях не станет возможным. Тело проваливает в бездну. Это не вода, в которой все тело неподвластно тебе самому, это действительно бездна, в единственном просвете которой видна только собственная рука, что в слабом жесте тянется к этому единственному светлому источнику. Поведать о последних мыслях... Но.. Их нет. Он опустошен, нет и подобия на воспоминания, дух видит лишь двоих...
Давен... Его серые растрепанные волосы развеваются в воде, тело причудливо пропускает через себя тусклый свет, его змеевидно оплетает существо - частица самого эссенция - трансдент. На бледном лице появляется улыбка, грустная улыбка, с которой он протягивает климбату свой черный шип, заменивший ему руку. Собственные кончики пальцев дотрагиваются до него, после чего из приоткрывшегося рта вышло несколько пузырей - воздуха более нет. Ощущение, будто легкие сжались до миниатюрного размера. Альтер-эго не покинет тела, оно останется с ним, но... Там... Где погибло столько фэдэлесов он будет один.
Все же очень просто, верно?

В сердцах кому-нибудь грубя,
ужасно вероятно
однажды выйти из себя
и не войти обратно...
И.М. Губерман

Шум в ушах прерывается чьим-то голосом. Знакомым. Он холоден, но... Это не голос Астерии, это глас человека разозленного, человека в гневе, нетерпеливого и жестокого. Попытка открыть глаза. Климбатская подстилка, как грубо. Кто-то ведь когда-то называл его так, вот только кто... Мысли мешаются, создавая хаотичный беспорядок в голове. Встать? Но разве он не стоит... Или все-таки сидит... Собственное тело не осознает положение в пространстве, но он отчетливо понимает, что под ним твердая поверхность. Вновь попытка открыть глаза - темнота. Он крепко щурится - инстинкт самосохранения заставляет скорее вернуть утраченное зрение. Резкий звук, крик, что-то упало на пол, шаги. Нужно уйти, отпрянуть, но он не может! Глаза резко распахиваются за секунду до того, как собственное лицо становится удивленным, сменяясь гримасой боли. Словно тряпку отшвырнули в сторону, его тело безвольно отлетает, врезаясь в какую-то поверхность. Хриплый и глубокий вдох. Кровь буквально выливается изо рта. Рука невольно дотрагивается до места удара - половина ребер сломана. Но боль...Это не то, что заняло все мысли в каком-то безумстве, это Астериум. Но он ли это? Внешность да, но даже лицо искажено злостью, подобного не может быть. Не верить... Конечно, иллюзия, просто очень коварная, в облике самого деоса. Но почему злость?
Удар. Из Джудала выходит неясный звук. Смещение челюсти. Еще эта предательская слабость, где-то в душе начинают зарождаться огоньки собственного гнева. Правильно ли это? Боль, боль, боль. Он знает, что это такое, нет ничего страшнее роста Скорбилуса, но здесь...   Она словно усиливается многократно, даже когда собственное тело приняло вертикальное положение не по своей воле, даже когда последовал очередной удар, даже когда проскользившая рука заставила все органы сжаться - все усиливалось многократно. Он здесь считанные секунды, но уже весь в крови и без возможности дать отпор. Дух держит свой рассудок в узде. Прозвучавшие от деоса слова насчет иллюзии еще с силой бьют в виски. Вот только...Все равно что-то сжимается, когда это что-то в обличии Астериум произносит такие слова.
Кашляет кровью, часть сглатывает. Это провокация? Довольно неплохая, раз зародила внутри искры гнева. Он не выпустит их. Больно, но дух усмехается.
-Я думал...Гостей не так встречают...
Поток крови изо рта. Хриплое дыхание. Больно.
-Ненавидишь? Ну да, как же... Открыл мне новую планету...
Эссенций знает, что за подобное получит лишь больше, но сейчас ему лишь остается раскидать регенерацию по разным участкам и как можно скорее. Что это за испытание? Выжить в руках этого подобия?
-В чем...смысл? - просто спросил, в его духе, хотя вопрос можно понять по-разному.
Почему же так больно?

Сердце у меня превратилось в комок тонких резинок, которые рвались одна за другой.
Джоди Пиколт. Хрупкая душа

Это был не просто гнев, даже не самая сильная в мире злоба или ненависть, это был словно грех во плоти - самое настоящее воплощение столь гложущего чувства. Не только взгляд, не сами слова - само выражение лица, движения - все было пропитано холодными, ледяными иглами, проникающими в кожу во время столь болезненной терапии. Ему было больно, но не физически... Будто этот льдистый взгляд проник и в душу, в те редкие приятные воспоминания, разрушая и их драгоценные остатки. Иллюзия...Иллюзия...Иллюзия! Это слово кричало внутри, рвало на части органы просто потому, что он начал его забывать. Прикосновение ладони - настолько теплое и нежное - это ведь обман, он знает эти невинные жесты, причиняющие неимоверную боль. Но... Почему же тогда сердце сделало мощный толчок? Почему единственная совместная ночь всплыла перед глазами, растворяясь в сломанном запястье, жестоко вывернутым в другую сторону? Ему не больно физически, хотя лицо корчится в характерной гримасе. Что-то больно скребет в душе. Разве мог когда-то он просто помыслить о том, что деос предстанет в таком виде? Нет, даже в самых дерзких мыслях, но вот он, прямо перед ним, ненавидит его за само существование, а дух... Дух лишь повторяет одно единственное слово - иллюзия. Если бы это создание предстало перед ним намного позднее, он бы загорелся мгновенно, сейчас только слова Астериума держали его мысли при себе...
И все же, было одно но. Разве может тот, для кого гнев - неотъемлемая часть себя, выдержать натиск своей души? Эта искра разгоралась, но что-то её вовремя тушило, оттаскивало эссенция назад, заставляло взглянуть на все со стороны. Тело уставало. Все прикосновения, пусть и нежные, доставляли боль. Хруст выводит из мыслей, выстроившихся щитом между ним и грехом, вынуждает повернуть голову и замереть с каким-то ужасом в глазах - вместо пальца струился лишь поток алой крови. Крик застревает в горле, выбрасывая хриплый вдох. Что-то яростно кричит в голове, сводя с ума. Дикое фантомное ощущение присутствия оторванной конечности, которой нет. Будь это в первый раз, он мог бы начать сходить с ума - спасло лишь то, что Джудал был воистину опытным палачом, что сам прошел через пытки. Поэтому когда все еще теплый мизинец проник в пульсирующее ухо, климбат лишь зажмурился, испытывая вскоре настолько сильную боль, что прошло невольное сравнение со Скорбилусом. Невероятная боль, будто тебе медленно разламывали все кости, а ты при этом должен не шевелиться без возможности разорвать того, кто рискнул подобное сделать. Рискнул? Нет, отнюдь нет. Это его территория, Джудал же лишь чужеродный вирус.
Рот наполняется кровью, вытекающей сквозь стиснутые зубы. В этом пространстве замедлилось все, к сожалению, и регенерация тоже. Тело безвольно падает на пол.
-Эй, встанька, поставь стул и сядь на него.
Красная жидкость градом стекает по одежде, на дрожащем духе не осталось даже места, что не было бы пропитано кровью, но он встает. Если он будет медлить, боль вновь проникнет в тело, если будет говорить, ему вновь проникнут в душу, если... Стул с грохотом ставится на пол, руки облокачиваются за спинку, усаживая духа на стул. Мысли... Мысли загнанного. Разве мог он их себе позволить? Они ведь появлялись когда-то там.. в Пандемониуме. Но он убил и запечатал их в себе. Так почему же они вышли именно сейчас? Значит ли это, что он слаб? Почему тело дрожит? Почему это приторное желание подчиняться?
Тишина. Тело немеет, голова безвольно смотрит вниз. Иллюзия.. И что? В чем суть испытания, в котором нужно терпеть!
Дух смотрит на деоса. Внимательно, прямо в глаза. Вот только отныне в собственном взгляде читается открытая и долгожданная...ненависть.

"Я долго думал о том... что для меня такое боль..." Взгляд, полный ненависти, следит за каждым движением деоса, приближающегося к стулу. "И каждый раз, каждый раз я сразу отсеивал её физическую составляющую". Алые глаза, белые волосы, скользящие по окровавленной одежде. "Мне все-равно на это, но... почему мне кажется, что боль, наносимая на психологическом уровне, намного страшнее?" Чужое дыхание на собственной коже. "Ты теперь знаешь, куда целиться, верно?" Поцелуй.
Губы обжигало, сломанная челюсть давала о себе знать, но само прикосновение было настолько нежным, что невольно возникал вопрос о том, может ли иллюзия повторить подобное. Он ведь знает, что этот поцелуй не может не нести за собой последствий, но тело будто жило своей жизнью, будто все там же, на тех самых уровнях, он брал контроль только над разумом, в то время как физически не мог взять над собой власть. Холодная и невидимая рука дотрагивается до виска, принося с собой гложущие воспоминания. Разве могла всего одна ночь так отразиться на нем? Тысячелетия не было, лишь ненужные и лишние воспоминания, временное удовлетворение пошлой потребности, так что же изменилось за эти чертовы две тысячи лет его сна? Быть может, это действительно было своего рода опытом какого-то чудака, решившего поэкспериментировать с застывшим во времени телом? Исключено, глупость.
Нежный поцелуй, он не может этого отрицать, поэтому, наверное, и укус ощутился не сразу - только когда во рту скопилось слишком много крови, только когда взгляд, с равнодушием смотрящий на собственный язык, не приобрел нахмуренные нотки. Это не выдержка, это шок. Шок, подкрепленный оторванным пальцем и заставивший погрузиться в какой-то ступор - защитная реакция. Будь на месте Джудала кто-то другой, не видевший в жизни хотя бы одной смерти, он непременно бы уже сошел с тропы разума, погрузившись в бездну отчаяния и безумия. Дух лишь вновь перевел взгляд на Астериума, точнее то, что стояло здесь сейчас.
Прохладный воздух, обдающий открытую шею, холодный металл, сопровождаемый звоном. Он слышит условия, но что-то пульсирующе бьет по вискам, заставляет делать глубокие вдохи и выдохи, учащающиеся с каждой секундой, необоснованный прилив энергии и жажды смерти - это гнев. Внутренний резервуар был заполнен, разгорался все больше и больше и наконец взорвался, выпуская изо рта очередной поток крови.
Мразь... Отдаленное и жалкое подобие деоса.
А ведь это доставляет облегчение, он словно сбрасывает с себя новые гранаты, чтобы не взорваться самому. Это не просто облегчение, это удовольствие.
Я бы хотел посмотреть, как эта тупая ухмылка сходит с твоей морды...
Отталкиваясь от стула, климбат встает, тут же чувствуя резкий импульс, пронзивший тело наподобие электрической атаки.
...как из глазниц...вытекают твои искусственные глаза...
Несколько шагов. Боль. Вместе с кашлем изо рта выливается целый поток крови. Любому наблюдателю бы показалось, что дух уже давно должен был упасть от недостатка этой жидкости. Легкие начали медленно сжиматься, принося такое чувство, будто что-то сгорало внутри.
...как твои пальцы шипят...под выливающейся на них кислотой...
Еще шаги. Из рук мгновенно вырвались поломанные в нескольких местах кости. Кожа, которую вспороли острые концы, начала гноиться и образовывать красные пузыри, тут же лопающиеся и обжигающие конечности...Точнее то, что от них осталось.
Ставишь себя выше... Но на самом деле ты ничтожество...
Рывок. И тело с хриплым вдохом падает на пол. С ногами произошло то же самое. Перед глазами поплыли темные пятна. Нет, если он отрубится сейчас, все начнется сначала. Теперь остается лишь ползти. Осталось немного, просто вытянуть руку. Но соприкосновение ран с холодным полом вызывает действительно сильную боль, от которой хочется свернуться и забыть. Концы черных волос окрасились в красный цвет. Стук. Кончики пальцев докасаются до желанной двери. Что-то разрывается внутри.
Ты ничтожество...Которому бы больше пошел...мертвый вид...

... ведь трудно увидеть опустошение, которому ты сам причиной...

Пусто...Пусто...Пусто...
Ничего нет.
Воды, окутавшие тело, принесли с собой облегчение, избавление от прежних мук, чьи последствия продолжали играть с разумом злую шутку. Свежие раны жгло прохладой, синева втягивала в себя алые струи, расползающиеся в неясные бесформенные пятна. Но боль утихала... Будто кто-то решил подготовить тело к чему-то новому, еще более сложному - мимолетная мысль, а уставшее тело содрогнулось. Прежде чем закрыть глаза, дух обессиленно взглянул на руку, кость на которой медленно уходила на свое место, прорывая оставшиеся красные пузыри. Даже если бы он не закрыл глаза, он бы все-равно видел только темноту... Нет, не так, это не было чернотой, затягивающей в себя каждого смотрящего, это было словно...ночное небо, но настолько темное, что неясные горящие точки казались самыми яркими элементами во всем мире. Боль утихала...Приносила спокойствие, приятную усталость, начавшую сходить на нет, тишину, убаюкивающую слух... Боль утихала... Вот только, вместе с ней из души утекало все то, что он так бережно хранил все это время. Та пустота, которая начала заполняться после пробуждения, вновь ударила в самое сердце. Боли больше не было. Не было ничего.
Пусто...Пусто...
Будто кто-то раскрыл грудную клетку, направив внутрь сильный поток воздуха. Одиночество? Оно поглощает изнутри, вызывает сильное желание вернуть себе все, что было утеряно. Разве признал бы дух это чувство, находясь в себе? Нет, да и сейчас он не владел ни своим телом, ни своими мыслями, ни чем просто потому, что...не было ничего. Собственные конечности начали казаться самой водой, словно их размывало, словно это была вовсе не вода, а кислота. Он существует?..
Голод.
Сильный толчок изнутри, возвращающий себе хотя бы малую часть осознания собственного существования. Желудок сжимается, в горле пересыхает. Он хочет есть. Но это не простая еда, это жажда плоти... Сильная жажда, душащая, вынуждающая впиться в первого встречного и разорвать его на части.
Тепло. Запах ударяет в нос. Рот инстинктивно открывается, впиваясь зубами в сочный кусок, из которого тут же изливается кровь, стекающая по уголкам рта. Прекрасный вкус, насыщающий. Дух хочет еще. Его мысли будто кто-то читает, поднося к губам очередной источник силы. Он слышит голос, но слаб настолько, чтобы просто открыть глаза, точнее, он не может открыть глаза, но этот глас... Астерия? Слишком заботливый, суетливый...мягкий? Нежные прикосновения. Они становились все настойчивее, и эссенцию это было по душе - он ненасытно пожирал все то, что ему давали, ведь с каждым куском дух чувствовал, как к нему возвращается энергия. Кусок, конечность, фаланга, кусок... Он сыт, но разум продолжает требовать больше. Желудок не вмещает более, его тошнит, еда выходит наружу, но её засовывают внутрь, от этого тошнит только больше. А климбат лишь слышит одни и те же слова, чувствует одни и те же прикосновения и все также не может открыть глаза и просто поднять голову.
Конечность, на этот раз небольшая. Дух хочет, безумно хочет, но не может. Больше, чем больше он съест, тем больше сил получит. Нехотя жует, пока зубы не впиваются в кость. Звон. Сильный, пробивающий. Открывает глаза. Астерия... Кровь... Забота на её лице...Мясо...Плоть... Глаза расширяются в немом ужасе, когда мертвые лица фэдэлесов встречаются с ним взглядом. Волосы во рту, эссенций откашливается, прежде чем в него вновь запихнут кусок, отвергаемый телом. Зрачки быстро переводят взор на то, от чего отрезали кусок...
Если бы он мог закричать, он бы закричал. Собрав все силы, которые ему же и дали, Джудал выплюнул все, что находилось во рту, резко подняв корпус верх и выбив из рук деоса лицо того, кого даже в мыслях не представлял мертвым.
-Убери!!!
Переворачивается на бок, кладя ладонь в лужу крови. Ему необходимо встать.
Боли нет.
Пустоты нет.
Лишь голод.

Это была не боль, это было что-то совсем иное, словно настоящая зависимость, из-за которой все тело трясло, а глаза жадно смотрели на свежие куски мяса под ним. Не есть, ему действительно хотелось жрать, запихнуть в рот этот несчастный кусок, только чтобы это чувство прекратилось. Вот только кусок вылезет назад, тело больше не может принимать ничего, в то время как разум жаждал только одного - утоления этого зверского голода. Дух понимал это той рациональной частицей, что заставляла его вертеть головой, как маленький ребенок, который не хочет есть невкусную кашу. Но рациональная ли это часть? Скорее инстинкт самосохранения, заставляющий вставать и бежать. Но эссенций даже встать не мог, что уж говорит о том, чтобы уйти отсюда, а создавшиеся условия злили настолько, что хотелось разодрать собственную плоть: съешь кусочек и стань сильным? Верно, каждый укус даровал настоящий прилив энергии, вот только если ранее это было довольно необходимым для ослабленного тела, то теперь оно не могло принимать ничего, слабея на глазах все больше и больше. Ему необходимо уйти, но взгляд прикован к этим кровавым прожилкам, пронизывающими сочный кусок, собирая во рту все больше слюны. Бежать...Необходимо уйти, вот только взгляд удерживает не только сильный голод - слабость. Он не ест и вновь слабеет с каждой минутой, что за бесполезная гора падали! Дух зол, но вместе тем все его тело трясет, в руках более нет опоры - тело снова падает в лужу крови, окрашивая одежды в красный цвет. Нос жадно вдыхает столь желанный аромат, а сладкий и заботливый голос будто подталкивает...нет, заставляет съесть больше. Его рот приоткрывается, но тут же одолевает тошнота. Вот настоящий предел. Не может взять даже кусочка, который приносит энергию, но вместе с тем, взяв его, не сможет получить ничего - безвыходная ситуация, которая, зайдя дальше не сделает его сильным, она убьет.
Хруст. На мгновение Джудалу и вовсе показалось, что в кровавой луже его зрачки стали вертикальными... От злости. Она...Оно жрало то, что даже в руках держать не могла, не имела прав, пожирала то, что было неким смыслом его очередного пути, делала смачный плевок на все его старания, уловки и ходы. Тварь, которая сжирает даже саму себя, изливая очередную порцию крови на поверхность, ставшую настоящим морем крови. Вновь кусок упирается в его стиснутые зубы. Знала бы она, чего стоило ему держать эти зубы сомкнутыми, во всем теле поднялся такой жар, что вот-вот и дух начнет биться в какой-то агонии.
Он резко отворачивается, чувствуя, как что-то давит на грудь. Наконец это похоже на боль. Сознание начинает затуманиваться, перед глазами мелькают кровяные круги. Дух еще в сознании. Два пальца резко входят в рот, с силой надавливая корень языка и вызывая рвотный рефлекс. Это единственное, что он может сделать сейчас - освободить желудок для... Не оборачиваясь полностью, так как куски продолжали покидать пищеварительную систему, климбат схватил ту самую часть предплечья, которую это существо откусило себе. Зубы смачно впиваются в плоть - успокоение, энергия, такая важная. Вновь найдя опору на полу, Джудал вновь получил хотя бы долю силы, крутанулся на месте, занося ногу в челюсть девушке и совершая удар. Еще один укус. Еще тошнит, но кусок проходит в горло. Рывок. Он подскальзывается на крови, но идет вперед. Укус. Бежит. Уйти отсюда, всеми оставшимися силами, сжимая в ладони этот единственный жалкий остаток, который приносит больше энергии чем те, что были поглощены до этого.

[AVA]http://s009.radikal.ru/i307/1708/e8/58992a9d98fb.jpg [/AVA]
Нить Третья
Есть много причин, препятствующих счастью, но три из них основные – страх, зависть и чувство вины.

Что такое междумирье? Мало кто может ответить на этот вопрос, ибо слишком много душ было там утеряно, а те, кто смог выйти оттуда, могут сойти с ума от объяснений увиденного. Множество предположений, теорий о том, как же выглядит то самое место, где вошедший скользит по краю, отделяющему разум от безумства. Пусть это будет некая фигура, черная, не пропускающая через себя ни один луч света, пусть она будет разделена экватором, материальным и зеркальным, что словно лезвие ножа разрезает эту фигуру напополам. На одной из этих половин находится фэдэлес, но для кого тогда предназначена другая сторона, что словно зеркало повторяет другое пространство?

Огромная комната, тускло освещенная несколькими факелами с голубоватым пламенем. Этот огонь не давал возможности что-либо увидеть, он лишь странно ровно продолжал стремиться своим потоком куда-то вверх, вычерчивая в своих языках расплывчатые фигуры. Беловолосый деос делает шаг. Он не сопровождается привычным гулом, что так характерен для огромных пустых комнат. Последовал звон. Звон монет. Один из ближайших факелов резко вспыхнул, полностью освещая эту часть. В странном голубоватом свете вместо ожидаемой горы сокровищ блеснули всего несколько монеток на пустом и холодном полу. Впрочем, это и полом нельзя было назвать, это было множество черных всполохов, находившихся под зеркалом, и стремящихся вырваться наружу, чтобы сожрать все, что было возможно. При шаге эти всполохи принимали человеческие обличия, кричащие так пронзительно и неистово, что хотелось закрыть уши. Эти души будто слетались в одну точку, где стоял сам деос, словно чувствовали присутствие живого, словно признали того, ради кого отдали жизнь. Черные змеевидные потоки формируют лица... Лица тех, кто когда-то вызвался пройти это испытание. Они улыбались, но вместе с улыбкой выходил этот ужасный крик, сбивающий с толку. Кружась в этом потоке, они формировали воронку, но зеркальный пол являлся границей, не пропускал ничего и никого, кроме этих воплей.
Шаг. Одна из монет тихо катится в сторону, в темную неосвещенную часть, из которой веяло холодом. Звон, после него тишина. Лязг... Лязг цепей, будто кто-то нехотя поднимается с пола, будучи прикованным к стене, слышится странный урчащий звук. Витавшие под полом души закричали так сильно, как способен только тот, кого окутал сильный страх, тут же разлетаясь в стороны. Снова лязг.
В пол с силой врезается крыло, еще одно, что также заменяли существу и передние конечности. Из тьмы вычерчивается фигура: массивная, множество наростов - мегаструм, но крылья и длинная шея наводят на мысль о драконе. Монстр подходит медленно, скорее, крадется, жадно пожирая взглядом того, кто зашел в его обитель, пока наконец вытянутая морда не оказалась от деоса на расстоянии метра. Он жадно втягивает ноздрями новый запах, впивается алыми, слишком осмысленными  для чудовища глазами, пока зрачок не становится резко узким.
Лязг. И два крыла накрывают мужскую фигуру, окутывая её настоящей тьмой.

Не видно ничего. Зависть никогда не выжидает, она атакует сразу, считывая прошлое и настоящее. Она не стремится оставить свой след, она хочет сожрать, впитать в себя, запечатать. Под полом нет такой души! Так почему это создание её имеет, а он нет?! Вместе с ревом приходит какой-то яркий свет, что будто взрывается рядом, принося с собой...Вид...На руины.
Да. То самое место, где был первый великий орден, место, о котором теперь ходят лишь легенды. Но...Это место не пустое. Слышится звон, чьи-то голоса, смех. На пустой площади показывается фэдэлес, несущий на своих плечах мешок, за ним архонт, перетаскивающий длинные бревна. Площадь заполняется фэдэлесами...Теми, что ныне летают душами в полу. На глазах Астериума это место отстраивается, будто все происходит при ускорении фильма. Вместо сломанных колон, огромных дыр и заросших травой камней видна величественная открытая площадка, на которой давным-давно происходили первые собрания под заходящим солнцем.
Пир? Очень много фэдэлесов. Кто-то расположился даже на траве от того, что на камнях более нет места. Среди этих душ ходят и фэдэлесы, что ныне служат ордену. Атмосфера веселья? Радости, какого-то высшего счастья, слышимого в смехе детей. Играет музыка, несколько существ устроили настоящую пляску.
А во главе...Во главе на каменном простом троне сидел Астериум? Нет, это был Араксис. Подперев голову кистью, он смотрел куда-то в сторону, словно думая о чем-то, а на его устах играла легкая улыбка. Это ЕГО орден, ЕГО фэдэлесы, праздник в ЕГО честь. Но..его взгляд резко устремляется на деоса, улыбка становится шире, он просто протягивает ему руку в пригласительном жесте...

Как только рука деоса коснулась кончиков пальцев Араксиса, все пространство на мгновение содрогнулось, будто по невидимым границам прошлась крупная волна, искажающая лица фэдэлесов и весь окружающий пейзаж. Все замерло, но лишь на секунду, лишь на жалкую секунду, во время которой по воздуху пронесся чей-то рык, будто хищник кружил вокруг ловушки, в которую зашла жертва. Музыка грянула с новой силой, лица танцующих озарила еще более широкая улыбка, в неистовой пляске они направились в ту сторону, из которой вышел Астериум, как бы невзначай становясь новой преградой между деосом и небольшим черным кругом, медленно сужающимся под каким-то давлением - единственный выход из ловушки, который теперь стерег свирепый монстр. Смех, громогласные возгласы... Слышал ли это деос, находясь под пристальным взглядом серых, будто серебряных глаз?
Легкая улыбка сходит с лица деоса, прикрывающего веки под ласковым движением чужих пальцев. Прислонив согнутый указательный палец к губам, мужчина в задумчивости посмотрел в сторону, где находился обрыв, под которым в лунном свете сияло море. Закинутая нога на ногу, опора на локоть, полуприкрытые глаза - весь вид выражал полное спокойствие, в то время как в радужке читалась неугасаемая внимательность ко всему, ко всем мелочам, которые кому-то могут показаться такими незначительными. Строго очерченные губы не сразу приоткрываются, чтобы произнести ответ на оба вопроса. Лицо приобретает снисходительно-понимающий вид, будто вопрос задал не деос мудрости, а несмышленый ребенок, решивший спросить что-то столь очевидное, что это вызывает у взрослого улыбку.
-Становиться мудрее – больно, Астериум...- мужчина в праздничных одеяниях переводит взгляд на фэдэлесов, поднимающих бокалы в его честь, - источник нашей мудрости — наш опыт. Источник нашего опыта — наша...? - склонив голову набок, Араксис по-доброму посмотрел на брата так, будто всего два старых выражения могли ответить на столь волнующий деоса вопрос.
-Сегодня я отдал свое зрение, чтобы завтра получить нечто большее...- все слова он говорил медленно, будто растягивал только ему подвластное удовольствие, - что же...я вижу теперь, когда встретил тебя, брат? Посмотри вокруг, - ленивый взмах кистью, - это место - мое. Эти фэдэлесы - мои. Драгоценные знания...м о и. То, что имеешь ты, не есть мудрость, это знание, Астериум. А знание и мудрость - это не одно и то же.
Слова будто начали материализовываться, окружая деоса легким ветром, но носимые ветром осенние листья постоянно прилипают к подошве, так и слова будто налипали очередным слоем поверх того, что уже был наложен до этого. Араксис медленно дотрагивается до белых волос деоса, но его прикосновение не приносит ничего, оно забирает, вырывает что-то из глубины души, дает новому липкому слою проникнуть в эту брешь и затопить хладнокровное сознание.
-Ты жаден, брат. Одержимость твой грех. Но что он принес тебе?
Задумчивый и несколько опечаленный взгляд, как учитель недоволен учеником, ступившим на совсем иной путь, противоречащий учению. Медленная речь затягивала в невидимую воронку, приковывала внимание только к себе. Улыбки танцующих стали еще шире... До ужаса шире.
-Эй, Араксис, опять запугиваешь своими заунывными выражениями?
Откуда возникла смуглая фигура, облокотившаяся о каменный трон, прикрыв веки и с невозмутимым видом смотря на своего деоса, что ответил Джудалу легкой улыбкой на устах и неопределенным отведением плеча. Музыка стала еще громче.
-А кто это вообще?
-Тот, кто теперь останется с нами, верно?-Араксис так же медленно дотронулся до лица своего брата.
На Астериума с недоумением и какой-то недоверчивой злостью смотрели глаза климбата.
Серые, будто серебряные, глаза...

Очередная волна, что всполохом прошлась по всему празднеству. Это будто было реакцией на какое-то воздействие снаружи, словно где-то там, за пределом всего этого миража, мегаструм с удушливым взглядом сомкнул крылья плотнее, сгущая иллюзию до невозможного. Покинуть? Это неблагодарное создание, нагло лгущее о том, что у него есть те, кто ему предан, пытается покинуть великолепное празднество? Или же... Ах да, ну конечно, коне-е-ечно, как же он, великий деос знаний, сам Араксис мог об этом не подумать: Астериум ведь не просто так не хочет здесь находиться, он же... завидует. Конечно, он завидует, как любое другое слабое существо!
- Не стоит так стесняться своих мыслей, - до этого спокойное и загадочное лицо виновника праздника стало вдруг... бледным, настолько бледным, что даже на белой коже стало это заметно. Его алая радужка уставилась на одно место - куда-то в скулу гостя, в то время как на белках глаз то и дело лопался мелкий сосуд, окрашивая белую оболочку в красный цвет под стать радужке. Палец в каком-то нетерпеливом жесте крутит на пальце кольцо... Сонарр.
-Ты давно обрек себя на одиночество, не говори о преданности и верности, потому что уж ты об этом ничего не знаешь, - сделав явный акцент на "ты", Араксис слегка наклонил вперед голову. Наполнившиеся кровью глаза взирали гневно, с какой-то ненавистью, будто эта заблудшая душа прямо сейчас что-то украла у него самого.
-Эй-эй, Араксис, не напрягайся ты так, - спокойно обойдя трон, Джудал подошел к Астериуму, вглядываясь тому в глаза и самодовольно прищуриваясь, - не каждому дано угнаться за твоими мыслями, а ему уж подавно.... Посмотри на него, он даже в чувствах не разбирается. И это твой хваленый брат?
Лицо Араксиса смягчилось, он лишь вновь приложил палец ко рту, задумываясь о чем-то.
-Это... зависть, мой дорогой Астериум... Не уходи от этого, признай, и сможешь уйти с этого празднества. Я отпущу тебя, стоит сказать лишь несколько слов. Ты ведь достаточно умен, чтобы принять эти условия?
А он молчал.
Молчал и выводил спокойную маску из своего укрытия, пробуждал на смуглом лице презрительные ноты, заставил музыку стихнуть. Бледное тело окружило тысяча фэдэлесов, каждый из которых, до невозможного вытаращив глаза, повторял лишь два слова "скажи" и "зависть". Их тела все плотнее сгущались вокруг, и, казалось, что единственной преградой между этой безумной толпой и самим деосом, был Джудал, скрестивший на груди руки и выжидательно смотрящий на того, что рывком встал с трона, прекратив все гулы и другие звуки. В его руке блеснула коса, та, что должна была принадлежать Астериуму, но не была его. Из глаз беловолосого мужчины текла кровь, две струи соединялись на подбородке, стекая вниз по белой одежде, веки были закрыты, а когда он открыл их... На месте алых глаз были лишь пустые глазницы.
-Скажи, - голос духа, косо смотрящего на фигуру молчащего гостя. Он ждет всего лишь пару секунд, после небрежно взмахивая рукой и оказываясь рядом с Араксисом.
Толпа словно обезумела то ли от ужаса, то ли от радости, тут же рванув к деосу. "Почему у тебя есть то, чего нет у меня!!!" Из их глаз также текла кровь, многие раздирали себе веки, вырывали глазные яблоки и отрезали ушли под воздействием чего-то, что пожирало их изнутри - зависти. Окровавленными руками они впивались в конечности Астериума, кто-то острыми ногтями, кто-то зубами, каждый пытался забрать себе то, что по их мнению принадлежало им. "Он даже не ценит того, что у него есть, дрянь!" На этих самодовольных лицах зародилась улыбка при виде чужой крови, она становилась все шире и шире, пока уголки губ не начали расходиться, будто стежок за стежком, будто кто-то рвал кукле рот. За уголками начали разрываться щеки, скулы, виски: фэдэлесы хватали себя за челюсть, окончательно дорывая лицо. Из распоротых тел начала изобильно вытекать жидкость бледно-розового цвета, вязкая, тягучая и... липкая. Жидкость прорывала кожу, превращаясь на полу в какое-то желе, тут же поглотившее в себя деоса и начавшее медленно прожигать его кожу...Растворять.

Нить Четвертая
Страсть правит разумом.


Шелест сухих листьев по мраморному полу. Воздух сухой, в нем нет влаги и жизни, словно отрешенный от всего, он проникает в легкие просто "потому что", с каждым вдохом, и приносит лишь часть удовлетворения. Потому что дыхание - это жизнь, а жизни здесь не было. Радиоактивные ветра, в которых легко узнавался родной Климбах, просачивались сквозь открытые окна, и их суетливый трепет, вынуждающий легкие предметы шевелиться, были единственным источником звука в огромном зале. Пожалуй, кроме раздражающего чавканья. И принадлежал он не абы кому, а возвышающейся на каменных ступенях фигуре, сидящей за столом. Астериум был сам на себя не похож, хотя в нем всё было как раньше: длинные белые волосы, свободно ниспадавшие по нагой спине, лицо, не отражающее никаких лишних эмоций, брови как всегда нахмурены. Разве что это знакомый лик украшали уродливые длинные стрелки возле глаз, да и сами очи были странного янтарного оттенка. Ты помнишь, чей это взгляд?

Здесь ты и очнулся, но полу, стоя на коленях, в то время как руки были заведены за спину и крепко сжаты магическими оковами. Ты - пленник? Нет, ты - раб, как и все прочие, находящиеся в зале. Стоящие у стен фэдэлесы были обнажены, их тела скрывали полупрозрачные накидки, что, в прочем, давало лишь общую иллюзию какой-никакой одежды. Так и со свободой: в отличие от тебя их руки и ноги не были сжаты ничем, только на шее красовались металлические ошейники, не позволяющие сделать лишнего шага, если того не велел Бог. Истинный Бог. Если было возможным представить ситуацию, когда кошмар и мечта соединяются в одно целое, то, пожалуй, сейчас это стало бы воплощением Астериума - он не принадлежал себе, и ты это знал. То, что истязало десятую зону тысячелетиями, наконец, поглотило и деоса, добралось своими бледными лапками, скрутило и сожрало, подчиняя себе тело божества. Теперь они с Уроборосом были чем-то единым, являя миру совершенно новую личность, действительно могущественную и неудержимую в своих странных извращенных стремлениях. Как ты это допустил, Джудал?

А Астериум, кем был он теперь ни был, лениво продолжал свою трапезу, обгладывая ножку зажаренного цыпленка. Жир падал на стол, под которым, стоя на четвереньках, трудился худощавый бледный паренек в такой же, как у тебя и у всех, полупрозрачной тунике, и сквозь нее, в том самом месте на спине, была отчетливо видна руна в виде перевернутой единицы. Взор янтарных глаз был бесстрастен, кажется, мужчину действительно больше интересовала куриная кость, которую он обгладывал с особой тщательностью и, закончив, бросил ее вниз, по ступенькам, прямо к стоящему на коленях Джудалу, - Ну так что? Не вынуждай меня решать за тебя, мне это не по нраву.

Секунда, две, непонимающий мозг откуда-то начал аккумулировать отдельные фрагменты слов и понимание того, чего же от климбата сейчас ждут. А все было очень просто: павший под натиском Уробороса орден возрождался, ведомый новыми законами и правилами. Каждый фэдэлес стал фактически рабом своей плоти, но, влиянием истинной сущности деоса, переродившийся Астериум давал выбор каждому - свобода или служба. Вот только за свободу заплатить нужно было дорого, очень дорого.
- Желаешь остаться со мной или пройти путь очищения? Второго шанса тебе никто не даст, ты же помнишь, да?

Это было своего рода испытанием, что позволит любому желающему вырваться из новой паутины грехопадения. Но большинство, как это было видно судя по заполненному залу, предпочитали вечное рабство и служение новому Богу. Были ли на то причины? Ответ очевиден.
Послышался треск. Беловолосый пнул по ребрам нерадивого мальчишку под столом, вынуждая того со стоном и хватаясь за бок отползти прочь. Он не сделал ничего плохого, кроме как попросту "наскучив" своему Богу в какой-то момент, а скука - штука опасная, и она же была тем мотиватором, что подстегивала скрещенное сознание лже-бога и бога настоящего к странным идеям. Мужчина встал, спускаясь по ступенькам вниз, к рабу, позвякивая множеством золотых цепей, украшавших его пояс. Ноги были скрыты белоснежными тканями, а ноги обуты в мягкие сандалии. Украшенная кольцами сильная рука схватила нерешительного Джудала за подбородок, грубо, и оставляя жирными пальцами следы на смуглом лице, - Ты всё думаешь "как ему удалось сломать ее, как удалось подчинить себе душу деоса", как же так?, - в янтарных глазах искрилось безумие, а лицо исказила ухмылка. Ибо они оба знали, что этот способ эссенцию был хорошо известен, пусть и забыт за тысячелетия. - Показать тебе как это было?

[AVA]https://pp.userapi.com/c837739/v837739186/38d71/kzgwRnT4I-4.jpg[/AVA]

Отредактировано Астериум (11.08.17 13:53:50)

Но я удивлен. Не думал, что ты сможешь сделать это с деосом....
- Пф, ну чему тут удивляться, Джудал? - янтарные глаза блестели нездорово, безумно.  Отведя в сторону свободную руку, он щелкнул пальцами, вынуждая парочку фэдэлесов у стены куда-то сорваться прочь. Увы, отследить куда они метнулись было невозможно, поскольку вторая рука все еще довольно грубо удерживала лицо климбата, вынуждая паренька смотреть прямо ему в лицо, - Ты ведь сам лично привел меня к порогу ее души, не так ли?

Не так ли? Холод, мурашки, оцепенение. Однажды Астериум спрашивала у климбата, знает ли он истинный ужас - а он им и был. Он им стал в тот миг, когда предложил душу деоса на съедение твари, которой подчинялся многие годы. Именно сквозь тонкую ниточку связи, скрепленной доверием, он провел монстра с именем кусающей свой хвост змеи прямо к сердцу бессмертной. Даже лжебог не способен убить деоса, но подавить его, выжрать душу, не дав возможность переродиться - великолепный план, выношенный извращенным мозгом подобно крошечному младенцу, что со временем вырос в настоящего монстра. И этот монстр, как ищейка, с легкой наводки одного из ближайших фэдэлесов Астериума, коим Джудал и являлся, легко подобрался к вожделенной Уроборосом силе. Ради нее он был готов даже отказаться от своего я, дав путь чему-то новому, чему-то неправильному, уродливому... две души в одном теле - слишком тесно, и потому были вынуждены слепиться в одно целое, в убогое создание, что стремилось максимально уподобиться сынам Демиурга. Наверное, таким было бы начало конца. Белые пальцы отпустили подбородок климбата, переключившись на широкие плечи юнца. Он щупал их, фрагментарно вспоминая то, как это делал правитель, и то, как это делал деос - совершенно разный подтекст, совсем разные прикосновения. Фэдэлесы, которых Астериум отозвал куда-то прочь, наконец-то притащили довольно грузное и большое зеркало, размещая его на одной из нижних ступенек, прямо перед замершим на коленях климбатом. Он видел, как белые руки ползут дальше, переключаясь на длинные темные волосы, с каким-то заботливым усердием аккуратно собирая их, рассыпанных по плечам и лоснящихся концами по земле, в аккуратный хвостик, слегка скручивая его у черепушки и в пару оборотов наматывая на руку. Астериум склонился над ухом климбата, слегка натягивая кулак назад, вынуждая эссенция легонько, почти не больно, выгнуться назад, - Именно то что мы любим... нас уничтожает.
Правда?

Только сейчас, вернув взгляд к зеркалу, стало понятно, что отражение в нем не принадлежит климбату или богу позади него, вернее... на месте Джудала отражалась нагая Астерия, истязаемая истинным ликом Уробороса. Девичье лицо было избито, нос кажется сломан, губы разбиты, и между ними был натянут кляп, пропитанный отравой. Уроборос, как и в действительности, точно так-же намотал на кулак уже белоснежные волосы, заставляя деоса прогибаться, при этом продолжая акт насилия, к чему привык за всё время существования столь сильно, что для него самого это уже было некой обыденностью. Душа леденела вместе с тем, как растворялся зал, полностью погружая Джудала в это отражение в зеркале - он знал, что это воспоминания, что принадлежат лжебогу, и он отчего-то очень хотел ими поделиться, ему доставляло глубокое удовольствие, как насиловать тело деоса, подавляя душу, так насиловать душу Джудала, удерживая его тело и предлагая любоваться на дело его собственных рук. Астерия не издавала ни звука, только сдавленно что-то мычала, словно хотела сказать, но не могла - да слова и не нужны были, взгляд говорил всё сам. Это была боль, много боли, и эти глаза неотрывно смотрели прямо на Джудала, и вопрошали "за что", словно то было не воспоминание в зеркале, а реальной действительностью, происходящей прямо вот сейчас. Уроборос высунул язык и привычным образом, в долгом движении проведя своим языком по белой спине, исподлобья вглядываясь в лицо эссенция. Он что-то искал в нем, и хотел увидеть... возбуждение от представленной картины?

- Не прячь свой взор, Джуд,- Астериум плавно удержал климбата от того, чтобы отвернуться от отражения, заставляя наблюдать, - Это ведь твоих рук дело, ты ведь сам пожелал этому случиться. Смотри... Разве тебе не нравится это? - свободная белая рука медленно прошлась по прозрачной накидке, что скрывала тело духа, подлезая под нее и ладонью находя член, мягко сжав его сначала, и следом осторожно поглаживая. И в отражении Уроборос делал тоже самое с телом Астерии, сначала довольно сильно приложив девицу головой об пол, вынуждая кляп во рту окраситься в кровавый, и затем с дикой, приторной нежностью вернув ладонь на грудь, слегка сдавливая их. Астерия плакала, такого, пожалуй, тоже вселенная почти никогда не видел, но сейчас ей было действительно больно, и больше даже не физически. Каждая слезинка, застывшая на щеках, в каждой из них читался всё тот же самый вопрос. "За что?".

[AVA]https://pp.userapi.com/c837739/v837739186/38d71/kzgwRnT4I-4.jpg[/AVA]

- Ты правда так меня ненавидишь?
Простой вопрос, и кажется было не до конца понятно, дразнит ли то существо позади климбата сейчас своего пленника, или же самого себя. Ненависть, это, конечно, вполне ожидаемая реакция Джудала на все, что происходило как перед ним, так и в его голове на уровне мыслей и чувств. Астериум, который более не принадлежал себе - лишь частично - чувствовал небывалое наслаждение просто с хаотичного движения контрастов. Этот странный реверс ощущался во всем: как частица деоса внутри тела протестует, желая просто нежно касаться смуглого духа словно в последний раз, и то как нутро Уробороса желает немедля этой плотью овладеть; контраст в происходящем в действительности и в отражении - в зеркале никакой нежности не было и в помине;  да и в том, как реагирует душа Джудала на происходящее, и как отзывается на ласки его тело. - Если ты убьешь меня, то прикончишь заодно и часть души своего деоса, ты же помнишь об этом?

Это было похоже на проклятие, суть которого заключалась в одновременной ненависти, желании смерти и избавлении, и с другой стороны невозможности совершить этот поступок даже мысленно. Ибо в таком случае... в таком случае даже та самая крохотная частица истинной Астерии, даже она окажется мертва. А пока что эта часть, сколотая дичайшим и самым похотливым способом, смешалась в отвратный коктейль с нутром лжебога, что жадно лапал покорное тело перед ним. Если эссенций еще раз закроет глаза, он просто впихнет воспоминание ему в мозг, и тогда климбат будет наблюдать это зрелище бесконечно долго, засыпая каждый раз. Сколько может не спать душа, а?

- Хочешь, я тебе еще кое что расскажу... нет, ты хочешь, - он настаивал на этом так же сильно, как вожделел податливое тело в кандалах, касаясь губами теплой шеи, не прекращая движения рукой. Они словно становились увереннее вместе с тем, как откликалось на них само тело Джудала. Картинка в зеркале менялась: Уроборос плотью насладился сполна, оставив бледную дрожать на четвереньках. Та продолжалась трястись, не то от боли, не то от страха - хотя вряд ли от страха, в глазах читалась только чудовищная боль, и бесконечное желание просто сдохнуть наконец. Женскую фигуру обступили тени, в которых климбат легко мог бы узнать приближенных лжебога. Один из них вытащил изо рта девицы кляп, грубо затыкая вылетевший следом стон половым органом. Насилие продолжалась, ныне в более жестком  уже групповом варианте, хотя была ли по сути какая-то разница?

- Она кое что шептала мне перед тем, как я соединил ее с собой окончательно. Она шептала что любит тебя, - бледная ладонь, чуть ослабив хватку на волосах, мягко надавило на спину духу, вынуждая его лишь слегка прогнуться в пояснице. Астериум нарочито медленно наконец проникал в плоть духа, овладевая своим фэдэлесом. Бог не торопился, бог ловил наслаждение не столько в плотских утехах, сколько в обилии испытываемых чувств. Он ощущал их столько, что даже самое порочное желание тела меркло в сравнении с этим диким, необузданным ранее нектаром, - Она и сейчас мне постоянно это шепчет, каждой крупицей вашего с ней прошлого. И... я тебя тоже люблю, Джудал.

Он делает движение, специально зарываясь носом в темные волосы климбата, словно пытаясь оживить в себе заодно и другие воспоминания, уже лично для себя, и явно принадлежавшие ему не совсем целиком. Он словно желал подкрепить свои слова чем-то осязаемым, чем-то большим, чем единством их тел в эту минуту. И все это время он внимательно следил за тем, чтобы Джудал непременно наблюдал за смертью Астерии в зеркале - эта старуха уже где-то мелькала тенью между меняющимися меж собой приближниками. Слабые попытки алоокой вырваться не находили достойного сопротивления, и более того, были жестко наказуемы ощутимым ударом в живот или ребра. Девицу продолжали насиловать, лапать, рвать волосы, давиться от удушья и собственных слез. Опять же, было ли в этом какое-то значение, если внутри себя она умерла еще в момент того, как ее лишили свободы виной самого духа?

Нежные поцелуи сыпались на спину эссенция, украшенную особой руной - Астериуму сейчас ее вид нравился как-то особенно, лишь распаляя и без того ощутимое желание, которое было просто невозможно удовлетворить одними только движениями. Он требовал, он желал, он хотел услышать. Он всё еще хотел знать, - Скажи, ты ведь ее любишь? Любишь меня, правда?

[AVA]https://cs541601.userapi.com/c837739/v837739186/38d71/kzgwRnT4I-4.jpg[/AVA]

Отредактировано Астериум (13.08.17 03:51:49)

- Именно поэтому ты и в кандалах... - голос почти почти перешел в шепот, словно Астериум едва-едва удерживался чтобы не отвлечься, всецело концентрируясь исключительно на теле климбата, но не на его словах. В них было что-то, что ощутимой тяжкой тенью ложилось на перекроенную душу: свобода. Личность деоса ценила ее, уважала волю каждой души и ее стремление найти свой путь, глазами и на ощупь как в непроглядной тьме, так и в слепящем свете. Эта простая истина, миллионами лет державшаяся за нутро божества, сейчас оказалась погребена под грузом чужих извращений - они давили, они заставляли, приказывали и вынуждали... И Астериум сам был рабом самого себя, не имея более полноценных сил и воли сопротивляться чужой половинке души, даже если та была по всем законам вселенной слабее - она была отравой. Желтым ядом вокруг зрачков, что мерцали жадным блеском в полумраке зала. Сдерживающие эссенция наручи расстегнулись, с тихим звоном падая на мраморный пол, но что с того? Шею продолжал украшать ошейник, что контролировал и подчинял свою волю и мысли носителя. Зеркало растворилось, заполнив собой все пространство вокруг Джудала - иллюзорно, разумеется. Не было краев, за которые он мог бы цепляться как за спасательный круг, не было рамок, за предел которых можно было бы спрятать взгляд. Всё стало какой-то искаженной частью реальности, прошлым, в котором лжебогу так хотелось искупать фэдэлеса подобно малому дитя в нежной теплой ванночке перед сном. Джудал мог жмуриться, но и тогда благодатное ничто пустоты не находило его мысли, продолжая настойчиво впихивать отвратительные картины насилия над душой бога. Не над телом, как он мог подумать сначала. Тело лишь оболочка, тело стерпит, тело имеет возможность восстанавливаться и самоисцеляться... а душа так не может. Сломанная однажды, она может лишь адаптироваться и стать подобием целого. И вот, дробя ее на кусочки - вовсе не трахая по очереди грязными телами, а именно причиной происходящего, фактом предательства и грузным молотом боли. Ее было так много, и она была совсем не физической - сам Джудал тоже ее ощущал, вопреки всему чему подвергалось и его тело сейчас. Разбитое сердце, где Уроборос ловко использовал каждый его осколок, чтобы поглубже вогнать в самое нутро, с упоением присоединяя к себе часть чужой личности. Если бы сердца не было, всё было куда проще...

- Любил... люблю. Ты любишь меня? - он продолжал настаивать на своем, ведя рукой по напряженным мускулам климбата. Он этим упивался, каждым прикосновением, от которого аж косточки сводило, и больше всего ему нравилось ощущение, словно... словно оно было двойственным, словно его тело откликалось по разному на происходящее. С одной стороны - привычное похотливое желание, что не стремится выше тела, сосредоточенное в коже, в оболочке, которую лжебог ласкал так приторно и нежно, что аж бледные губы тряслись. И с другой стороны чувствовал эту необъяснимую, глубокую нежность из осколков нутра, которая подавляла необузданное желание превратить каждое плавное движение в резкое, объятое одной лишь похотью - нет, вместо этого Астериум действительно по своему находил во всем происходящим некий странный баланс. Бледный касался устами теплой спины, каждое свое слово выдыхая так тяжело, что черные пряди волос слетали со смуглой кожи, и падали к остальным на пол. Движения были резкими, но не такими грубыми, к каким, должно быть, эссенций привык за три тысячелетия службы. Наоборот, очевидно что перерожденный не врал, и правда... любил, просто как-то по своему, как-то неправильно, хотя в нем, пожалуй, неправильным было уже все. Одна рука продолжала сжимать волосы духа, изредка поднося черные спутанные пряди к своему носу, вдыхая их запах словно какой-то диковинный наркотик, а массивная белая кисть другой легла на бедро климбата, впиваясь в смуглую кожу ногтями до крови, что мелкими дорожками сочилась по ноге. Прервавшись на миг, Астериум рывком вынудил духа перекатиться на спину, с новой силой вдавив юнца в холодный пол, в котором отражались воспоминания. Они теперь плыли под ставшим низким потолком, словно Джудал оказался в зеркальной комнате - крупицы чужой памяти  раздробились на десятки, продолжая сцену насилия, от которой нельзя было спрятаться. Измученное тело Астерии наскучило последователям Уробороса довольно быстро, а ее жалкие попытки цепляться за крохи жизни вызывали лишь общую усмешку. Мужские фигуры начали скопом пинать и без того ослабленное тело с особой жестокостью, иногда поднимая голову за испачканные кровью и выделениями волосы, смачно вгоняя мысок тяжелого ботинка в некогда прекрасное лицо. Вместо того, чтобы прятать его в ладонях, как это сделал бы любой на ее месте, Астерия отчего-то скрывала руками свой живот, чувствуя, как от ударов крошатся фаланги трясущихся пальцев, и как от каждого пинка ее тело непроизвольно сгибается от боли. Ее тошнило кровью, легкие не дышали, деос не могла вдохнуть.

- Я ведь сказал, именно то что мы любим - нас уничтожает. - шепнул лжебог, в чужих зрачках наблюдая за развитием событий в отражении. Он улыбался, он двигался быстрее, он дышал хрипом. Белые пряди волос покачивалась вместе с каждым стремительным движением, рука тянется к шее духа. Он душит его, давит, пытается выдавить из него чувства и это особенное слово, которое так и не услышал. Он видит, как дух начинает задыхаться, и в этот миг его наполняет чувство, словно взбушевавшаяся волна в океане мягко лизнула иссохшие скалы, мягко отступая назад. Он разомкнул руку на шее только тогда, когда его уста накрыли губы климбата в глубоком поцелуе. Он хотел, чтобы климбат дышал не вместе с ним. Он хотел чтобы климбат дышал им.
И это была любовь.
И она же застыла в последнем взгляде алых глаз в отражении, в миг, когда смерть милосердно настигла тело.
[AVA]https://pp.userapi.com/c837739/v837739186/38d71/kzgwRnT4I-4.jpg[/AVA]

Нить Пятая
... скромность — это фундамент мудрых, а гордыня — опора слабых.©

Не больно.
Ты повторял это столько раз, что слово уже шрамом на душе врезалось, но не кровоточило, ибо боль, твоя, она ушла и ее не было. И тебя не было, на физическом уровне. Ты растворился, исчез, но продолжал цепляться за чужую нить души, как последнее эфемерное напоминание о своем существовании.
Ты мертв, и ты это знаешь.

Больно. Только она не твоя, эта боль, но она определенно о тебе, иначе бы ты не чувствовал ее пульсацию так яро, так нерушимо, боль была вполне реальна и родом она была совсем из чужого сердца. Взгляд тебе не принадлежит, но то видишь этими алыми очами все, что происходит вокруг.  Знакомые бледные руки дрожа, неуверенно - словно данное прикосновение лишь сильнее убедит реальность в случившемся - но касаются смуглого лица. Мертвого лица. Ты всегда думал о "хочу", и всегда шел к этому, не думая о последствиях. И вот плоды одного из твоих последних решений. Самоуверенность или гордыня - называй как угодно, но она же тебя и сгубила. Ты не прошел испытание. И теперь было больно.

- Где выкопать могилу, госпожа? Подле офицеров ахрада?
Голос, родной, но чужой. Тоже дрожит, тоже тяжело формирует из букв слова, больнобольнобольно, почему так больно. Она ведь знала что так будет, знала и ничего не сделала. Астериум повелась на его уверенность, на его слова, на его выносливость, на его... не важно на что. Она думала что он особенный, не говорила это вслух, даже опровергала самым яростным способом, но глубоко внутри себя верила. И теперь это чувство умерло вместе с ним, с Джудалом. С ее Джудалом.
- Сожгите тело, а прах развейте на территории Ивеоморфии.

Это тяжело, очень тяжело - но это чувство уже не принадлежит тебе. Ты свободен, ты не обременен ни службой, ни верой, ни самой жизнью. Смерть тебя освободила, без лишней жестокости и разрывающей тело болезни, без задыхающихся легких... сердце просто остановилось, разум не проснулся от глубокого кошмара второго испытания. Длинный список погибших в междумирье перевалил ровно на одну душу - твою, умещаясь в короткое слово Давен. Таким тебя запомнят.

Безразличие. Наступает позже всего, незаметнее всего, но разрушительнее всего воздействует на скованное горем тело. Не интересно, все прошло и ушло, нет целей, нет желаний, нет стремлений - ничего. Теперь вас это, по крайней мере, роднит. Ты продолжаешь видеть, как белые руки не твоего тела тянут алый саван, не в силах более смотреть на опустевшую оболочку. Ты не знаешь, когда именно покинул тело, но знаешь, что теперь или пока что присутствуешь внутри нее, как фрагмент памяти, или остаток связи душ, или... не важно. Все прошло, и все ушло. Это тело тебе не принадлежит, но ты к нему прикован, и чувствуешь все, что чувствует деос - не это ли стало причиной всего, включая твою гибель?

- Не будь так печальна, прошу... все знали, что это произойдет, - голос был чудовищно знаком, но память или что там от нее осталось, отказывались вспомнить кому он принадлежал, - Значит Давен, как и прочие, оказался слаб. Это было его решение и его путь, ты ведь...

- Да, знаю, - больно, опять очень больно. Ты чувствуешь, как не твое тело мягко обнимают за талию, а руки переплетают в навязчивый замок. Тебя ведут прочь, подальше от тела, но алые глаза раз за разом обращаются назад, словно деос был Орфеем, не сумевшим вытащить чужую душу к жизни. Вместо осознания того, кому принадлежит сей голос, через нити сознания Астерии в мыслях возникает другое имя. Невад. Алые глаза, наконец, обращаются к лицу того "спасителя", что пытался вытащить своего деоса из пучины полного отчаяния. Это было... твое лицо, Джудал. Он был как брат близнец, один в один, этот Невад. Такой же навязчивый и наглый, даже видя печаль бессмертной, его губы слегка улыбались - он был рад своей маленькой победе, хотя ради оной и пальчиком не пошевелил. - Я тебя никогда не оставлю. Видишь, жизнь сама определяет достойнейших. Я и лучше и сильнее, и мне не нужны никакие испытания ради чего-то там, я просто буду с тобой и все. Ты позволишь мне стать им?

[AVA]http://sf.uploads.ru/rjiHw.png[/AVA]

Отредактировано Астериум (21.08.17 11:14:43)

Током ударило. Как-то иначе или более похожим образом это состояние было передать трудно. Электрический импульс, что таковым не являлся, прошелся по карабункуловым костям, по каждому капилляру неудержимой, мощной волной, вызванной всего лишь одним словом. Не оно было важным, вернее, не его смысл или значение, а лишь то, с какой силой и по какой причине оно вообще слетело с губ призрака. Лишь на миг, короткий, умещающийся в семь букв, ты заставил деоса чувствовать, а не наоборот, как было до этого, питаясь её болью и горем. Ты просто тень, которой осталось недолго до полудня.

- Ты ведь была к этому готова, так должно было случиться, так всегда...
- Прекрати, прошу, - кисти рук, что еще недавно прикасались к мертвому лицу, теперь прижались к правой части груди, там где билось сердце... или его пепельные осколки. Опять больно. Чем больше она думала о том, что могла это все остановить, предотвратить, послушать себя, а не его... тем сильнее эта боль настигала и без того измученную душу. Вдвойне плохо было от осознания того, что последние мгновения они провели не вместе, хоть в тишине, хоть как угодно, а разделенные завесой междумирья, отличавшегося своей особой жестокостью. В кои то веки было необходимо настоять на своем, и тупо заткнуть выскочку звонким приказом. Похуй, что он там себе на воображал, ведомый чувством не то ревности, не то желанием выделиться и быть особенным. Может, он обиделся и разозлился, не принял бы её решения, подумал бы что она не считает его достойным особой связи или что угодно, но... Он был бы жив. И ради этого она была готова быть последней несправедливой дрянью в его глазах, если такова была цена его жизни. Но платить уже было некому - старуха свое получила.

Невад вновь пытался на нее как-то давить, через прикосновения, повторяя их с поразительной точностью, ведя невзначай смуглой ладонью по шее бессмертной. Он делал это словно на зло, словно пытаясь скорее доказать Астерии, что нет ничего страшного. Ну подумаешь, ну сдох. Фэдэлесов мало что ли? Последней каплей, наверное, стала попытка двойника прикоснуться к губам деоса в робком поцелуе, словно тот мог в один миг предложить бледной противоядие от разъедающей ее тоски. А вместо этого получил довольно жесткий отказ, деос тупо вырывалась из этих давящих раскаленных щипцов. Сил плакать не было, она сама себя живой почувствовать не могла, замерев как мраморная статуя. На лице не было ничего - выдавала лишь дрожь в голосе, да в теле слабость, слишком очевидная и легко заметная, казалось что божество вот-вот упадет. Она исхудала и чахла, подобно увядающему белоснежному пиону, что отцвел свое, разве что следующей весны совсем не ждал. К чему ей теперь что-то ждать вообще...

- Я желаю побыть одна, оставь меня.
Астериум быстро скрылась за дверью, совершенно однозначно обозначив свое желание не только словами, но и громким хлопком. Впрочем, стена или любая иная преграда едва ли могла стать серьезным препятствием для призрака.
- Она ведь сказала, что хочет быть одна, и ты это слышал.

Да, голос Невада, его сердитый взор, даже раздраженный скорее, был обращен именно к Джудалу, или то что там от него осталось. Его же виной. Невад щурился, критично оглядывая застывшего призрака, и видел его просто потому что... был частью него самого. Не копией, не иллюзией, созданной кем-то для Астерии в утешение, как мог подумать Джудал, нет. Климбат создал его сам, этого двойника, это подобие, а полотном была сама гордыня. Это было ее проявление в чистом виде, Джудал сам впустил его в жизнь, сам подставился под удар, ведомый этим грехом. И не справился, не совладал, не осилил ее влияния. И вот теперь она обретала все то, к чему ты так стремился - власть над тем, кто был сильнее и правил, и всё его внимание. Джудал никогда не думал о том, что все может закончиться так, а вот его внутреннее подсознательное, слепое быть может, рвение - да, знало и просчитало каждый ход. - Ты разве не видишь, что чем больше пытаешься отвлечь ее на воспоминания о себе - настоящем бывшем себе - тем сильнее ее это мучает и терзает. Хочешь доставлять ей боль? Не думаю. - Невад как-то лукаво обошел тень по кругу, словно осматривая со всех сторон. Руки юнец скрестил за спиной, вальяжно вышагивая подле того, кого был полон намерения заменить. И не скрывал это ни капли, он ведь лучше, чем этот бездумный самовольный призрак, не так ли? - Я смогу ей дать то, что ты так и не смог. И не сможешь более. И чем скорее ты просто исчезнешь, тем скорее я обрету плоть и власть. Что ты так смотришь? Ты сам это всё устроил. Я не враг тебе, я желаю исправить твои ошибки. И не повторять их, разумеется, - Невад покачал головой. На конце его длинной темной косы были закреплены крошечные колокольчики, что тихо, но мелодично позвякивали с каждым его уверенным шагом, - Поверь, я тоже желаю ей только лучшего.
Лучшего из нас.

Это не ревность, ее тут не было. Это было слепое устремление, то, что привело к расколу подсознания. Невад тоже был призраком, но более осязаемым, с каждой секундой, что Астериум убеждалась в его словах и в том, что так будет лучше для всех, он становился реальнее, живее, а Джудал... исчезал, как это должно было быть давно и сразу, едва только смерть настигла тело. - Она ведь просила тебя. Просила подумать, просила не делать этого, угрожала, говорила как ты ей важен и нужен. И что желает тебе жизни. Ты забил хер на это все, и полетел в омут. Ну и вот, - двойник хлопнул в ладоши, привычным образом сразу уводя руки за голову, сцепив ладони на затылке, - Пожинай плоды своего неудержимого самолюбия. Тебе ведь было таааак вааажно быть особенным и единственным, что... теперь им буду я. - слащавая улыбка, - Очень скоро она забудет тебя, и ты окончательно исчезнешь.
[AVA]https://pp.userapi.com/c638326/v638326131/556c9/PIjuZO_FMEo.jpg[/AVA]

Отредактировано Астериум (22.08.17 08:37:27)

If there are regrets...
… one last ritual before you burn all down
- Деос знаний забудет? Если бы все так быстро все забывали, мир бы погряз в вечных ошибках существ.

Невад остановил свой шаг. Ему эти слова показались странными, красные глаза невольно сощурились, впрочем, климбат смотрел куда-то вдаль, сквозь призрака, словно желая тем самым усилить эффект неосязаемости своего прямого соперника. Если бы у междумирья было сознание и даже тело, то оно бы сейчас непременно скривилось бы в усмешке, а потом и вовсе расхохоталось бы так громко, что черепная коробка, в рамках которой это междумирье умещалось, треснула бы с влажным хрустом.

- Значит, ты считаешь, что переплетение ваших жизней было ошибкой? - темные брови поднялись наверх в поддельной детской эмоции, словно на похоронную церемонию, вместо дров, внесли огромную сверкающую фею. Двойник смело демонстрировал несуществующему миру жемчужный ряд хищных зубов в некой простоватой улыбке, просто желая тем самым отвлечь чужой взгляд от этого явно читаемого удивления. - Или признаешь, что ошибался сам, когда решил наступить в дерьмо, оказавшееся целой болотной трясиной. И куда ты благополучно угодил, - Невад сделал особенный акцент на слове "ты", нарочно желая выделить и подчеркнуть, что решение принимал не он. И не его следует винить в своей смерти, ни деоса, ни ритуал, ни обстоятельства, а только лишь... самого себя. Двойник так пытался вывести Джудала на отчаянные попытки что-то предпринять, и срочно, что был совершенно неприятно поражен холодному равнодушию... нет, не оно. Смирение? Это удивляло больше всего. Джудал предпочел бездействовать, покорно соглашаясь с тем, что происходило вокруг. Не пытался сбросить вину на кого либо, не пытался заставить мир вновь вращаться вокруг себя, держа судьбу за уздечку, а наоборот, легко отпуская ее вперед к обрыву.

Он был прав. Она ведь не умеет забывать, это противоречит ее концепту и самой природе, точно так же, как слова "я не знаю". Есть красивая легенда, что деос рассыпется в звездную пыль едва только с его уст слетит подобное, ибо никто и никогда не слышал, чтобы деос что-то не знал. А не помнил... если Астериум не помнит, то вселенная подавно. Сейчас деос стоял по другую сторону деревянной конструкции, на которой покоилось безмятежное тело эссенция, укрытое алой тканью. Другие фэдэлесы расступились, впрочем, оставаясь бесстрастными и равнодушными к происходящему, словно повторяя слова Невада о том что "ну подумаешь, ну случается такое, в первый раз что ли". Тяжкий шлейф гнетущего чувства все еще должен был сковывать дух, и, вопреки чужим словам, едва ли эта эмоция легко отпустит бессмертную, не в это тысячелетие, да и не в следующее тоже. Бледная рука коснулась сухой травы, которую сподвижники разместили меж бревен. Огонь вспыхнул почти мгновенно, но разгорался медленно и слабо, словно сам был ведомый настроением творца, не желавшим прощаться кое с кем очень важным.

А Невада нигде не было. И здесь же пришло осознание того, что... нехотя и совершенно к этому не стремясь, Джудал выиграл главного своего врага. Именно покорно смирившись, обуздав самого себя, свои устремления и, главное, до конца осознав ошибку и то возможное, о чем следовало бы помнить всегда - о ценности своего существования, а не в заносчивых желаниях, терзающих непокорную душу - именно так он и оказался единственным победителем. Невад горел, а Джудал... обрел себя назад. Деос, что до этого мига старалась избегать взглядов в сторону, мысленно растворяясь в объявшим тело пламени, подняла свой взгляд. И его одного было достаточно, чтобы резкое необъяснимое чувство шока сковало обе души в один короткий миг - она поняла и постигла его быстрее, чем сам Джудал, что наверняка мог по движению ее губ прочитать "ты не иллюзия". Междумирье, осторожно делившее два сознания, позволяя им балансировать где-то поблизости и на грани, однако не допускало подобных стычек. И все происходящее говорило лишь о том, что оба, и деос и фэдэлес, оказались в омуте гордыни, и были вполне реальными, но только сейчас поняли это наверняка. Астерия сорвалась с места, сжав в руках длинную юбку платья, мешавшую бегу. Расстояние было не большим, но достаточным, чтобы в один хлопок цепи ритуала натянулись до своего максимума, обрывая встречу за секунду до того, как бледная вытянутая рука коснулась бы лица Джудала. Астериум, не уроня ни единого звука, без всякого крика проваливалась в черную яму. Пол под ногами осыпался подобно хрупкой мозаике, окружающие две души иллюзии трескались и рассыпались следом. Джудал, неизбежно, упал в этот бездонный колодец последним.
[AVA]https://pp.userapi.com/c638326/v638326131/556c9/PIjuZO_FMEo.jpg[/AVA]

Если есть на земле дьявол, то он не козлоногий рогач, а трехголовый дракон, и башки эти его - трусость, жадность и предательство. Если одна прикусит человека, то уж остальные его доедят дотла.

Шепчет... тьма это умеет. Она не пугает, но отдает неприятным холодком по спине, то и дело норовит наступить на пятки и заставить душу замереть, не двигаться, не дышать, не думать. Но Астериум шел, вбирал полную грудь стылого воздуха и не боялся, ибо страшна не сама чернота, а то что может быть в ней. И деос знал, что именно он сам является самым жутким существом, которого стоит бояться всем другим, оказавшимся под влиянием этой гнетущей темной вуали... или...

Девять алых глаз моргнули, по очереди, в некой единой цепи, ведущей к центральному вертикальному оку. Свет, тусклый, слабый, но свет. Астериума он привлекал всегда, с самых первых мгновений своей жизни, когда черная когтистая ручонка тянулась к необъятному свету зарождающейся звезды - первой звезды в его бесконечном списке. Было ли у Астериума детство? Если и было, то длилось слишком не долго, буквально мгновения, когда то самое светило погибало в шутливых, неосторожных ладошках божества. Обжегся ее светом, не физически, а как оно бывает с любимой сломанной игрушкой. К счастью, звезд на небе было очень много...

Фигура шла вперед, ведомая светом. Шаги, пусть и были тихими, но в неком вакууме и с учетом отсутствия любых иных звуков, сильно выделялись звонким гулом, по крайней мере для самой бессмертной. Тьма оказалась безоружной, тьма была для Астериума колыбелью - не самой приятной, но иной деос не знал. Тьма не баюкала, не пела колыбельные вместо матери, которой у божеств, подобно Астериуму, не было никогда, но она шептала, да-да, и гул ее - как самый первый услышанный звук - врезался в память столь же сильно, как первая осознанная алооким мысль. Черная карабункловая рука касается двери. Путь - движение вперед, дверь, арка, тоннель - что угодно было олицетворением движения вперед для деоса, и он покорно шел. Особую природу деоса Демиург выковал вместе с душой, и Астериум своим принципам не изменит ни за что в жизни, ни единым давлением  и сомнением окутанный, даже так он будет ведомый только вперед. Молчаливой неизвестностью.

Деосу были рады. А сам алоокий не улыбался, черные удлиненные губы замерли, в них не было даже тени усмешки, но глаза, каждый из девяти, внимательно следил за движениями соседствующей души. Он тоже не боялся тьмы, не так ли?
- У нас разное понятие слова "долго", мальчик, - она нарочно не обратилась к нему по имени. Память опять била в тревожный колокольчик, не в силах просто принять невозможное за действительность. В отличие от прошлого видения, происходящее в любом случае, неожиданно, но выглядело для деоса менее абсурдным. И потому панические импульсы от сознания были приглушены самим Астериумом - ему... стало интересно. Было ли ей жутко от этих игрушек? Отнюдь. Что такое жутко? Черный коготок тянется к трепещущему сердцу, а то, словно почувствовав опастность, словно забилось быстрее... но трогать алоокая орган все же не стала. Пока что. Тем более, что ее настойчиво тащили куда-то дальше. Было одно конкретное "но", которое смущало Астериума. Да, она видела душу Джудала и ранее. да, знала чем и как он жил до встречи с ней, знала о его вкусах, особых талантах, она все это хорошо видела, только вот...

- Ты ведь не всегда был таким, Джудал. Твои вкусы тоже были иными, - скорбилус ведь поразил организм духа в довольно взрослом возрасте... Так почему, откуда столько жестокости в невинном дитя? Видимо, ответ был очевиден и прост - это всегда было частью его души, что пробудилось от укуса паразита однажды, и более не засыпало никогда.

-Здорово, да? Попробуй, держи, - и она послушно принимает нож, крутит его в своих чернильных ладонях. Сталь поблескивает в струящемся свете. Глаза обращаются сначала к климбату, затем долго-долго изучают златовласку. Астериума не трогало ни ее положение, ни ее боль. Деосу не было ее жаль - кто она, эта девица? Никто. Для деоса, во всяком случае, точно никто. И в бессмертной не было той искристой, безумной жестокости, что плясала в душе Джудала, но и не было причин отказывать ребенку в игре. Быстрый бросок, и сталь вонзается аккурат в грудь пленницы, в сердце - Астериум нарочно целилась именно туда, решив, так скажем, догнать двух зайцев сразу. Девять глаз вновь возвращают взгляд Джудалу, ожидая реакции. Она сыграла в игру по его правилам, что теперь?
[AVA]http://se.uploads.ru/jdog9.jpg[/AVA]

Отредактировано Астериум (23.08.17 18:43:23)

Сразу проиграла? В этой игре выиграть было нельзя - Астериум это ощутила совершенно однозначно, еще в тот момент, когда милые детские ручонки тянули к ней навстречу холод стали. Алые глаза равнодушно наблюдают за тем, как Джудал снимает кожу с некогда прелестного лица - безусловно, с точки зрения морали эта картинка должна была отталкивать и казаться неправильной, однако деос, необъяснимо, но чувствовала, что... так и должно было быть. Это не помпезные, въедливые слова о том, что внешность обманчива, или стоить смотреть прямо в душу - Астериум просто так и поступала абсолютно всегда. А еще деос не единожды с той самой ночи допускала мысль о том, насколько опрометчиво было с ее стороны привести в орден такого фэдэлеса, как Джудал. Безусловно, это был не первый раз, когда ритуал проходил именно климбат, связывая свою душу с бессмертной, но... тот фэдэлес жил отдельно от ордена, и был своего рода глазами и ушами Астериума в тех местах, где обычные существа вряд ли выживут. А Джудал... его алоокая пыталась в какой-то степени социализировать, привязать к общине ордена, заставить поверить, что кроме дикой радиации планеты Климбах в мире может быть еще одно место, которое не станет его отторгать просто за то, что он однажды стал добычей скорбилуса.

Астериум разглядывала мертвые лица с поразительным внешним спокойствием, ибо... подсознательно была готова к чему-то подобному. Так скажем, это был кошмар, который деос наконец-то застала воочию, и потому могла сохранить каменное лицо даже в той ситуации, когда любое другое создание уже визжало бы и билось в прутья клетки, мечтая вырваться на свободу. У деоса же на душе... скребли кошки, ей было горько от этого вида, неприятно, мерзко и отвратительно, но точно не страшно. Как уже было сказано - она, так или иначе, сама считает себя самым опасным существом, и для самой себя в том числе. Если за четыре миллиона лет не нашлось силы, способной подавить божественную душу, вряд ли она найдется внутри спятившего ребенка...

- Ты забываешься, Джудал, - алые глазки вновь моргнули по очереди, ленивой цепочкой, переведя черные зрачки прямо на лицо юнца. Он сковал ее? Пусть так. Она не может применять свою магию, останется в этой клетке гнить? Пусть так. Как долго он будет отколупывать от тела каждый кусок чистейшего карабункла прежде, чем деос ослабнет достаточно сильно, чтобы подпустить к себе леди-Смерть? - Как и всегда - забываешься. Ты ведь помнишь, что деоса убить невозможно?

Он всегда так делал, пожалуй. Сначала брал все что хотел, и лишь затем думал как с этим быть. Не думал о последствиях - главная черта духа, с которой алоокая познакомилась прежде всех остальных. Единственное, что ей оставалось - воззвать к здравому смыслу. Если бы мальчишка повязал и дал право молвить, допустим, Марерум - та хитростью обвела бы ее, вынудив освободить, и потом спокойно убив, не пачкая любимое платье. Если бы в цепях Джудала оказалась Рирариум, она, наверняка, заставила бы дитя сомневаться в правильности подобной игры. Ну а Астериум... что было у Астериума?

- Ты ведь не деос, дитя, и даже не полубог. Ты просто Джудал, который любит опасные игры. Опасные для тебя, ведь ты, кажется, уже убил одного деоса? - на пару секунд раздвоенный язычок показался из полуприкрытых черных губ божества, - Очень хорошо. Я всегда знала, что в тебе много сил. Но пройдет век, и тот деос вновь обретет плоть и силу. И он будет знать, кто ты и чем занимаешься, и скорее всего захочет сам продать твое очаровательное личико. И деос жестокости ему тоже с этим поможет, его ведь ты тоже зачем-то сковал? Я ведь тебе не враг, милый. Кто тебя защитит, когда игра закончится?
[AVA]https://pp.userapi.com/c836732/v836732512/6d457/Hi2SYBxu-Wk.jpg[/AVA]

Отредактировано Астериум (24.08.17 17:21:18)

Нить Последняя
Во мне ты видишь тление костра
На пепле чувств всего, что было мило,
Достигшее до смертного одра,
Снедаемое тем, чем прежде жило.

Кап.
Прерывистый вздох нарушает тишину, ставшую уже привычной. Бледные руки тряслись, неуверенно прижимая к груди тяжелый клинок. Пальцы чувствовали рельефность рукояти, а обнаженное тело - холод острого клинка, не стального, не карабунклового, но, без сомнения, несущего смерть. Она так долго о ней просила, крича в пустоту, моля у неба, звезд и Демиурга - особенно у отца, об одной единственной и милосердной вещи, только об одной... Когда голос срывался, она начинала шептать, как безумная, разбавляя хладную капель мироздания своим тихим воем. Устала... она очень устала. Душу словно прополоскали в чернильном мазуте, он налип непроницаемой пленкой, не давал ни вдохнуть, ни выдохнуть. И этот же чернильный шлейф облепил все тело, и был невероятно тяжелым, слишком тяжелым для того, чтобы его упорно тащить. Астериум устала, правда очень устала.

Однажды она горела. Пламя всегда привлекало ее вечное сердце своим непокорством, неким хаотичным безумием - было в этой стихии что-то неправильное. непредсказуемое, неконтролируемое... Оно влекло, и бледные руки тянулись к нему как к высшей благодетели, как к милому дитя, как к безжалостному инквизитору, как к избавителю. Астериум шагала в центр этого огненного смерча, чувствуя, как обгорают концы пальцев, как вспыхнули и исчезли чудесные белые волосы, как лицо, начиная с кончика носа, покрылось копотью. Лютая вонь горящей кожи осталась незамеченной, замечать было некому, ведь Астериум чувствовала лишь мимолетное избавление от своей тюрьмы, длинной в четыре миллиона лет. Оковы,сброшенные пламенем на миг, сцепились вокруг ее души вновь.

Кап.

Это струилась кровь. Багровый ручей неуверенно скользил по белоснежному телу, пачкая его и, заодно, осушая целиком и полностью. Из нескольких тщедушных капель, со временем, кровь стала искрить алым фонтаном, бьющим во все стороны, прямо по кристальному каркасу самого сущего, что удерживало Астериума на плаву грандиозной, сотканной Высшим вселенной. Она мечтала отдаться давно потухшим звездам целиком и полностью, раствориться в них и, быть может, тогда она научится чувствовать ничего. Но пока что она чувствовала, например, как из тела выходит вся вода. Она действительно молилась об этом, молчаливо и неизвестно кому, наверное себе или самой судьбе, но та, впрочем, относилась к желаниям всяких божков наплевательски. И оставила деоса продолжать гнить в своей шкуре, ссохшейся, облепившей кости и комки внутренних, трепещущих, органов. Кап.

Дышать все еще было тяжело, с тех самых пор, как она гналась за смертью сквозь ветряные потоки. Они хлестали по лицу, оставляя алые борозды на белом лице, словно были сотканы не из неосязаемого ничто, а из вполне реальной жесткой осоки. Подобно маленькой девочке, Астериум бежала в гору, чувствуя, как слезы не успевают упасть на впалые щеки - они ускользали, тянулись к лоснящемуся шелку снежных волос. Деос тянула руки вперед, пытаясь догнать Смерть, а она, сука, никак не желала ей отдаться, лишь дразнясь, застыв на горизонте. Деос бежала вперед, и видела, что кончики ее пальцев вот-вот прикоснутся к заветной черноте... но она расступилась в последний миг, являя взору совершенную картину бездонной пропасти. И там, на самом дне - теперь там - девица видела вольфрамовый отблеск скал, о которые надеялась разбиться.
Но душа и это стерпела, собрав всю боль в кулак, ведомая волей Демиурга. Он приказал жить. И изломанное тело еще сотню лет валялось на острых пиках, изнывая от знойного солнца, от обжигающего мороза, от разъедающих плоть червей и диких зверей, что в первую же ночь выели ей глазницы, оставив без излюбленного света далеких звезд. Когда-то они были тоже ей дороги...

Кап. Это падают слезы. Астериум вновь шепчет, неуверенно, боязно. Тело дрожит как от холода, но то был страх получить очередной отказ. Бледное, покрытое множественными шрамами, ссадинами и синяками тело прижалось к Джудалу в очередном слепом приступе безумного желания. Последнего, чем стала одержима деос. Мир погиб давно, и по новым правилам смерть может забрать душу только если ее проводит кто-то иной. - Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста... - избитые тремором руки заставляют климбата обхватить лезвие кинжала, подаренного Отцом как последний из даров-освободителей. Потрескавшиеся губы, где из мельчайших трещин постоянно сочилась кровь, продолжали шептать одно единственное слово. Кажется, иногда Астериум проваливалась в сон, но и он не давал измученной душе покоя. Ей снилась только Смерть. Тогда она просыпалась, с криком и полными ужаса глазами, ей каждый раз становилось страшно - нет, не за себя, напротив - ей становилось страшно потому что... она думала, что осталась последней душой во всем мире, обреченной на вечные скитания. - Прошу, сделай это. Пожалуйста... я очень устала... - с новыми силами девица заставляла смуглые пальцы обхватить рукоять убийцы богов. Бледная смотрела в его красные очи, и пыталась прочитать хоть что нибудь похожее на тихое согласие. Она так вожделела этой милости, что вцепилась в родное тело мертвой хваткой, не отпуская, забравшись на сидящего Джудала с ногами и продолжая при этом трястись как одинокий лист на осеннем древе. - Мне не нужна эта жизнь, в ней одна лишь пустота. Пожалуйста, прошу, сделай это. Ради меня. Я очень устала, пожалуйста... - Астериум всхлипнула, чувствуя как острый кончик стали елозит по ее груди. Она так устала просить о смерти, у неба и звезд, у отца, у кого угодно, что теперь молилась одному единственному богу во всем, что ее окружало. - Я тебя очень... прошу... вот здесь, - бледная рука слегка передвинула клинок с левой груди к правой, - Сердце ведь здесь, любимый. Пожалуйста... - вновь и вновь повторяла она, прикрыв глаза. Кап.
[AVA]https://pp.userapi.com/c836225/v836225459/3f41f/L8iUp5Mqyso.jpg[/AVA]

Отредактировано Астериум (26.08.17 03:33:26)

Ей слепит глаза противное мертвое солнце, сжигающее последние тщедушные залпы света. Оно противно именно потому, что оно мертво - а она, Астериум, нет. Даже сраной звезде позволено то, чего ей не дал никто, и даже сейчас не давали по каким-то причинам. Наверное, она этого просто не заслуживает - милосердия. Или наоборот, вернее сказать что заслуживает всех этих вечных скитаний, безмерных страданий и одиночества, к которому всегда неосознанно стремилась, а теперь бежала от него в страхе, желая быть со всеми умершими в одной плоскости. Рассвет плавно стелился по серым камням, делая заметными мельчайшие крупицы пыли в застывшем воздухе. Прижавшись всем своим существом к существу-надежде, Астериум еще раз убеждалась в том, что мир давно стал безропотным, молчаливым адом. Здесь, на возвышении в пещере какой-то горы, открывался вид на далекие пустоши, некогда покрытые буйными лесами. Чем больше климбат кричал и тряс ее слабое, и не способное даже тупо сдохнуть тело, тем с большей скоростью из нее высыпался эфемерный песок надежды на благоприятный исход. Боль, с которой отзывалось тело от каждого грубого движения, давно была какой-то стабильной и постоянной спутницей, что, увы, не давала желанного облегчения, или даже его тень. Ей было так погано, и он совершенно этого не понимал. Тихие рыдания накрыли с новой силой девушку, что чувствовала себя абсолютной пленницей этой скверной жизни. И очень долгой жизни... за что ей это все...

- А зачем мне жизнь? - губы дрожали, слова мольбы, наконец, застряли в горле, не встретив радушной реакции со стороны Джудала. Он и правда был жестоким, раз уж, вместо одного легкого плавного движения, предпочитал терзать деоса идиотскими расспросами. И смотрел так удивленно, словно действительно не понимал ничего, словно не видел руины вселенной вокруг. Ему ведь легко - он то однажды умрет, как только последние соки планеты иссякнут, тогда и энергия жизни покинет его дух навсегда. И он будет свободен. И он оставит Астериума скитаться вечность. Она ведь правда, честно-честно, пыталась разобраться с этой проблемой сама: и жгла себя, давила, пыталась расчленить, давала сожрать мегаструмам, растворить себя кислоте или сковать тело вечными морозами... Решиться на самоубийство способна только самая отчаянная душа, а если таких попыток было необъятное множество, то какой грани эмоционального разложения достигла алоокая прямо сейчас? - Зачем, скажи? В ней нет ничего, - вновь и вновь повторяла она, - эта жизнь никому не нужна, она не нужна даже Высшему, раз он меня отвергает раз за разом.

Бледное лицо исказилось искрой боли, не физической: она зажмурилась, сведя светлые брови, а губы ее тряслись от сдерживаемый рыданий. Не то обида, не то огромная, черным гнилым комком давящая, горечь плавала грязным смердящим шаром в недрах божественного духа, отправляя и мысли, и чувства, и сожрав ранее то самое желание жить. - Я не нужна этому миру, а этот мир не нуждается более во мне. Нет ничего, совсем ничего, - голос перешел на полушепот, а глаза изучали рукоять кинжала, словно в руках у климбата сейчас был шприц с морфием. И он, палач, терзал ее, быть может даже наслаждался этой безысходностью в глазах некогда могущественного существа, что теперь было готово у его башмаков ползать, лизать и целовать их с одной лишь мааааленькой просьбой на устах. У б е й.

- Избавь меня от этого, я молю тебя, я не могу терпеть больше. Мне плохо, мне больно... Устала...
[AVA]https://pp.userapi.com/c836225/v836225459/3f41f/L8iUp5Mqyso.jpg[/AVA]

Он не скажет, и она не услышит. А если бы и сказал... вряд ли это что-то поменяло бы. Лучше поздно, чем никогда - здесь это уже не работало совсем. "Всё" упиралось во взгляд алых глаз, и он уже давно был направлен куда-то за дозволенные душе и телу пределы, словно в этом была какая-то мельчайшая вожделенная крупица. Астериум давно кормила себя только верой в то, что однажды, изломанная душа найдет свой покой наравне со всеми прочими. И сейчас вся эта надежда была сосредоточенна в крошечном, по меркам самого  не отпускающего и заполнившего Астериума целиком чувства, кинжале, что сжимал Джудал. Было больно, но ее это не тревожило. Было холодно - иссохшее тело не могла согреть даже сам климбат, что прижимал ее с подавленной нежностью к себе, очевидно не зная, как лучше - отпустить и бросить деоса, пока не придет в себя, или же продолжать утешать, питая слабую душу призраками мечты.  И он был прав, что это стремление и одержимость лишь одной смерти не сокрушит теперь ничто, ни его слова, ни взгляд, ни прикосновения, ни даже поцелуй. Он, наверное, из всего-всего, что Астериум могла получить от климбата в эту минуту, наиболее сильно резонировал с мыслями и самой душой, словно Джудал пытался напоследок сыграть что-то лишь для нее одной на струне этой связи, что будет оборванна совсем скоро. Белые руки, наконец, отпускают кинжал - дух держит его крепко - а в красных глазах Астериум с томной дрожью видит наконец пришедшую к нему уверенность в правильности принятого решения. Да, оно тяжелое. Но так будет лучше для всех... Девичья ладонь в немой благодарности касается смуглой щеки, она чувствует странную влагу - слезы ли? - но деос игнорирует и этого, с истомой, замершей под ребрами вместе с сердцем, принимает в себя вечный покой. Рука, ласкающая чужое лицо, ничком падает следом.

Здесь не могло быть ни счастливых, ни несчастных, здесь было абсолютное ничто, увенчанное пригоршней пепла некогда сгоревших душ. Их было множество, великое множество. В отличие от привычного представления ада, это место было совсем иным, и именно оно несло в себе сосредоточие вечных страданий, которые должна будет пройти душа однажды после смерти. А те, кто наведывался сюда раньше срока - рисковали слишком сильно. И покинувших это место, кроме самого деоса, ибо смерть над божеством была не властна в полной мере, теперь было всего лишь трое. Каждый из них был абсолютно непохож на другого, принадлежал разной расе, владел разной магией, имел совершенно отличные друг от друга взгляды, и даже относились к междумирью по разному - кто наплевательски, а кто с благоговейным трепетом. И оно не делало между ними различие, и видит небо, вряд ли легко бы отпустило лакомую душу так легко, если бы только... та уже не знала, каково это, сопротивляться вечной тьме и заточению.

Астериум пробудился первым, чувствуя привычную сырость и легкое дуновение северо-восточного ветра, путающегося средь намокших белесых прядей волос. Сильные бледные руки инстинктивно сразу же ловят в скрученном пентаграмме потоке воды безвольное тело. Еще до того, как сознание деоса очнулось от  вечного кошмара длинной в секунду реальности, он уже знал, что вопреки всему Джудал... справился. Он это чувствовал даже не потому что волокна связи, незримо соединявшие души деоса и фэдэлеса ранее, стали теперь прочнее в разы, словно то была веревка, которую в несколько слоев сплели в толстенный канат. Астериум это знал, потому что он уже и так достаточно часто наблюдал, как воронка смерти, призванная пентаграммой, рвет на части слабых. И честно готовился к тому, что тоже самое произойдет и с Джудалом, как бы сильно он тому не протестовал, выбор в итоге был все равно за климбатом. А вот каким же образом эссенцию действительно удалось обхитрить саму смерть - не в первый раз в жизни, к слову - загадка, которую Астериум не мог решить сиюминутно. Зато, помогая себе подчинением гравитационного поля планеты в небольшом радиусе озера, держался в воде по пояс, руками поддерживая смуглое тело эссенция над уровнем воды. Сейчас он проснется, сейчас... Астериум слышит его неразборчивые мысли, слышит как его сердцебиение на уровне связи пытается подстроиться под ритм сердца деоса - такое случается иногда, когда фэдэлес забывается. Во всяком случае, об этом говорил Калеб... и что дыхание иногда тоже становится один в один, особенно когда тот оказывался на расстоянии ладони к божеству.
- Эй... Всё закончилось.

Астериум прикрыл глаза, не дожидаясь, пока Джудал распахнет свои, и не встретит реальность, наверное, с должным облегчением. Это тяжело, прожить целую жизнь - или даже несколько - и остаться самим собой, осознать, что все был лишь затянувшийся кошмар... Слишком реальный кошмар. Деос, который видел за миллионы лет многое, уже научился бороться с этим чувством, подавляя в себе все ложное и с облегчением встречая истину. И хорошо знал, что климбату сейчас будет особенно нелегко, хотя, казалось бы, все прошло. И всё плохое правда закончилось, оставшись лишь горьким осадком в памяти.
[AVA]https://pp.userapi.com/c639423/v639423459/26d88/WFH6gVgWhJo.jpg[/AVA]